Николай Лейкин - Переписка А. П. Чехова и H. A. Лейкина

• Название: Переписка А. П. Чехова и H. A. Лейкина
• Автор: Николай Лейкин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Лейкин, Николай Александрович — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра».

В рассказах Лейкина получила отражение та самая «толстозадая» Россия, которая наиболее ярко представляет «век минувший» — оголтелую погоню за наживой и полную животность интересов, сверхъестественное невежество и изворотливое плутовство, освящаемые в конечном счете, буржуазными «началами начал».

---

Ваш А. Чехов.[74]

ЧЕХОВ — Н. А. ЛЕЙКИНУ 5 июня 1890 г. Иркутск

5 июнь 90, Иркутск.

Здравствуйте, добрейший Николай Александрович! Шлю Вам душевный привет из Иркутска, из недр сибирских. Приехал я в Иркутск вчера ночью и очень рад, что приехал, так как замучился в дороге и соскучился по родным и знакомым, которым давно уже не писал. Ну-с, о чем же интересном написать Вам? Начну с того, что дорога необыкновенно длинна. От Тюмени до Иркутска я сделал на лошадях более трех тысяч верст. От Тюмени до Томска воевал с холодом и с разливами рек; холода были ужасные, на Вознесенье стоял мороз и шел снег, так что полушубок и валенки пришлось снять только в Томске в гостинице. Что же касается разливов, to это казнь египетская. Реки выступали из берегов и на десятки верст заливали луга, а с ними и дороги; то ж дело приходилось менять экипаж на лодку, лодки же не давались даром — каждая обходилась пуда крови, так как нужно было по целым суткам сидеть на берегу под дождем и холодным ветром и ждать, ждать… От Томска до Красноярска отчаянная война с невылазною грязью. Боже мой, даже вспоминать жутко! Сколько раз приходилось починять свою повозку, шагать пешком ругаться, вылезать из повозки, опять влезать и т. д.; случалось, что от станции до станции ехал я 6-10 часов, а на починку повозки требовалось 10–15 часов каждый раз. От Красноярска до Иркутска страшнейшая жара и пыль. Ко всему этому прибавьте голодуху, пыль в носу, слипающиеся от бессонницы глаза, вечный страх, что у повозки (она у меня собственная) сломается что-нибудь, и скуку… Но тем не менее все-таки я доволен и благодарю бога, что он дал мне силу и возможность пуститься в это путешествие… Многое я видел и многое пережил, и все чрезвычайно интересно и ново для меня не как для литератора, а просто как для человека. Енисей, тайга, станции, ямщики, дикая природа, дичь, физические мучительства, причиняемые дорожными неудобствами, наслаждения, получаемые от отдыха, — все, вместе взятое, так хорошо, что и описать не могу. Уж одно то, что я больше месяца день и ночь был на чистом воздухе — любопытно и здорово; целый месяц ежедневно я видел восход солнца от начала до конца.

Отсюда еду на Байкал, потом в Читу, Сретенское, где меняю лошадей на пароход, и плыву по Амуру до своей цели. Не спешу, ибо желаю быть на Сахалине не раньше 1-го июля.

Если бы вздумали написать мне, то вот Вам мои адрес: Александровский пост на о. Сахалине. Почта на Сахалин идет через Сибирь ежедневно.

Вы спрашиваете меня в последнем письме, почему за деньгами («Пестрые рассказы») я обратился к Голике, а не к Вам[75]. Помилуйте, сударь мой, ведь Вы раньше писали и говорили мне, чтобы я обращался за деньгами именно к Голике, а не к Вам. Впрочем, это все равно. Будьте здоровы, счастливы, покойны… Какова-то у Вас погода?

Почтение Прасковье Никифоровне и Феде. До свиданья.

Ваш Homo Sachaliensis[76].

А. Чехов.

Дорога через Сибирь вполне безопасна. Грабежей не бывает.[77]

ЧЕХОВ — Н. А. ЛЕЙКИНУ 20 июня 1890 г. Шилка под Горбицей

Горбица, 20 июня.

Здравствуйте, добрейший Николай Александрович! Пишу Вам сие, приближаясь к Горбице, одной из казацких станиц на берегу Шилки, притока Амура. Вот куда меня занесло! Плыву по Амуру.

Из Иркутска я послал Вам письмо. Получили ли? С того времени прошло больше недели, в продолжение которой я переплыл Байкал и проехал Забайкалье. Байкал удивителен, и недаром сибиряки величают его не озером, а морем. Вода прозрачна необыкновенно, так что видно сквозь нее, как сквозь воздух; цвет у нее нежно-бирюзовый, приятный для глаза. Берега гористые, покрытые лесами; кругом дичь непроглядная, беспросветная. Изобилие медведей, соболей, диких коз и всякой дикой всячины, которая занимается тем, что живет в тайге и закусывает друг другом. Прожил я на берегу Байкала двое суток.

Когда плыл, было тихо и жарко.

Забайкалье великолепно. Это смесь Швейцарии, Дона и Финляндии.

Проехал я на лошадях более 4000 верст. Путешествие было вполне благополучное. Все время был здоров и из всего багажа потерял только перочинный нож. Дай бог всякому так ездить. Путь вполне безопасный, и все эти рассказы про беглых, про ночные нападения и проч. не что иное, как сказки, предания о давно минувшем. Револьвер совершенно лишняя вещь. Теперь я сижу в каюте первого класса и чувствую себя в Европе. Такое у меня настроение, как будто я экзамен выдержал.

Свисток. Это Горбина. Ну, до свиданья, будьте здоровы, благополучны. Если успею, то опущу это письмо в ящик, если же нет, то погожу до Покровской станицы, где буду завтра. Почта с Амура идет редко, чуть ли не 3 раза в месяц.

Привет Прасковье Никифоровне и Феде.

Ваш А. Чехов.

Берега у Шилки красивые, точно декорация, но, увы! чувствуется что-то гнетущее от этого сплошного безлюдья. Точно клетка без птицы.[78]

Н. А. ЛЕЙКИН — ЧЕХОВУ 12 апреля 1892 г. Петербург

12 апр. 1892 г.

Сердечно благодарю Вас, добрейший Антон Павлович, за присыл рассказа и двух мелочишек для «Осколков»[79]. И рассказ, и мелочишки прелестны. Помещу их, разумеется, не сразу, а в трех номерах, на подкраску. Очень уж у меня что-то за последнее время стали вялы мои сотрудники, да и сам я подчас бываю вял. Для разнообразия журнала, перед своим отъездом за границу, просил пописать Баранцевича. Тот дал для № 11 рассказ «Про белого бычка», но тоже вялый. Просил Назарьеву — прислала рассказ, но совсем плохенький, а в запасе лежит ее же рассказ, и еще плоше. На днях был у Суворина и говорил насчет бледности беллетристики последнего времени. Он тоже жалуется и дивится на бледность беллетристов. В толстых журналах, по-моему, еще хуже. Там ужас что помещается! Бледная немочь, хлорофилльное страдание какое-то… От Суворина узнал, что он на Фоминой едет в Москву и сбирается из Москвы побывать у Вас в имении. За мелочишку «Из записной книжки старого педагога» боюсь. Цензура не любит, когда мы трогаем педагогов, хотя бы и «старых», поэтому, досыпая в цензуру мелочишку, слово «старого» заменю словом «отставного». Суть не изменится, а цензор не так испугается.

От кого получили в подарок лошадей?[80] Кстати. Как называется Ваша усадьба? Спрашиваю это для того, что как нанимать лошадей, ежели приедешь на станцию Лопасня и хочешь проехать к Вам. Или можно нанимать прямо: к Чехову?

Есть ли у Вас при усадьбе орашжерейка? Если есть, то могу Вам прислать несколько семечек огурцов моего скрещивания. Огурцы эти достигают 9-12 вершков длины, но в парниках совсем не удаются. Я выгоняю их при температуре 25-28R по Р.

Будьте здоровы.

Ваш Н. Лейкин.[81]

ЧЕХОВ — Н. А. ЛЕЙКИНУ 4 августа 1893 г. Мелихово

4 августа 93,

Большое Вам спасибо за письмо, добрейший Николай Александрович. Прочел его с большим удовольствием, ибо давно уже не получал от Вас писем и вообще скучаю по письмам. Сам я не писал Вам так долго по той самой причине, про которую в писании сказано: в лености житие мое иждих. Когда бывает свободный часок-другой, то норовишь уйти подальше от письменного стола, развалиться и, задрав ноги, читать что-нибудь.

У нас лето было тоже превосходное. Много тепла и много влаги. Урожай хороший. Мы сеяли рожь на 10 дес., овес на 10, клевер на 10, чечевицу на 4, гречиху и просо — понемножку, этак десятины по две, и десятину картошки. Можете же представить себе, какая, жизнь кипит у меня в усадьбе и как часто приходится мне отпирать стол, чтобы доставать деньги для расплаты с косарями, девками и т, п. Строится новая кухня. Куры, утки, дворняжки, плотники, больные — настоящий Вавилон! Сенокос у нас был тоже шумный, беспокойный, с дождями и грозами. Собрали мы сена 4 тысячи пудов и испортили крови 20 пудов. Клеверу накосили чертову пропасть. Что касается огорода, то он не совсем удался в атом году. Капусту и кольрябию поразила болезнь, которая называется килой — что-то вроде саркомы корня. Вместо четырех-пяти тысяч голов капусты, как ждали, соберем всего три, да и того меньше. Но беда не в этом, а в том, что кила заразительна и что придется теперь отыскивать для капустных растений другое место, т. е. вне усадьбы, а это сопряжено с усиленным удобрением, наймом сторожа и другими расходными статьями. Сад тоже не удался. Вишен совсем не было, а яблони наполовину но цвели. Крыжовнику и малины очень много, но сей товар у нас совсем не имеет сбыта, да и нет людей и времени, чтобы рвать ягоды. Груши тоже не цвели. Ни одно дерево не замерзло, но случилась другая беда. Помните, я писал Вам осенью, что посадил новый молодой сад? Представьте, зайцы сожрали все молодые яблони. Снег был высок, выше заборов, так что сад ничем не был отгорожен от поля, Для зайцев раздолье полное. В этом году не было или почти не было фруктов, по зато поспели стручковый перец, кукуруза, томаты, поспевают дыни и даже арбузы — не в парнике, а на открытом грунте.