Николай Лейкин - Апраксинцы

• Название: Апраксинцы
• Автор: Николай Лейкин
• Жанр: Русская классическая проза

Лейкин, Николай Александрович — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра».

Большое влияние на творчество Л. оказали братья В.С. и Н.С.Курочкины. С начала 70-х годов Л. - сотрудник «Петербургской газеты». С 1882 по 1905 годы — редактор-издатель юмористического журнала «Осколки», к участию в котором привлек многих бывших сотрудников «Искры» — В.В.Билибина (И.Грек), Л.И.Пальмина, Л.Н.Трефолева и др.

Фабульным источником многочисленных произведений Л. - юмористических рассказов («Наши забавники», «Шуты гороховые»), романов («Стукин и Хрустальников», «Сатир и нимфа», «Наши за границей») — являлись нравы купечества Гостиного и Апраксинского дворов 70-80-х годов. Некультурный купеческий быт Л. изображал с точки зрения либерального буржуа, пользуясь неиссякаемым запасом смехотворных положений. Но его количественно богатая продукция поражает однообразием тематики, примитивизмом художественного метода. Купеческий быт Л. изображал, пользуясь приемами внешнего бытописательства, без показа каких-либо сложных общественных или психологических конфликтов. Л. часто прибегал к шаржу, карикатуре, стремился рассмешить читателя даже коверканием его героями иностранных слов. Изображение крестин, свадеб, масляницы, заграничных путешествий его смехотворных героев — вот тот узкий круг, в к-ром вращалось творчество Л. Он удовлетворял спросу на легкое развлекательное чтение, к-рый предъявляла к лит-ре мещанско-обывательская масса читателей политически застойной эпохи 80-х гг. Наряду с ней Л. угождал и вкусам части буржуазной интеллигенции, с удовлетворением читавшей о похождениях купцов с Апраксинского двора, считая, что она уже «культурна» и высоко поднялась над темнотой лейкинских героев.

Л. привлек в «Осколки» А.П.Чехова, который под псевдонимом «Антоша Чехонте» в течение 5 лет (1882–1887) опубликовал здесь более двухсот рассказов. «Осколки» были для Чехова, по его выражению, литературной «купелью», а Л. - его «крестным батькой» (см. Письмо Чехова к Л. от 27 декабря 1887 года), по совету которого он начал писать «коротенькие рассказы-сценки».

---

Хозяйскіе же сынки проводятъ святки весело. Бываютъ въ театрѣ, ходятъ въ гости съ родителями, маскируются и ѣздятъ на вечера.

Обыкновенно это устроивается слѣдующимъ образомъ: сговариваются нѣсколько человѣкъ ѣхать ряжеными, нанимаютъ карету и берутъ въ костюмерныхъ на прокатъ костюмы. Самые употребительнѣйшіе костюмы это шпанка — испанскій или тирольскій костюмъ, полька — польскій, гамлетка — черный бархатный со стеклярусомъ, лемана — пьеро, гусарскій и еще костюмъ, почему-то называемый несчастнымъ нѣмцомъ: фракъ и брюки въ заплатахъ, рваные сапоги, мятая шляпа, высокій галстукъ съ полисонами до половины ушей и огромнаго размѣра лорнетка.

Ряженые не разбираютъ на сколько костюмы ихъ національны. Иногда бываетъ такъ, что въ нихъ смѣшаны двѣ національности; какой-нибудь испанецъ, съ головы испанецъ, а съ ногъ полякъ, гамлетъ расхаживаетъ въ ботфортахъ со шпорами и на гусарѣ бархатная шапка съ страусовыми перьями, разумѣется не настоящими.

Часовъ въ девять вечера замаскированные садятся въ карету и ѣдутъ по свѣту, то-есть заходятъ туда, гдѣ въ окнахъ видѣнъ свѣтъ и у подъѣзда стоятъ экипажи, или узнавъ напередъ что у того-то будутъ гости, разумѣется только въ купеческія семейства. У купцовъ всегда открыты двери для ряженыхъ.

Вошли въ залу. Ходятъ по комнатамъ, здороваются съ хозяевами и называютъ знакомыхъ гостей по именамъ. Дѣвицы шушукаются, думая нѣтъ-ли между ряжеными предмета, который ими интересуется.

— Ну ряженые, станцуйте. станцуйте, говоритъ хозяинъ или хозяйка.

Начинается кадриль. Несчастный нѣмецъ ломается, лорнируя гостей, испанецъ трясетъ перомъ на шляпѣ; гусаръ брякаетъ шпорами и гамлетъ въ пятой фигурѣ дѣлаетъ соло русскимъ трепакомъ. Кончили танцовать. Ряженыхъ зовутъ въ другую комнату отдохнуть, снять маски. покурить и прохладиться, то-есть выпить хереску или мадерки.

— Кто это, вы не знаете? спрашиваютъ другъ друга гости.

— Не знаю, не знаю. Одинъ какъ-будто бы Пѣтушковъ, — въ нашемъ ряду торгуетъ, а другихъ не знаю.

— Одного гишпанца я знаю: Петра Ѳедорова племянникъ…

— Нѣтъ, черный-то какъ отличился, въ присядку началъ плясать… Люблю я, кто эдакія колѣна откалываетъ…

Ряженые станцовали польку и прощаются.

— Что же вы такъ скоро, куда торопиться? повеселите насъ…

— Нельзя-съ, намъ нужно еще на нѣсколько вечеровъ ѣхать.

Начинается прощаніе. Какой нибудь гусаръ остановится передъ хорошенькой дѣвушкой, броситъ на нее нѣсколько жгучихъ взглядовъ и уѣдетъ.

Это «онъ», думаетъ дѣвушка и на сердцѣ у ней сдѣлается весело, весело.

Иногда эти маскированія устроиваются молодыми людьми по наущенію родителей, съ цѣлію посмотрѣть невѣсту и житье-бытье ея семейства.

Второй день рождества. Погода прекраснѣйшая, восемь градусовъ морозу. У Іоанна Предтечи кончилась обѣдня; изъ церкви выходитъ народъ. Первыми вышли юноши, хозяйскіе сынки. Они вышли раньше для того, чтобъ полюбоваться на прекрасный полъ. Вотъ стоятъ юные апраксинцы на паперти, эфектно потряхиваютъ бобровые воротники своихъ лапчатыхъ шинелей, — замѣтьте, непремѣнно шинелей. Это принадлежность каждаго порядочнаго апраксинца — хозяйскаго сынка, который женихуется; безъ шинели на собольихъ лапкахъ онъ такъ же немыслимъ, какъ и апраксинскій женихъ безъ брильянтоваго перстня. Это аристократія Апраксина. Эти Вани и Сани очень мило танцуютъ польку и краснорѣчиво молчатъ въ кадриляхъ на свадьбахъ. Смотрите, какъ мило снимаютъ они свои новыя, цимермановскія и чуркинскія шляпы и кланяются проходящимъ знакомымъ: и тѣни нѣтъ того поклона, который отвѣшиваютъ они покупателямъ, стоя на порогахъ своихъ лавокъ.

Вотъ вышли молодые Курицыны. На самомъ шинель съ бобровымъ воротникомъ, глянцовый циммерманъ на головѣ и брильянтовый перстень на рукѣ. На самой бѣлая шляпка съ перомъ и лисій крытый гранатнымъ бархатомъ салопъ, — замѣтьте, непремѣнно гранатнымъ бархатомъ: Курицынъ ни за что бы не женился на ней, ежели бы она не принесла въ приданое салопъ, крытый бархатомъ, не смотря на то, что за ней было пять тысячь деньгами; ему раньше нравились очень многія дѣвицы, и по деньгамъ были подходящія, да за ними были атласные салопы, а не бархатные, — ну, и расходилось дѣло.

Вотъ семейство Перепалова. Впереди идутъ двѣ дочери, — непремѣнно невѣсты въ этомъ мясоѣдѣ; отецъ рѣшилъ, что нужно отыскать жениха, а на Апраксиномъ ихъ хоть прудъ пруди. Онѣ потупляютъ глазки и проходятъ мимо шеренги молодежи, которая пожираетъ ихъ взглядомъ. «Выгодныя невѣсты! Кому-то достанутся?» За дѣвицами слѣдуютъ ихъ родители.

— Шаня, пойдемъ! говоритъ тятенька.

Изъ шеренги молодежи отдѣляется Шаня Переналовъ и примыкаетъ къ шествующимъ.

На паперти появился въ бобровой шапкѣ и шинели на распашку, изъ-подъ которой виднѣются лиловые брюки, Бобовинъ, замѣчательный тѣмъ, что когда онъ жилъ у хозяина и торговалъ на отчетѣ, то всю выручку клалъ къ себѣ въ карманъ и чуть не пустилъ по міру своего благодѣтеля. Теперь онъ имѣетъ двѣ лавки и холостъ. Прошлаго года ему предлагали невѣсту и десять тысячь, — показалось мало. «Людямъ даютъ и по двадцати; что-жъ, нешто мы рыломъ не вышли? Не лѣвой ногой носъ утираемъ!:» подумалъ онъ и сталъ ждать, не набѣжитъ-ли невѣста съ двадцатью тысячами.

Народъ ужъ почти весь вышелъ изъ церкви, ползутъ только старухи съ ридикюлями. «Не на кого смотрѣть», подумала шеренга молодежи и стала расходиться, а между-тѣмъ изъ церкви вышла аристократка Апраксина, недосягаемая богиня многихъ страждущихъ сердецъ, вдова Верхолетова. Три года какъ она вдовствуетъ, и уже получила до тридцати предложеній рукъ и сердецъ. но отказала всѣмъ своимъ обожателямъ; она чувствуетъ непреодолимую симпатію къ офицерамъ и рѣшилась до тѣхъ поръ вдовствовать, пока какой-нибудь владѣтель шпаги и эполетъ не предложитъ ей руку и сердце. Она не посмотритъ, что онъ бѣденъ, что у него, по выраженію апраксинцевъ. «Въ одномъ карманѣ смеркается, въ другомъ заря занимается», и соединитъ съ нимъ свою судьбу. Быть-можетъ она и достигнетъ своей цѣли, тронетъ какое-нибудь сердце, бьющееся подъ военнымъ мундиромъ. Она имѣетъ тысячь сорокъ капиталу и лавку, въ которой торгуетъ молодецъ, — а это для любви вещь не маловажная.

Ежели, читатель, вы желаете снова увидѣть эти личности, съ которыми вы сейчасъ познакомились, то часа въ два пожалуйте на Невскій: онѣ разъ пять пройдутъ по солнечной сторонѣ; вечеромъ онѣ будутъ въ Александринскомъ театрѣ. Къ чести апраксинцевъ нужно сказать, что они очень любятъ театръ, а на святкахъ и на масляной такъ онъ положительно только ими и занятъ.

III

Въ столовой купца Черноносова, — того самаго Черноносова, который изъ экономіи не имѣетъ приказчика. а торгуетъ съ тремя мальчиками — часы пробили пять. Еще все въ домѣ покоится сномъ. Спитъ Черноносовъ въ спальнѣ рядомъ съ своей третьей подругой жизни? спитъ въ кухнѣ кухарка на остывшей плитѣ, спятъ и мальчики въ своей конурѣ… именно конурѣ: пространство въ четыре квадратныхъ аршина, отгороженное отъ кухни, иначе и назвать нельзя. Въ конурѣ этой стоитъ кровать — общее ложе трехъ мальчиковъ съ замасляннымъ тюфякомъ, ничѣмъ не отличающимся отъ блина гоголевскаго Петрушки, и съ тремя подушками, набитыми чѣмъ-то до чрезвычайности твердымъ.

Крѣпко спятъ мальчики и снятся имъ дивные сны, такіе сны, что хоть бы и не просыпаться, не ворочаться къ жалкой дѣйствительности. Снятся имъ родныя села, родныя избы, видятъ они своихъ отцовъ, матерей, знакомыя поля, лѣса — и все, все, что такъ дорого ихъ сердцу и отчего они такъ рано оторваны и брошены между незнакомыми людьми, отъ которыхъ они не слышатъ и ласковаго слова.

Въ самомъ дѣлѣ, жалкое положеніе апраксинскаго мальчика.

Лѣтъ тринадцати, а иногда и раньше, научившись у мѣстнаго дьячка кой-какъ читать и писать, отрываются они отъ семействъ и везутся въ Петербургъ въ ученье; разумѣется дѣло не обходится безъ слезъ со стороны родителей и дѣтей. Привезя мальчика въ Петербургъ, отецъ или родственникъ, чтобы не проѣдаться и не тратиться, старается какъ можно скорѣе отдать его въ ученье, часто даже не освѣдомившись о характерѣ, честности или положеніи хозяина, которому ввѣряетъ своего сына или родственника въ полное распоряженіе на четыре и на пять лѣтъ; дѣлаетъ ему наставленія, чтобъ онъ уважалъ, во всемъ слушался и любилъ хозяина — и уѣзжаетъ. И вотъ мальчикъ, брошенный въ чужое семейство, привыкшій къ ласкамъ матери, поступаетъ въ полное распоряженіе хозяина. Хорошо, ежели его сразу допустятъ къ торговлѣ; но есть такіе хозяева. которые оставляютъ новичковъ на полгода, а иногда и болѣе, дома, употребляя ихъ для домашнихъ работъ: нарубить дровъ, принести воды, сбѣгать въ лавочку, убирать комнаты, чистить посуду и сапоги, надѣляя ихъ за малѣйшую неисправность треухами, подзатыльниками, тасками, выволочками и прочими удовольствіями. Но не думайте, чтобы все это дѣлалось хозяевами такъ: это они дѣлаютъ по убѣжденію; они сами начали свое торговое поприще съ треуховъ и потому думаютъ. что безъ побоевъ мальчикъ не въ состояніи постигнуть всѣхъ тайнъ науки торговли. Отъ кого только не достается бѣдному мальчику: бьетъ хозяинъ, бьютъ приказчики, бьетъ кухарка, ругаетъ дворникъ; развѣ иногда хозяйка сжалится, скажетъ ласковое слово; зато какъ дорого это ласковое слово!.. Наконецъ мальчика берутъ въ лавку; но и здѣсь далеко до торговли: вся его обязанность состоитъ — стоять на порогѣ, выкрикивать названіе товаровъ и даже подъ-часъ, по приказанію приказчиковъ, хватать за руки покупателей; а придетъ домой — опять тоже чищенье сапоговъ и посуды и бѣготня въ кабакъ тайкомъ отъ хозяина, ежели молодцамъ захочется выпить. Почитать что-нибудь, пописать, хоть бы письмо въ деревню, мальчику некогда; изъ этого и вытекаетъ ихъ безграмотность, когда они сдѣлаются приказчиками. Въ продолженіи пятилѣтняго нахожденія въ наукѣ, они иногда ни разу не брались ни за книгу, ни за перо; очень естественно, что въ продолженіи этого времени они забудутъ всѣ тѣ ограниченныя познанія въ грамотности, которыя лѣтъ пять тому назадъ вложилъ въ ихъ головы дьячекъ или какой-нибудь учитель изъ отставныхъ семинаристовъ.