Иван Миронов - Родина имени Путина

• Название: Родина имени Путина
• Автор: Иван Миронов
• Жанр: Публицистика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4438-0008-0

Без суда и следствия Иван Миронов провел два года в самой суровой тюрьме России по обвинению в покушении на Анатолия Чубайса. Присяжные оправдали писателя. Персонажи новой книги — политики, уголовники, олигархи, террористы. Книга состоит из нескольких произведений.

Это предельно откровенные и скандальные истории о покушении на Чубайса, русском террористическом подполье, путинских элитах и путинских застенках, неприглядной изнанке власти. На страницах книги любовная лирика переплетается с политическими интригами, кокаиновым гламуром и тюремным беспределом. Исповеди убийц соседствуют с откровениями героев. Жестким художественным слогом автор рисует современную историю и сгинувшее в ней поколение.…

---

Была плохая погода, лил дождь, темно, и я слушала музыку, просто инструментал, без слов. Сильная музыка, она всегда рождает в воображении образы. И под эту музыку я стала вспоминать все те места в Москве, где мы с тобой были. Воспоминания выстроились в кадры. Наверное, я бы начала с панорамы Москвы. Конечно, это была бы осень, очень теплая, солнечная. Легкие желтые шторы, выбивающиеся из балкона на Полянке. А я такая, какая есть сейчас, стою внизу и смотрю на этот балкон, но уже не могу туда подняться.

В четверг я приезжала в суд, искренне надеясь тебя увидеть. А потом время вышло, и никого кроме меня не осталось, я поняла, что сегодня не свидимся. Я вышла из суда и тупо стояла на одном месте, идти никуда не хотелось. Потом я выключила телефон и поехала к метро. Захотелось спрятаться в толпе, но как назло в это время народу в подземке оказалось мало. Я стояла у платформы, пропуская состав за составом, просто стояла и тупила. Женька последнее время называет меня «мультяшкой», потому как он считает, у меня «невозможная» прическа, вместо лица одни глазищи и маленькое тельце. Хотя в тот момент я, наверное, так и выглядела, эдакое задумчиво-глуповатое существо. Наконец, я зашла в вагон и всю дорогу думала о тебе, думала о том, что ты делаешь, как сидишь, какой у тебя взгляд и все такое. Думала, доходят ли до тебя мои мысли, мое разочарование, мое одиночество. И я страстно жаловалась тебе на это. А потом, меньше чем за секунду, в меня, не знаю, как это описать, но будто «вдохнули» жизнь, и я почувствовала, что это ты, что ты думаешь в эту секунду обо мне и говоришь со мной. Ты, наверное, думаешь, что я совсем сбрендила, просто я всегда стараюсь настроиться на тебя, поймать твое настроение, мысли и на этой волне передать свое. И так со мной происходит довольно часто, но так сильно и явно впервые. Когда меня что-то мучает или тревожит, я всегда мысленно обращаюсь к тебе, и постепенно мне действительно становится легче. Потом я вышла из метро, включила телефон и пошла на автобусную остановку.

Ты всегда помни и знай, что я люблю тебя больше всех на свете! То, что было сегодня в суде, наверное, в какой-то степени сломало меня, вырвало из меня одним махом всю веру, и стало внутри очень глухо и пусто. Я хотела умереть в этот момент, но понимала, что сделать этого не могу. Почему судьба так жестоко отрывает тебя от меня. За что?! И нет больше веры. Все сгорело в одну секунду. Я хотела тебе что-то сказать, но от слез, от злобы на это бесчеловечье и подлость не смогла. Ты прости, прости, что я такая слабая.

Но все это лирика, пустословье, горькая обида. Но знай, что мне плевать на время, расстояния. Я дождусь того дня, когда мы всегда будем вместе. Значит, надо еще подождать, нужно терпеть. С первого дня нашей встречи я поняла, что только ты делаешь меня счастливой, так есть и сейчас, так и будет. Я знаю, ты очень сильный, но тем не менее не отчаивайся. Тебя здесь все ждут и дождутся. Я еще больше стала верить, что все будет хорошо. Ни на миг не забываю о тебе — ты мой смысл, моя душа и жизнь! Ты только не забывай об этом, храни в себе этот свет! Надо бороться за справедливость, бороться, чтобы быть услышанным. Сдаться — значит умереть! Я хочу, чтобы это письмо, эта весточка, хотя бы немного тебя отвлекла и успокоила. Я всегда с тобой всеми своими мыслями и чувствами, всем своим сердцем. Молюсь за тебя каждый вечер, чтоб Бог не оставлял тебя. Если сможешь, то есть захочешь, напиши мне хотя бы пару строк. Я очень сильно люблю тебя. У нас все будет хорошо.».

//__ * * * __//

— Шереметьев! — со скрежетом, потонувшим в камерной суете, откинулась «кормушка», обнажив грациозные скулы местного врача — женщины глубоко за тридцать, из местной сибирской чухни.

— Я! — подорвался армян, шустро соскочив со шконки.

— Какой «я»?! — злобно хохотнула врачиха, по ослиному задрав зубы, нескромно выставляя напоказ железную фиксу. — Ше-ре-меть-ев!

— Женщина, я Шереметьев! — не сдавался Саакян.

— Сука нерусская, шутки шутить будешь?! — цинковый клык был снова погребен под толстой губищей. — На кичу захотел? На рынке своем вонючем так шуткуй.

Под дружный смех хаты армян растеряно разводил руками, оправдываясь перед соседями: «Как объяснить, что я Шереметьев. Никакой ксивы нет!».

— Придется тебе на роже герб фамильный колоть! — заржал кто-то из быков, подхваченный остальными.

//__ * * * __//

В другом углу хаты поселился вполне герметичный коммерсант, у которого липосакции требовали даже щеки. Фамилия Раппопорт вполне гармонировала с его внешним видом и мошеннической статьей, по которой Натаныча и гнали по этапу отбывать свою пятерку. Он уже давно научился страдание превращать в философию. В тюрьме ничего не боялся благодаря врожденной наглости и твердому убеждению, что ушлость и деньги сильнее понятий. Поэтому он смело гнобил быков и хамил блатным, каждый раз в последний момент ловко соскакивая с прожарки. Хотя порой ему и доставалось, но доставалось редко инев морду. К подобным случайностям Раппопорт относился как к неизбежности, переживая их с улыбкой и упорством.

Его сожителем по нарам оказался калмык — участник пятигорской группировки, здоровенный, мясистый, недалекий, но духовитый. Парню недавно перевалило за тридцатку. И без того малоэстетичную физиономию украшал расплющенный нос с торчащими вывертом ноздрями, как у демона из японского эпоса. Маленькие степные глазки дружно постреливали морзянкой — верный признак боксерского прошлого. Уголовника звали Балдан. Прямой, как рельса, деревянный, как шпала. К знаниям Балдан тянулся не слабее, чем к воровскому, но и там, и там все безнадежно упиралось в железную дорогу. Балдан и Раппопорт приятно нашли друг друга. Калмык хотел подучиться, еврей — поглумиться. Первым делом Раппопорт закалил в бандите уважение к сединам и мощному интеллекту, вторым — сочувствие к еврейской судьбе, сломанной милицейским антисемитизмом и тяжелыми недугами. После этого у Балдана автоматически отменилась потребность спать на шконке в положенную смену: добрую половину прав на сон калмык уступил мошеннику. Однако спустя несколько дней Балдан начал раздражать Раппопорта своей бесцеремонной и неуместной любознательностью. В более остроумные собеседники Натаныч взял унылого коррупционера-чиновника, погоревшего на распределении каких-то квот. Чиновник всего боялся, вел себя зашуганно-скромно, но прекрасно играл в шахматы, составив бойкую партию Раппопорту. За баталиями неотрывно следил Балдан, на котором мошенник срывал зло за проигрыши. Натаныч бил по больному, заводил разговор, в котором калмык понимал лишь предлоги и союзы. Надо отметить, что и сам Раппопорт понимал не намного больше, но беззастенчиво грузил Балдана «концептуальностью», «синергетикой» и «пассионарностью». Калмык злился, но виду старался не подавать.

— Россия — говно! Валить отсюда надо! — тяжело вздыхая, резюмировал Раппопорт, поставив шах чиновнику, на что тот одобрительно кивнул. — Балдан, ты как думаешь?

— У меня такие же мысли, — осторожно ответил калмык.

— Какие у тебя, колхозника, могут быть мысли? — неожиданно рубанул Раппопорт.

— Как ты меня назвал?! — Белки узких глаз резко воспалились.

— Потому что фуфло ты двинул! — не растерялся мошенник.

— Какое фуфло? — буксанул калмык.

— Только заднюю сейчас не надо включать. Ты сам сказал, что у тебя есть мысли.

— Ну?

— Что ну? Чтобы иметь эти самые мысли, надо уметь мыслить.

— А я мыслю! — рычал бандит.

— Ну, как же ты, Балданушка, можешь мыслить, если даже не знаешь, что это такое?

— Как не знаю? Знаю! — не отступал калмык.

— Хорошо. Тогда скажи, что такое мышление?

— Эта... — промямлил вконец запутанный Балдан.

— Не знаешь? Во! Это даже Вася знает, — Раппопорт подмигнул чиновнику, уже будучи осведомленным о его дипломе философского факультета с отличием.

— Мышление есть рациональная способность структурировать и синтезировать дискретные данные путем концептуального обобщения, — не моргнув глазом, выдал чиновник.

— Ну, видишь, все как просто, Балданушка, — Раппопорт снисходительно похлопал по плечу калмыка. — Ты хоть запомнил или еще повторить?

Калмык промолчал, но обиду закусил, прицелившись на отместку своему сожителю. А Раппопорт продолжал разглагольствовать о судьбах нации, не замечая всполохов злых раскосых огоньков.

— Страна дебилов! — распалялся мошенник. — Здесь же девяносто процентов — это быдло.

— Подожди, — рявкнул Балдан. — Подожди! Вот мы втроем сидим. Девяносто процентов быдло? Это ты к чему сейчас ведешь?!

— Ну, а ты сам кто такой? — взвизгнул Раппопорт.

— Я не понял, он меня быдлой назвал?! — подскочил со шконки калмык, призывая общественность в очевидцы.

— Да не волнуйся, быдло тоже люди. — попытался реабилитироваться Раппопорт, и, сопоставив угрозы и риски, судорожно рванул головой в сторону подальше.