Михаил Шевердин - Набат. Агатовый перстень

• Название: Набат. Агатовый перстень
• Автор: Михаил Шевердин
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1958

Эта книга о борьбе с басмачеством в лихие 20-е годы прошлого столетия, когда ставленник англичан при поддержке местных контрреволюционных сил турецкий генерал Энвербей пытался создать на месте нынешнего Узбекистана и Таджикистана государство Туран, объединив в нем все мусульманское население Средней Азии. Но молодая Бухарская народная республика, скинувшая эмира, поднялась против несостоявшегося диктатора. При поддержке Красной Армии в жесточайших боях басмачи были разбиты и отброшены в Афганистан и Иран…

---

Алаярбек Даниарбек же занялся неотложными хо­зяйственными делами. Он взялся собрать топливо и исчез за скалой. Тотчас же раздался его призывный возглас, настолько тревожный, что все поспешили к нему. Он стоял перед большой ямой, в которой кто-то искусно сложил из хвороста, арчовых бревен и связок бурьяна огромый костёр. Оставалось только поднести спичку — и гигантский столб дыма поднялся бы над перевалом.

— Вы чего кричали? — резко спросил доктор. — Что, дров не видели?

—  Нет. Тут я человека спугнул. Он, как заяц, вон по скалам прыгает. Я подошёл, а он перепугался — и бежать. Вон, вон он!

—  Что же он тут делал? И что это за топливо?

Не спеша подошёл Абдуджаббар. Он посмотрел на яму, на далекие хребты и сказал невозмутимо:

—  Горные люди    очень    предусмотрительны и госте приимны. Что им за дело сейчас, среди лета, до незнакомых зимних путешественников, которые поедут через заваленный снегом перевал? А смотрите, как они заботятся о них.

—  Одного я не пойму, — враздумье проговорил Пётр Иванович, — зачем они выбрали для склада топлива такое неудобное место. Зимним ветром не только костёр, но и самих людей с перевала снесёт. Тут что-то не то. Это очень похоже на древний сигнальный костер

Доктор осмотрел в бинокль склоны гор, словно пытаясь найти разгадку. Но всё было тихо и спокойно вокруг — и сбегающая далеко вниз по отрогу хребта дорога, и склоны, и сама долина. Но теперь внимание доктора невольно привлекло явление, на которое о раньше не обратил внимания. На склонах гор, на скалах во многих местах виднелись группы сидевших у походных костров людей, стреноженные кони. Особенно много их было по ту сторону в одной из боковых долин. Алаярбек Даниарбек помрачневшим взглядом смотре, на необычайное оживление и, не обращаясь ни к кому, проговорил: «Ну, злосчастный, ты приближаешься к своему пределу».

От прежнего покоя не осталось и следа. На душе всех нарастала тревога, и она росла по мере того, как путники приближались к селению Фараб, лежавшем на самом дне мрачной котловины.

Кишлак принёс путешественникам немало разочарований. Здесь они не нашли ни фруктовых деревьев, ни тенистых чинар, ни обильных виноградников, а росли тут только тощие ивы и низкорослый кустарник. Но за то воздух, пахнущий валерьяновой полынью и парным молоком, вливал в грудь бодрость. Всего несколько часов проехали от Ургута, а климат резко переменился. И дома, наполовину вкопанные в землю, с толстыми сте­нами, с маленькими дверцами, в которые можно про­никнуть лишь согнувшись в три погибели, выглядели здесь иначе, чем в долине Зеравшана.

Улицы кишлака ошеломили путников шумом, гамом. Среди дехкан и пастухов, одетых в жалкие рубища, из­мождённых, почерневших, иссушённых ветрами горных вершин, бросились в глаза здоровые сытые бородачи, как правило, в белых кисейных чалмах, или лисьих шапках, в ватных халатах и щегольских лаковых са­погах. У многих из-под халатов виднелись пересека­ющие грудь крест-накрест ремни с туго набитыми патронташами. Пётр Иванович невольно вспомнил чалмоносцев с биноклями, — там, на вершине горы, в Ургуте.

Что сегодня, базар, что ли, в Фарабе? — сам себя спросил Алаярбек Даниарбек. И сам же себе ответил: — От такого базара никакой прибыли, кроме головной боли.

Бородачи смотрели на путешественников отчужден­но и даже враждебно. Два раза до ушей Алаярбека Даниарбека донеслись негромкие слова: «Что они, сжечь свои души приехали?», «Куда эти собаки забрались!» Алаярбек Даниарбек с беспечным видом сидел в своем деревянном узбекском седле, как в уютном кресле, маленькую чалму с некоторой лихостью сдвинул набок,  благодушная улыбка блуждала на его губах. Но в душе у него творилось чёрт знает что. Подъехав к доктору, он пробурчал:

— В Фарабе очень воняет, не пора ли уносить отсюда ноги?..

Кавалькада въехала  в массивные низкие ворота и очутилась во дворе казия фарабского. Хозяина, видимо, кто-то предупредил. Он приветливо встретил гостей, сам держал под уздцы коней, суетился, кричал на слуг, распоряжался… В конце обширного, чисто выметенного двора, окружённого с трех сторон приземистыми конюшнями, рассчитанными на суровые зимы, стояло низкое массивное здание для приёма гостей. Сделанные добротно, сложенные из необкатанных камней постройки поражали своей громоздкостью. Строили в Фарабе навечно, грубо и прочно, не заботясь о красоте. Михманхана казия внутри своими неровными закопчёнными стенами и низким потолком больше походила на пещеру. Углы комнаты были завалены вьюками, сбруей, шерстяными мешками с зерном. Две двери со створками из грубых арчовых досок, выходившие прямо на террасу, заменяли окна. Скудный свет проникал в миманхану через верхние проёмы с решетками, заклееными промасленной бумагой.

Угощение, разложенное на дастархане, расстеленном на мохнатых кошмах, оказалось столь же обильным, сколь и тяжеловесным. Хозяин дома, казий, хилый с прозрачным лицом и шелковистой бородкой клинышком старичок, как-то не подходил к этому пещерное жилищу, ни своим утончённым обликом, ни вежливым обращением. Он так настойчиво угощал, рассыпаясь в изощрённых любезностях, что чёрствый ячменный хлеб казался мягким, жирные пирожки с луком и красным перцем — нежными, клёклое серое тесто бешбармака вкусным. Старичок без конца говорил. Речь его изобиловала бесчисленными подробностями и орнаметальными украшениями, но гости скоро поняли, что из слов казия ничего узнать нельзя. На вопросы о дальней-шем пути он отвечал пространными предположениями, но ускользал, как вьюн, от разговора по существу.

Просидев за дастарханом часа два, Пётр Иванов знал столько же, сколько ему было известно в Самарканде, хотя казий через каждые два слова заверял в своей преданности советской власти и в горячем желании помочь всеми своими знаниями и авторитетом среди дехканства.

—  Разговор хозяина мне не нравится, очень сладкий, — заметил  Мирза  Джалал, когда казий вышел минутку. — Он знает что-то, но помалкивает.

—  А мне не нравится вон та газета, которую почтенный казий забыл убрать. Почему к такому другу советской власти, как наш хозяин, вдруг в Фараба попадает английская газета «Сивил энд милитери газет», а?

—  Вот он придёт, я его спрошу...

Но осуществить свое намерение Пётр Иванович успел. В комнату быстро проскользнул с расстроенный лицом Алаярбек Даниарбек. Убедившись, что казия нет, он тихо сказал:

—  На  нашем дастархане чёрствый ячменный хлеб, а тут по соседству, в другой михманхане, белые молочные лепёшки и все сладости мира. Мы сидим в конуре скотников, а там кашмирские ковры и шёлковые одеяла. Для кого, я спрашиваю? Каких гостей ждёт любез­ный казий? И почему в дальней конюшне заседланы ференгистскими сёдлами пять джиранкушей?

Доктор вскочил.

—  А ну-ка, пойдем, посмотрим. Сейчас мы... Кончить фразу он не успел. Со двора донесся   оглушительный топот копыт и визгливые голоса.

Чувствуя надвигающуюся угрозу, даже нехрабрый человек стремится встретить её лицом к лицу. И все бывшие в михманхане кинулись из-под низкого давящего потолка к свету, во двор, не отдавая себе отчета в размерах и характере опасности, прямо ей навстречу... Между айваном и воротами сгрудилось десятка пол­тора вооружённых всадников. Некоторые из них слезали с лошадей, другие сидя в седле, громко выкрикивали приказания слугам, суетившимся под ногами коней.

Несколько мгновений, показвшихся Петру Ивановичу вечностью, никто не произнёс ни слова.

Дикий визг «Красные! Красные!» прорезал наступившую тишину. И даль-ше произошло нечто невероят­ное. С воплями, рёвом, толкаясь, сшибая друг друга с сёдел, топча людей, всадники ринулись через ворота на улицу...

—  Ещё немного — и во дворе стало тихо. На улице прогремел, удаляясь, топот многих коней, у ворот валялась оброненная винтовка.

Первым обрёл способность двигаться и действовать Алаярбек Даниарбек.  Он подбежал к воротам, запахнул створки и запер их на тяжёлый засов, затем поднял винтовку и принёс её на айван.

—  Английская, — кратко резюмировал события всё ещё бледный доктор.

Прибежал казий. Подбородок и губы у него дрожали. Бородка тряслась, но он изо всех сил старался показать, что ничего не случилось.

— Ужасное недоразумение... Путаница получилась… Пожалуйте, пожалуйте, — не заговорил, запел он и повёл гостей на этот раз уже в пышно убранную комнат с богатым дастарханом. — Всё приготовлено, дорогие гости. Прошу, прошу.

—  Это для них приготовлено? Кто они такие? — не выдержал Алаярбек Даниарбек. Казий сделал вид, что не расслышал вопрос, и продолжал нараспев: Прошу, прошу.

Но доктор так и не принял приглашения присест! Он стоял посреди михманханы. С лица старичка-казия постепенно стиралась ласковая улыбка.

—  Что происходит в Фарабе? — спросил доктор. — Здесь хозяева басмачи или советская власть?