Михаил Шевердин - Набат. Агатовый перстень

• Название: Набат. Агатовый перстень
• Автор: Михаил Шевердин
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1958

Эта книга о борьбе с басмачеством в лихие 20-е годы прошлого столетия, когда ставленник англичан при поддержке местных контрреволюционных сил турецкий генерал Энвербей пытался создать на месте нынешнего Узбекистана и Таджикистана государство Туран, объединив в нем все мусульманское население Средней Азии. Но молодая Бухарская народная республика, скинувшая эмира, поднялась против несостоявшегося диктатора. При поддержке Красной Армии в жесточайших боях басмачи были разбиты и отброшены в Афганистан и Иран…

---

—  Герр Мюллер? — спросил Алаярбек Даниарбек и вдруг расхохотался.

—  Чего вы?

—  Значит, вы продаете, а я у вас покупаю... кишки.

—  Да вы догадливый! — Безгубый рот Чандра Бос­са чуть заметно покривился.

—  Бараньи кишки...  хо...хо... — веселился Алаярбек Даниарбек. Кишки,  которые стреляют: пиф-паф.

Теперь Алаярбек Даниарбек вполне вошел в роль покупателя. Впрочем, он продолжал категорически от­рицать свою причастность к Советам, к боль-шевикам. Вскользь признался, что он не тот знаменитый Даниар, которого все знали, но в то же время настаивал, что близок к Ибрагиму, является его советником и сам имеет своих воинов. Он даже предлагал Чандра Боссу поехать вместе и показать, какие у него замечательные воины, и покушать плов по-кавказски. Естественно, что Чандра Босс любезного приглашения не принял.

Рано утром следующего дня Алаярбек Даниарбек, не торопясь, ехал на своём Белке по большой Конгуртской дороге.

Сделка состоялась. Но задатка Чандра Боссу Алаярбек Даниарбек не выплатил, высказав на сей счет са­мые фантастические соображения, кроме наиболее существенного — просто у него не было денег. Хоть он и пользовался благоволением и милостями Ибрагима, но в кошельке у него было пусто. Пришлось ограни­читься, так сказать, символическим задатком, в размере одной теньги, и обязательством, написанным в очень красноречивой форме, по которому он, Алаярбек Дани­арбек, обязуется в десятидневный срок доставить гос­подину Сулейману такую-то сумму за товар. Обязатель­ство имело очень солидный вид, так как его заверил местный казий.

В потрёпанном бумажнике Алаярбека Даниарбека лежал маленький лоскуток бумаги, на нём значилось название кишлака и имя человека, у которого следо­вало получить партию бараньих кишок, представля­ющих, как известно, ценнейшее сырье для изготовле­ния струн, кетгута, сусального золота, колбас и мало ли ещё чего

Никаких планов в голове Алаярбека Даниарбека не имелось. Ногу он сумел вытянуть из капкана, а все остальное его мало интересовало. Он даже не прочитал записки, которую ему дал Чандра Босс. И когда Алаяр­бек Даниарбек совершенно неожиданно встретился на пустой дороге с Гриневичем, вед-шим своих конников на восток, он долго думал, взвешивал все «за» и «про­тив», прежде чем решился рассказать комбригу об уполномоченном фирмы «герр Мюллер» и о его «стре­ляющих кишках».

—  Дай нам записку. Понимаешь, какое дело ты открыл! Кого ищут по всем дорогам? Это они.

—  Кто они?

Алаярбек Даниарбек долго шарил в бельбаге и протянул крошечный кусочек бумаги.

—  А ты читал, что тут написано? — спросил Гриневич.

—  Нет.

—  Так смотри.

Арабскими буквами было выведено: «Бальджуаи, дом имама Агзама Кары, спросить Амирджана».

Глава двадцать шестая. ЛЮБОВЬ ОТЦА

Капля тревоги подобна яду,

от­равляющему  море спокойствия.

                                                                                            Рабгузи

                                                                   Лучше месить руками расплавлен­ное

                                                                   железо, чем стоять со сло­женными

                                                                   на груди руками перед властителем.

                                                                                             Саади

«Отец, спасите. Меня хотят закопать живым. Умо­ляю. Сын ваш Иргаш».

Записка жгла пальцы. Пальцы дрожали, и листок бумаги громко шелестел в руках Юнуса. Он только что слез с лошади, и звон копыт ещё отдавался в его ушах. Тридцать вёрст он скакал. Сколько пришлось упрашивать Гриневича отпустить его. Но плохие вести заставляли торопиться.

—  Что он ещё сказал? — спросил Юнус, едва шевеля сухими губами.

—  Кто?

—  Тот, что привез записку.

—  Записку? — удивился железнодорожник Шариф.

—  Да, да, вот эту бумажку.

—  Он сказал... Он сказал начальнику Файзи, что сын начальника лежит в амбаре связанный, что энверовские муфтии осудили сына начальника на смерть, что завтра сына начальника казнят, закопают живого...

Аллах милостивый! Значит, Файзи уехал из отряда по этой записке. А вдруг записка... ловушка?! И Файзи пошёл в неё. Конечно, он вспомнил Рустама, ужасную смерть сына Рустама... Там, в эмирском зиндане, пала­чи закопали Рустама живым в могилу. И здесь в запис­ке «...хотят закопать живым...» Файзи прочитал, вспом­нил участь Рустама, и всё смешалось у него в голове, Он, Юнус, не раз замечал — всё идёт отлично. Файзи деятелен, энергичен. Ведёт отряд в бой, мужественно сражается с врагом, презирает смерть, по-большевистски исполняет свой долг. К своим ранам относится пренебрежительно. Жестокий, железный человек Файзи. И вдруг голова Файзи падает на грудь, глаза делаются тусклыми, невидящими. Руки слабеют. Он обо всём за­бывает. Слабый, равнодушный ко всему, он лежит тог­да где-нибудь под скалой, и бледностью лицо его спорит с бумагой. Юнус знает: в такие часы мыс-ленным оком Файзи видит своего сына Рустама, его мучительную смерть. Но такие приступы тоски во время похода наступали реже и реже. В тревогах стычек с басмача­ми, в будничных заботах о бойцах отряда Файзи не­когда было предаваться воспоминаниям. И Юнус на­деялся, что время излечит друга.

Он ошибался! Маленького клочка бумаги, всего нескольких неграмотно нацарапанных слов оказалось достаточно, чтобы в душе Файзи поднялось прошлое, обрушилось на него, вывело из строя. Он не выдержал, он бросил отряд и уехал... Спасать сына Иргаша. Это настоящее безумие.

Едва весть об этом дошла до Юнуса, он вымолил у Гриневича разрешение и поскакал.

—  Начальник Файзи приказал, — проговорил Ша­риф, — «Юнус придет, Юнус теперь ваш командир».

Всё ещё держа в руке записку, Юнус выбежал из юрты, но тотчас же остановился. Куда идти? Он смот­рел в черноту ночи, на чуть вырисовывающиеся в темноте вершины с крошечными огнями далеких сторожевых костров, на теплившийся в высоте огонек Полярной звезды Темирказан. Куда идти?

«Отец, спасите...» — пробормотал он.

Лагерь спал. Фыркали кони, позвякивала сбруя. Трещали в сухой траве кузнечики.

«Файзи, друг Файзи, что ты наделал?..» — почти вслух простонал Юнус. Но упрекать Файзи он больше не мог.

Говорят, первый сын Файзи Рустам, когда его за­капывали живым в землю, мучился ужасно. Палачи закапывали могилу нарочито медленно и несколько раз засыпали ему лицо, наслаждаясь, как он давится землей, инстинктивно, судорожно пытаясь выбраться из могилы. По приказу эмира, палачи многословно, смакуя подробности, рассказывали повсюду, по всей Бухаре, в каких нечеловеческих муках умирал этот молодой бунтарь. Мстя за то, что Файзи остался недосягаемым, эмир с садизмом, с наслаждением устроил ему длитель­ную многолетнюю пытку души и разума.

Неужели сейчас только совпадение, неужели они придумали Иргашу такую казнь случайно?

И Юнусу вдруг всё понятнее, всё яснее становилось, что здесь ловушка! Иргаш предатель, Иргаш сказал всё зятю халифа...

Но как мог Файзи, мудрый, железный Файзи, коман­дир-большевик, поверить?.. Как мог он, ослеплённый воспоминаниями и горем, бросить всё — отряд, дело, за которое он боролся — и, больной, изнемогающий, по­скакать в пасть врагу? Как мог он не посоветоваться с друзьями, с товарищами?!

«Да. А что мы могли ему посоветовать? — мелькнула мысль в голове Юнуса. Он вбежал в юрту и, схватив винтовку, снова выскочил на воздух.

Оглушительно громко прозвучали в ночи один за другим винтовочные выстрелы.

— Тревога! Тревога! — кричал, сделав рупор из ла­доней, Юнус...

С нескрываемым любопытством зять халифа разгля­дывал стоящего перед ним Файзи. Несомненно, Энвербей ожидал увидеть могучего богатыря, с мощным телом, широкой грудью, крепкими руками. У Файзи не отобра­ли оружия, и сейчас сабля, маузер, винтовка не столько придавали ему воинственность, сколько подчеркивали особенно сильно болезненный его вид. От приступа лихорадки, вызванного ночным путешествием, лицо Файзи пожелтело, щёки потемнели, ввалились, и глаза горели в углубившихся впадинах. Дрожь сотря­сала всё тело Файзи, и он вынужден был крепко держаться обе-ими руками за поясной ремень, чтобы не выдать своей слабости. Он выглядел таким жалким и беспомощным, что Энвербей удивленно поднял плечи и сказал громко:

—  Так вот вы какой!

Превозмогая дрожь в голосе, Файзи сказал:

—  Где мой сын, Иргаш?... Вы дали клятву, что от­пустите сына, если я приеду, и я приехал... Прикажите снять путы с моего сына.