Николай Лейкин - Апраксинцы

• Название: Апраксинцы
• Автор: Николай Лейкин
• Жанр: Русская классическая проза

Лейкин, Николай Александрович — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра».

Большое влияние на творчество Л. оказали братья В.С. и Н.С.Курочкины. С начала 70-х годов Л. - сотрудник «Петербургской газеты». С 1882 по 1905 годы — редактор-издатель юмористического журнала «Осколки», к участию в котором привлек многих бывших сотрудников «Искры» — В.В.Билибина (И.Грек), Л.И.Пальмина, Л.Н.Трефолева и др.

Фабульным источником многочисленных произведений Л. - юмористических рассказов («Наши забавники», «Шуты гороховые»), романов («Стукин и Хрустальников», «Сатир и нимфа», «Наши за границей») — являлись нравы купечества Гостиного и Апраксинского дворов 70-80-х годов. Некультурный купеческий быт Л. изображал с точки зрения либерального буржуа, пользуясь неиссякаемым запасом смехотворных положений. Но его количественно богатая продукция поражает однообразием тематики, примитивизмом художественного метода. Купеческий быт Л. изображал, пользуясь приемами внешнего бытописательства, без показа каких-либо сложных общественных или психологических конфликтов. Л. часто прибегал к шаржу, карикатуре, стремился рассмешить читателя даже коверканием его героями иностранных слов. Изображение крестин, свадеб, масляницы, заграничных путешествий его смехотворных героев — вот тот узкий круг, в к-ром вращалось творчество Л. Он удовлетворял спросу на легкое развлекательное чтение, к-рый предъявляла к лит-ре мещанско-обывательская масса читателей политически застойной эпохи 80-х гг. Наряду с ней Л. угождал и вкусам части буржуазной интеллигенции, с удовлетворением читавшей о похождениях купцов с Апраксинского двора, считая, что она уже «культурна» и высоко поднялась над темнотой лейкинских героев.

Л. привлек в «Осколки» А.П.Чехова, который под псевдонимом «Антоша Чехонте» в течение 5 лет (1882–1887) опубликовал здесь более двухсот рассказов. «Осколки» были для Чехова, по его выражению, литературной «купелью», а Л. - его «крестным батькой» (см. Письмо Чехова к Л. от 27 декабря 1887 года), по совету которого он начал писать «коротенькие рассказы-сценки».

---

Вотъ, напримѣръ, небольшая лавченка, сколоченная изъ дюймовыхъ досокъ. У ней сидитъ старичокъ съ мѣдными очками на носу и читаетъ божественную книжку. Когда угодно пройдите мимо, вы всегда застанете его читающимъ. Весь товаръ въ этой лавченкѣ состоитъ изъ нѣсколькихъ старинныхъ мѣдныхъ монетъ, старыхъ подсвѣчниковъ, какой-то вазы, двухъ десятковъ книгъ и портрета Екатерины второй. Кажется, какъ можно кормиться отъ такой торговли, а между прочимъ торговля, которою занимается старичокъ, выгоднѣе винныхъ откуповъ и тому подобной промышленности. Дѣло видите-ли въ чемъ: старичокъ этотъ, читающій божественную книгу, — закладчикъ, ростовщикъ, и лавчонка съ вазой и портретомъ Екатерины второй, есть ничто-иное, какъ прикрытіе его ремесла. Старичекъ этотъ отъ извѣстныхъ темныхъ личностей покупаетъ и принимаетъ въ залогъ разныя вещи, доставшіяся имъ случайно. Подобнаго рода торговыя заведенія не нравятся и самимъ апраксинскимъ хозяевамъ: нерѣдко бываетъ, что какой-нибудь молодецъ, любящій кутнуть и съигравшій съ хозяиномъ въ темную [16], сбываетъ этому старичку хозяйскій товаръ, разумѣется за четверть цѣны. Загляните-ка въ квартиру этого старичка, чего-чего вы тамъ не увидите: и составныя части дорогаго салопа, т. е. мѣхъ отдѣльно, воротникъ отдѣльно, и покрышка также, карманные часы, только почему-то большею частью безъ колечекъ, серебряныя ложки, куски шелковаго товара, перстни и прочія цѣнныя вещи. Старичекъ этотъ читаетъ, читаетъ божественную книжку, по временамъ подыметъ голову, да и спроситъ проходящаго: «серебряныхъ, золотыхъ вещей не продаете-ли?» Бываетъ, что и найдетъ продавца. Въ эту-то часть Апраксина и несутъ на продажу всевозможныя вещи, начиная отъ черно-бураго лисьяго салопа и кончая рваными штанами, на которыхъ однѣхъ дыръ столько, что и не перечтешь. Вещи, подобныя черно-бурому салопу, сбываются закладчикамъ, а рѣшетчатые штаны жидовкамъ.

Жидовки — это ходячія лавки. Весь товаръ онѣ носятъ на себѣ; на ея бритой головѣ, покрытой парикомъ. вы увидите цѣлый этажъ шляпокъ, надѣтыхъ одна на другую, всѣхъ модъ и всѣхъ достоинствъ, а на рукахъ у ней различнаго рода хламиды и вретища, именуемыя бурнусами, салопами и прочими названіями.

Ежели-бы можно было придти на развалъ голодному человѣку въ костюмѣ прародителей, но только съ рублемъ въ рукѣ, повѣрьте, онъ вышелъ-бы оттуда сытымъ, обутымъ и одѣтымъ. Какъ обутымъ и одѣтымтй объ этомъ не спрашивайте, но все-таки за какія-нибудь восемьдесятъ копѣекъ онъ получитъ общеевропейскій костюмъ, а на остальныя деньги напьется и наѣстся.

Должно быть покупка и потомъ перепродажа всего приносимаго на развалъ очень выгодна, потому что занимающихся этимъ ремесломъ расплодилось очень много. Имъ стало тѣсно на развалѣ; нѣкоторые ушли оттуда и избрали своей резиденціей тотъ переулокъ, который ведетъ отъ Чернышева моста на Апраксинъ. Съ ними переселились туда и пирожники, оглашающіе воздухъ крикомъ: «съ сижкомъ, съ яичкомъ!» и сбитенщики, а лѣтомъ квасники съ кувшинами, наполненными бурой жидкостью съ мухами вмѣсто изюму, и даже бабы, отжившія свой вѣкъ мегеры, прежде торговавшія собой, а теперь гнилыми коричневаго цвѣта яблоками и апельсинами.

Вотъ и теперь, у входа въ вышепоименованный переулокъ, прислоняясь къ дому министерства внутреннихъ дѣлъ, стоятъ чуйки и сибирки въ усахъ, бородахъ, шляпахъ и фуражкахъ. Въ рукахъ они держатъ всевозможныхъ видовъ одежды: рваные полушубки, лакейскіе казакины, красные капельдинерскіе жилеты, въ которыхъ такъ любятъ щеголять ломовые извощики-крючники и водовозы, сапоги безъ подошвъ, полуфраки, ситцевыя рубашки, фуляровые платки, военные и статскія фуражки и т. п.

Въ переулокъ входитъ, судя по одеждѣ, должно быть деньщикъ. Въ рукахъ у него: синія рейтузы, фуляровый платокъ и мѣдный кофейникъ.

— Не продаете-ли чего?

— Эй, землячокъ, что продаешь'?

— Кажи, кавалеръ!

— Нейди въ нутро, дешевле давать будутъ! кричатъ чуйки и сибирки. Наконецъ одна изъ бойкихъ чуекъ подбѣгаетъ къ деньщику, вырываетъ у него изъ рукъ рейтузы и разстилаетъ по дорогѣ, придерживая за концы.

— Цѣна?

— А что дашь?

— Да, нѣтъ, ты самъ скажи цѣну — ты продавецъ. Ну!…

— Да видишь, милый человѣкъ, мнѣ-бы желательно все вмѣстѣ продать, отвѣчаетъ, подумавъ, деньщикъ и чешетъ затылокъ.

— А, чохомъ? Кажи!

— Вотъ кофейникъ еще, до платокъ…. новый совсѣмъ.

— «Тетка Агафья носила, до дыръ проносила.» Новый! иронически замѣчаетъ чуйка. — Ну, а цѣна?

Остальныя чуйки и сибирки окружаютъ ихъ.

— Да что съ тебя взять, говоритъ деньщикъ, созерцая рейтузы. — Давай четыре съ полтиной!

— Денегъ домой не донесешь! замѣчаетъ чуйка и кидаетъ ему рейтузы прямо въ лицо, между прочимъ не выпуская изъ рукъ, а придерживая ихъ за конецъ.

— Ну, а что твоя цѣна? спрашиваетъ деньщикъ, озадаченный такимъ отвѣтомъ.

— Кажи! кричитъ сибирка, вырываетъ у него платокъ, стелетъ на землю, встряхиваетъ, смотритъ на свѣтъ и перевертываетъ во всѣ стороны.

— Рѣшето! замѣчаетъ онъ хладнокровно. — Цѣна?

— Да все вмѣстѣ….

— Два цѣлкача берешь? кричитъ чуйка, все еще не выпуская изъ рукъ рейтузъ.

— Четыре рубля!

— Нѣтъ, братъ, жирно будетъ, — объѣшься!

— Два съ полтиной дамъ; кажи! перебиваетъ сибирка.

— Я, пожалуй, хоть и на обмѣнъ, — мнѣ полушубокъ надать.

— Полушубокъ? идетъ! Подь сюда, у меня есть! Сваримъ кашу…. кричитъ чуйка и тащитъ денщика въ сторону.

— Стой, разорвешь! отбивается отъ него деньщикъ.

— Иди, иди! Смотри, вишь, полушубокъ-то каковъ, что твой тулупъ. Гляди! вещь-то новая была.

При этомъ онъ разстилаетъ полушубокъ по землѣ и поминутно вертитъ въ рукахъ, чтобы скрыть дыры.

— Смотри, мѣхъ-то! вишь? вотъ вещь, такъ вещь, доволенъ останешься, сто лѣтъ «спасибо» будешь говорить. Ей-ей, новый былъ. Нужно съ тебя цѣлковый придачи взять, а я съ тобой вотъ какъ сдѣлаюсь: идетъ башъ на башъ!

— Эва! ты что морочишь, давай мнѣ цѣлковый придачи!

— Нѣтъ, землякъ, домой не донесешь! Бери свое добро! кидаетъ ему снова рейтузы въ лицо. — Послѣ жаяться будешь, въ нутро пойдешь и того не дадутъ. Ну!

— Нѣтъ, не рука!

— Ну, слышишь, на косушку дамъ придачи!

— Цѣлковый, ни копѣйки меньше….

— Эй, воротись, на полштофа дамъ!

— Нѣтъ!

— Ну, пятіалтынный на закуску прибавлю!

Деньщикъ не оглядывается.

— Эй, кавалеръ, воротись, обирай!

Деньщикъ воротился. Чуйка прибѣгаетъ къ послѣднему маневру.

— Вотъ тебѣ полушубокъ и вотъ тебѣ на полуштофъ!

— Цѣлковый и ни копѣйки меньше.

— Дорогонько…. Несходно….

Деньщикъ снова трогается съ мѣста. Уловка не удалась.

— Ну, ужъ что съ тобой дѣлать, обирай. При разсчетѣ у чуйки какими-то судьбами не оказывается пятіалтыннаго; она выворачиваетъ всѣ карманы, даже хочетъ снимать сапоги. Деньщикъ сначала не уступаетъ пятнадцати копѣекъ, но наконецъ, убѣжденный краснорѣчіемъ чуйки, соглашается.

Въ началѣ моихъ очерковъ и сценъ, я сказалъ, что всѣ торгующіе на Апраксиномъ раздѣляются на патриціевъ, плебеевъ и пролетаріевъ; эта-то послѣдняя каста и процвѣтаетъ или на развалѣ, или въ описываемомъ мною переулкѣ. Вотъ вамъ одинъ экземпляръ:

По переулку идетъ женщина въ платкѣ на головѣ и въ коцавейкѣ,- должно быть кухарка, Изъ толпы выдѣляется оборванная личность звѣрскаго вида, въ усахъ и съ небритымъ подбородкомъ, — навѣрное отставной солдатъ. Въ рукахъ у него пара козловыхъ башмаковъ.

— Однѣ въ Питерѣ! реветъ онъ:- для самой шилъ, на заказъ.

Восклицанія эти сопровождаются ударами башмаковъ подошва о подошву передъ самымъ носомъ женщины въ коцавейкѣ. Получивъ этотъ неожиданный салютъ, она вздрагиваетъ и отскакиваетъ въ сторону.

— Экъ, пострѣлъ, откуда выскочилъ, что орешь-то! Испужалъ совсѣмъ. Тьфу, ты чортъ эдакой!

— Эка раскудахталась, — словно барыня? Купи, землячка, дешево отдамъ!

Женщина для того именно и шла, чтобъ купить башмаки: испугъ ея прошелъ; подумала она, подумала, да и остановилась передъ учтивымъ кавалеромъ.

— А почемъ?

И начался торгъ.

А вотъ и еще экземпляръ:

По переулку идетъ какой-то господинъ въ мѣховомъ пальто, очкахъ и шляпѣ. Онъ натыкается на малаго лѣтъ двадцати въ фуражкѣ и женской коцавейкѣ. На видъ, физіономія малаго самая жалобная, болѣзненная, зубы его подвязаны какой-то тряпицей, но почти каждый замѣтитъ, что повязка эта надѣта съ цѣлію закрыть подбитый глазъ. Отъ него такъ и несетъ водкой.

— Послушайте, господинъ, пожалуйте!… говоритъ онъ какъ-то таинственно.

— Что тебѣ надо?

— Тише-съ, тише-съ….

— Что ты останавливаешь, любезный? Чего ты хочешь?

— Не хотите-ли купить? по случаю достались….

— Что купить-то?

— Тише-съ, услышать могутъ, глубокомысленно замѣчаетъ коцавейка. Вотъ часики-съ.

Показываетъ изъ-подъ полы часы съ отломаннымъ колечкомъ.