Федор Зарин-Несвицкий - Тайна поповского сына

• Название: Тайна поповского сына
• Автор: Федор Зарин-Несвицкий
• Издательство: "Современник"
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994

В книгу популярного беллетриста Федора Ефимовича Зарина, печатавшегося под псевдонимом Ф.Е.Зарин-Несвицкий, вошли два романа.

 Роман «Тайна поповского сына» воскрешает эпоху царствования императрицы Анны Иоанновны и посвящен одному из забытых героев-самоучек, который мечтал овладеть воздушной стихией и летать свободно, как птица. Повествование основано на исторических фактах.

 Второй роман - «Скопин-Шуйский» - о времени правления Василия Шуйского, все царствование которого было сплошной смутой, и только помощь его племянника Скопина-Шуйского, талантливого полководца, помогла очистить Москву от Лжедмитрия II, известного под именем Тушинского вора.

---

Сеня молча поклонился Насте и измайловцу, на что последний ответил дружеским и любезным поклоном, и робко направился к двери.

— Куда ж ты, Сеня? — окликнула его Настя.

— Туда, — тихо ответил Сеня, указывая рукой по направлению к Артемьевке.

Расстроенный, истомленный вид Сени тронул Настю. Повинуясь невольному порыву, она ласково сказала:

— Ты, видно, очень устал, Сеня. Ты, может быть, и поесть сегодня не успел.

Сеня густо покраснел. Он действительно не ел со вчерашнего вечера и, кроме того, был измучен и утомлен всем пережитым.

— Спасибо, — ответил он, — я сыт.

— Нет, нет, — настойчиво и ласково повторила Настя, — я не отпущу тебя, сейчас мы будем ужинать. Да тебе и нечего делать там. Если что случится, батюшка пришлет сказать, да и матушка, наверное, уже послала кого-нибудь в Артемьевку.

Сеня колебался. Но в эту минуту на балкон вышла Марья Ивановна.

— Ну, вот, — несколько успокоенная, начала она, — я послала конюха Еремку в Артемьевку сказать, что для дорогих гостей все готово, а коли что случится, чтобы тотчас же прискакал сюда.

— Ну вот видишь, Сеня, — радостно воскликнула Настя, — тебе и идти незачем.

Сеня стоял, опустив голову.

— И вправду, Сеня, — сказала Марья Ивановна, — куда ты пойдешь? Там тебя невзлюбили, смотри, еще новая беда выйдет, мне сейчас твоя мать рассказала…

— А что, что такое случилось с тобой, Сеня? — с чувством спросила Настя.

— Да так… — робко ответил Сеня.

— Как так, — воскликнула Марья Ивановна, — да тебя чуть не убили!

Настя испуганно вскрикнула.

Сеня принужден был рассказать.

По мере рассказа он воодушевлялся все больше.

— Да я бы умер, — воскликнул он, — скорее, чем дать им сжечь мою работу… Они колдуном меня признали. Что ж, Бог с ними. Сами не понимают… Но я не отдам им.

Молодой измайловец все с большим интересом слушал рассказ Сени.

— А что же это за работа, которую вы с опасностью для жизни своей защищали? — с любопытством спросил он.

Сеня смутился и растерянно взглянул на Настю.

— Это чудо! — воскликнула Настя. — Он скажет потом… Ах, Сеня, Сеня, ты спас это?

— Артемий Никитич спас и меня, и это, — ответил Сеня, — и я ему обязан всей жизнью и больше… Все ему отдам… Все он сделал.

Марья Ивановна с умилением смотрела на него. Никогда ничто так не трогало ее, как похвалы ее мужу.

— Он и теперь, — продолжал Сеня, — приказал мне все отвезти сюда, чтобы там, в случае чего, не погибло.

Сеня опять оживился. Вообще, лишь только разговор касался его любимого дела, вся робость его мгновенно исчезала, он чувствовал себя свободным и смелым.

Так и сейчас. Он забыл о своем рваном кафтане, о неуклюжих сапогах, о том, что перед ним чужой, и с увлечением говорил, как он счастлив. Что спас свою работу, что осталось еще немного — и тогда, он уже решил это, он пойдет в Петербург, добьется самой императрицы, покажет ей, что сделал, и тогда, о, тогда!..

— Когда вы узнаете меня больше, сударь, — с достоинством и любезностью произнес молодой офицер, — вы, может быть, окажете мне доверие и скажете про свои работы, а ежели приедете в Петербург, то я, быть может, буду вам не бесполезен. Хотя чин имею ничтожный, но, благодаря полку, в коем имею честь служить, имею доступ в изрядные дома.

Сене неприятно было слушать предложение покровительства со стороны этого молодого человека, близость которого к Насте возбуждала в нем тяжелое чувство, но вместе с тем в тоне молодого офицера было столько искренней сердечности, а в его лице столько прямодушия, что Сеня невольно ответил:

— О, благодарю вас, господин офицер, я не сделаю от вас секрета. Когда все тут успокоится, я покажу свою работу Артемию Никитичу и попрошу быть и вас.

Павлуша наклонил голову.

В его обращении совершенно не было заметно, что он неровня поповскому сыну. Отчасти это объяснялось тем, что он слышал о Сене в семье Кочкаревых и знал его близость к ней, но, главным образом, это являлось результатом домашнего воспитания. Царь Петр уничтожил аристократическую спесь знатного дворянства тем, что в его глазах имели значение лишь настоящие достоинства человека, его таланты, энергия, образование, но не происхождение. При нем возвышались разночинцы и часто унижались отпрыски древних родов. «Баловень безродный, полудержавный властелин», Меншиков был поставлен им на высшую ступень могущества, благодаря его мужеству и выдающимся способностям, и рядом с этим сибирский губернатор, князь Гагарин, несмотря на усиленные ходатайства знатной и богатой родни и даже самой императрицы, был за преступление казнен перед окнами юстиц-коллегии.

Отец Астафьев проходил эту школу и тоже никогда не ставил чрезмерно высоко происхождение перед личными достоинствами человека. Эти мысли он внушал и своему сыну, и живой, сердечный юноша легко воспринял их.

Под влиянием доброжелательного и ласкового к нему отношения, Сеня совсем освоился и присел к столу.

Уже стало смеркаться.

Подали ужин, вино. Гвардеец лихо выпил кубок. Разговор оживился. Молодежь совершенно забыла о том, что недалеко от них каждую минуту может разразиться беда, страшная, кровавая… С бесконечным легкомыслием юности они забыли обо всем, почему-то уверенные, что в такой тихий, ясный вечер, когда им самим так хорошо в своей компании за обильным столом, никакое несчастие произойти не может.

Одна только Марья Ивановна, оставив их, со смертельной тревогой, которая все росла и росла, хотя со стороны Артемьевки все было тихо, стояла и смотрела на дорогу. Она готова была сама поехать в Артемьевку и то представляла возможные ужасы, то успокаивала себя тем, что ведь не мало бывало случаев, когда полковники на «экзекуции» удовлетворялись сравнительно немногим, крестьяне оставались спокойны, и все дело кончалось хорошей попойкой в доме помещика. И столько уже часов прошло, и все тихо, должно быть, Бог пронес грозу.

Так, переходя от ужаса к надежде, она стояла и смотрела на ровную дорогу, ведущую к белой церкви, за которой под холмом раскинулась Артемьевка.

Воздух был так тих, что ей казалось, что всякий тревожный шум легко достиг бы до ее слуха.

Иногда ей, впрочем, начинало казаться, что она слышит отдаленный гул, но, быть может, это приливала кровь к голове или о высокий берег били волны Волги.

Сеня окончательно оживился, по настоянию молодого Астафьева он выпил полбокала вина, и с непривычки оно ударило ему в голову.

Он с жадностью расспрашивал Павлушу о Петербурге, особенно об Академии наук, чем занимаются там ученые, кто они такие.

Павлуша был довольно беспечен насчет наук, но кое-что слышал. Иногда почитывал «Санкт-Петербургские ведомости», где порою помещались сообщения об Академии и ее трудах.

— Все немцы заседают в Академии, — говорил Павлуша, он заметно напрягал свою память, чтобы вспомнить какое-нибудь имя. — Да вот есть там… Эйлер, — вдруг вспомнил он, — сочиняет высокие и остроумные математические вещи.

Глаза Сени загорелись.

— Высокие и остроумные математические вещи! — воскликнул он.

Павлуша, к несчастью, только и запомнил из всех академиков одного Эйлера. Объяснялось это очень просто. Академик Эйлер сумел устроить своего какого-то дальнего родственника, Иоганна Розенберга, к брату всемогущего Бирона, Густаву Бирону, адъютантом и секретарем. А Густав Бирон был командиром Измайловского полка.

Этот Бирон нисколько не был похож на своего кровожадного брата. Был он с виду строг и суров, а на деле доступен, добр и ласков. Его очень любили как солдаты, так и офицеры.

Вспомнив о Густаве Бироне, Павлуша уже не мог удержаться и, оставив в покое Академию и академиков, с увлечением перевел разговор на свою службу, смотры и парады, не переставая потягивать вино.

Уже стемнело. Последние лучи догорали далеко за лесом по ту сторону Волги.

— А где же матушка? — произнесла вдруг Настя. — Куда она запропала? Пойду посмотрю.

Она быстро встала с места и направилась в сад. Но едва ступила она несколько шагов, как вдруг, прорезая вечернюю тишину, раздался резкий звук.

— Стреляют! — вскакивая с места, крикнул Павлуша.

И, подтверждая его мысль, быстро, один за другим, послышались частые, короткие выстрелы. Сеня смертельно побледнел.

— О Боже, Боже! — воскликнула Настя, бросаясь в сад.

Мужчины побежали за ней.

Едва они выбежали из сада, как увидели Марью Ивановну…

С растрепанными волосами, не помня себя, она бежала им навстречу:

— Горит, стреляют…

Над холмом, закрывавшим Артемьевку, поднимался черный столб дыма. Неясный гул несся от деревни, и снова, снова раздавалась сухая трескотня ружей.

— Господи, помоги! Спасите Артемия Никитича! — кричала Марья Ивановна.

Измайловец недолго раздумывал… Он бросился назад.