Кнут Гамсун - Роза (пер. Ганзен)

• Название: Роза (пер. Ганзен)
• Автор: Кнут Гамсун
• Жанр: Классическая проза

В романах «Бенони» и «Роза» нашло свое отражение сформировавшееся как раз к этому моменту твердое убеждение автора в необходимости для современного человека вернуться к патриархальным формам жизненных отношений.

Гамсун в дилогии вновь встречается с персонажами своих ранних произведений, с торговцем Фердинандом Маком, уже знакомым читателям по роману «Пан». Он — типичный представитель старых добрых времен, когда в поселках и городках Норвегии крупные торговцы, матадоры, царили безгранично и обладали властью даже большей, чем представители государства.

Гамсун с мягкой иронией, но и с уважением изображает этого умного и циничного человека, но чувствует, что время его уже проходит.

Главный герой первой части дилогии — Бенони Хартвигсен, удачливый и добродушный рыбак, простой человек из народа, не обладающий никакими особыми достоинствами. Ему просто посчастливилось загнать в свой невод огромный косяк сельди, с чего и началось его возвышение. Его успех — дело случая, а в сущности он совершенно бессилен перед Маком, распоряжающимся всем в рыбачьем поселке Сирилунн.

Жизнь в этом романе Гамсуна словно бы застыла на нарисованной им картине идеальных, как ему кажется, старых времен, но именно в этом и заключен смысл «Бенони»: ведь такая народная жизнь и есть альтернатива бессмысленному существованию его прежних героев.

Будур Наталия — «Гамсун. Мистерия жизни»

---

Роза криво усмѣхнулась.

— Она говоритъ, что ей за тридцать. Да, ей далеко за тридцать.

— Ну, и что-жъ изъ того, — опять повторилъ онъ. — Тебѣ какая печаль?

Роза взглянула на него, какъ бы обдумывая. Я обернулся и увидалъ, что она задумалась. Потомъ до меня долетѣли ея слова:

— Она вѣдь гораздо старше меня!

Тутъ она бросилась ничкомъ на траву и зарыдала.

VII

Двое сутокъ шелъ дождь. Треску сложили подъ навѣсы. Работы на сушильныхъ площадкахъ пріостановились. Погода была такая пасмурная, непріятная. Зато поля и луга становились все пышнѣе и волновались подъ вѣтромъ.

Маккъ предложилъ Гартвигсену включить его имя въ фирму; за это надо было лишь заплатить сколько-то. Гартвигсенъ спросилъ моего совѣта, хотя, навѣрно, и самъ уже рѣшилъ, какъ поступить. Я не имѣлъ понятія о крупныхъ торговыхъ дѣлахъ и совѣта дать не могъ. Имя Макка было старинное, всѣмъ извѣстное, что, вѣроятно, имѣло значеніе. Но съ другой стороны Гартвигсенъ внесъ въ дѣло свое частное богатство и солидность. Да и, кромѣ того, компаньонство было уже дѣломъ совершившимся.

Гартвигсенъ написалъ что-то на бумагѣ и показалъ мнѣ.

— Вотъ какъ бы мнѣ хотѣлось. Чтобы вышло совсѣмъ по иностранному.

На бумагѣ красовалось: Маккъ & Гартвичъ.

У меня сразу явилось подозрѣніе насчетъ этой перемѣны фамиліи: тутъ не обошлось безъ участія баронессы. Гартвигсенъ испытующе смотрѣлъ на меня, пока я сидѣлъ и раздумывалъ надъ бумагой. Я научилъ этого человѣка читать и писать немножко, но недостаточно, о, далеко недостаточно, а только на показъ — какъ эти часовыя цѣпочки безъ часовъ! Гартвичъ!.. Но Роза вѣдь любила его, — если приходила къ нему и такъ унижалась и плакала.

Три раза приходила она. И, когда она пришла въ третій разъ и бросилась на землю, Гартвигсена, видно, забрало за живое; въ немъ проснулось старое чувство, и къ тому же онъ, навѣрно, былъ польщенъ своей ролью господина и владыки, котораго молятъ о милости. Онъ и смиловался надъ Розой, попросилъ ее встать и войти съ нимъ въ домъ. И тамъ они поладили между собой, столковались. Вернувшись, добрый часъ спустя, я нашелъ ихъ въ полномъ согласіи. Я съ величайшимъ изумленіемъ глядѣлъ на Розу: на лицѣ ея не было больше и слѣдовъ страданія; полное довольство и спокойствіе.

— Ну, такъ ты придешь на дняхъ, — сказалъ ей Гартвигсенъ, когда она уходила.

Мнѣ же онъ ничего не сказалъ. Роза пришла, ведя за руку маленькую дѣвочку, дочку Стена Приказчика.

— Вотъ и мы! — сказала Роза, улыбаясь. Марта присѣла, какъ ее учили, подошла къ намъ, подала руку и опять присѣла. А Гартвигсенъ сказалъ обѣимъ:

— Добро пожаловать!

Въ ту же минуту кто-то остановился на дворѣ подъ окномъ и заглянулъ въ горницу. Это былъ лопарь. Роза какъ увидала его, сразу закрыла лицо рукой:- Ой!

— Да это же Гильбертъ, — успокоительно посмѣиваясь, замѣтилъ Гартвигсенъ. — Онъ тутъ вѣчно бродитъ.

Роза отвѣтила:- И каждый разъ приноситъ мнѣ несчастъе.

Гартвигсенъ вышелъ. Я остался и поболталъ съ дѣвочкой, обмѣнялся нѣсколькими словами и съ Розой, а она вдругъ, безъ всякихъ разспросовъ съ моей стороны, заговорила о лопарѣ.

— Такъ странно. Каждый разъ, какъ я переѣзжаю, онъ тутъ, какъ тутъ. И каждый разъ, какъ со мной случается что-нибудь особенное, онъ опять тутъ, какъ тутъ!

Такъ какъ она уже сказала, что эти переѣзды и случаи приносили ей несчастье, то я не хотѣлъ разспрашивать ее насчетъ этого, а попросилъ сыграть что-нибудь. Марта, которая никогда не слыхала такой музыки, подошла и застыла около Розы, широко раскрывъ глаза, и лишь время отъ времени оборачивалась на меня, словно вопрошая, слыхалъ-ли я когда подобное.

Тутъ вернулся Гартвигсенъ, тихонько присѣлъ на стулъ и сталъ слушать. Онъ словно почувствовалъ, что въ домъ его вошелъ добрый геній, такъ какъ онъ, противъ обыкновенія, снялъ шапку и держалъ ее на колѣняхъ. Время отъ времени и онъ поглядывалъ на меня, многозначительно покачивая головой и высоко подымая брови въ горделивомъ удивленіи. Онъ какъ будто больше цѣнилъ музыку на своемъ инструментѣ, чѣмъ въ домѣ Макка.

Насъ теперь образовалась цѣлая семья — четверо людей, не считая старухи, которая была оставлена приходящей прислугой для черной работы въ домѣ. Розѣ прислали изъ дому всѣ ея вещи и платья, и она поселилась у насъ совсѣмъ. Маленькая Марта спала съ ней вмѣстѣ въ ея комнаткѣ. Дни шли за днями.

Въ первое время не случалось ничего такого, что стоило бы отмѣтить. Развѣ только мои собственныя маленькія радости и горести; больше, впрочемъ, выпадало мнѣ радостей. Когда Розѣ случалось выносить подносъ, я отворялъ ей дверь и придерживалъ, пока она не пройдетъ; когда она спускалась утромъ сверху, я срывалъ съ головы шапку и кланялся. Большаго счастья я не ждалъ, да и не заслуживалъ; я вѣдь былъ здѣсь чужой. Но по вечерамъ мы часто сиживали всѣ вмѣстѣ въ большой горницѣ за бесѣдой. И если Гартвигсенъ умолкалъ, то начинала Роза или я. Но Гартвигсенъ иногда не смолкалъ цѣлый вечеръ, только чтобы не дать заговорить намъ съ Розой. Онъ былъ настоящій ребенокъ. Тогда Розѣ ничего не оставалось, какъ сыграть что-нибудь на клавесинѣ, и она играла много чудесныхъ вещей.

Ежедневное общеніе съ Розой, однако, отозвалось на этомъ человѣкѣ только тѣмъ, что онъ становился все небрежнѣе въ тонѣ и обращеніи. Это было непріятно.

— Что ты скажешь, если я опять надѣну свое кольцо на правую руку? — спросилъ онъ ее разъ, посмѣиваясь, въ моемъ присутствіи. Онъ все время носилъ гладкое золотое кольцо на безымянномъ пальцѣ лѣвой руки; должно быть, это было его старое обручальное кольцо. Теперь онъ безъ дальнѣйшихъ разговоровъ и не дожидаясь отвѣта Розы, взялъ да надѣлъ его на правую руку. Какъ будто Роза, само собой разумѣется, должна была согласиться.

— А тебѣ я куплю новое взамѣнъ того, которое ты потеряла, — продолжалъ онъ.

Она глухо отвѣтила:- Я же не могу принять никакого кольца.

Тогда Гартвигсенъ разсказалъ, что король расторгъ ея бракъ съ нѣкіимъ Николаемъ изъ кистерскаго дома. — Мы съ Маккомъ оборудовали это дѣло, — сказалъ онъ. — Само собой, мы съ Бенони дали ему отступного.

Я замѣтилъ, какъ Розу всю передернуло, и она опустилась на стулъ.

Я вышелъ изъ комнаты.

Потомъ Гартвигсенъ объяснилъ мнѣ, что онъ купилъ у мужа Розы согласіе на разводъ. Это обошлось ему въ нѣсколько тысячъ далеровъ. Но какъ только Николай получилъ денежки, такъ окончательно спился, и теперь его уже не было въ живыхъ.

«Такъ ли?» подумалъ я.

Мнѣ не было никакого удовольствія присутствовать при подобныхъ выходкахъ, и я не разъ подумалъ про себя, что не слѣдовало бы Розѣ переселяться въ этотъ домъ. Это ревность заставила ее — раздумывалъ я дальше, — ревность къ баронессѣ сломила Розу.

Но почему же эта самая баронесса такъ легко выпустила Гартвигсена изъ рукъ? Почему не продолжала свою игру съ нимъ? Она вѣдь было прибрала его къ рукамъ какъ нельзя лучше. Должно быть, тутъ что-нибудь такое скрывалось, о чемъ мнѣ невдомекъ было. Пожалуй, старикъ Маккъ зналъ суть; онъ — такая умница, настоящій орелъ! И съ какой стати было Гартвигсену платить за то, чтобы его имя попало въ фирму? О, все это, конечно, обмозговалъ Маккъ; настоящій орелъ!

Когда Роза пробыла у насъ нѣсколько недѣль, Гартвигсенъ такъ привыкъ къ ней, что совсѣмъ пересталъ слѣдить за своими словами и поступками. Навѣрно, не такъ онъ велъ себя въ первую помолвку, думалъ я. И то правда, онъ успѣлъ съ тѣхъ поръ стать богачемъ. Такъ, пожалуй, этому человѣку не во благо было богатство! Да, видно, такъ.

— Что ты скажешь на это, Роза моя? — спрашивалъ онъ, бывало, и при этомъ хлопалъ ее по спинѣ. Не стѣснялся онъ намекать и на баронессу: какъ она гуляла съ нимъ по Осиновой кручѣ, какъ призналась ему, что была влюблена въ него въ молодости. Когда же маленькой Мартѣ понадобилось кое-что изъ одежды, Гартвигсенъ сразу сказалъ Розѣ:- Хорошо, — и прибавилъ:- Тебѣ стоитъ только пойти въ лавку и записать на меня. Такъ просто и запиши: Б. Гартвичу, мануфактуры на столько-то! — и онъ съ самодовольной улыбкой повернулся ко мнѣ. Настоящій ребенокъ!

Еще одно. Онъ завидовалъ Макку, что Крючкодѣлъ попалъ къ нему, что этотъ бѣднякъ съ птичьимъ горлышкомъ обратился за пристанищемъ къ Макку, а не къ нему, Гартвигсену. Крючкодѣлъ былъ въ глазахъ Гартвигсена такой молодецъ, какихъ мало. На дняхъ его поймали въ овинѣ съ Якобиной, по прозвищу Брамапутрой; поймалъ ихъ самъ мужъ ея, Оле Человѣчекъ. И все дѣло было ясно, какъ на ладони. А что же, вы думаете, Крючкодѣлъ? Взялъ да и открестился! Удалая голова! Положилъ правый указательный палецъ на глазъ и торжественно пригласилъ дьявола прихлопнуть!

Вотъ что разсказалъ намъ Гартвигсенъ, да еще всю подноготную Брамапутры, нисколько не стѣсняясь присутствіемъ Розы. А про Крючкодѣла прибавилъ:- Я бы дорого далъ, коли бы онъ ко мнѣ пришелъ; у меня нашлось бы для него всяческое дѣло.