Михаил Шевердин - Перешагни бездну

• Название: Перешагни бездну
• Автор: Михаил Шевердин
• Издательство: Издательство литературы и искусства имени Гафура Гуляма
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1974

Роман М.Шевердина "Перешагни бездну" разоблачает происки империалистических кругов Европы и Азии, белоэмигрантов, среди которых был эмир бухарский Сеид Алимхан, и иностранных разведок с участием английского разведчика Лоуренса Аравийского по подготовке интервенции против республик Средней Азии в конце 20-х - начале 30-х годов прошлого века.…

---

Вряд ли у мистера Эбенезера Гиппа когда-нибудь говорило сердце. Ему и дела не было до житейских вихрей. Но и он не удер­жался от укоризненного восклицания:

—  Уже семь лет, как восстановлены отношения! И вы ничего не узнали?

—  Вот, я прочитала в газете... Мне прочитали... И душа моя заметалась. Как забилось мое сердце! О, моя девочка!

—  И вы уверены, что прокаженная в цепях — ваша дочь?

—  Вы  жестокий!   Не  отнимайте  надежды.  Мое  сердце  гово­рит— это она! Но прокаженная — ужасно! Цепи... На нежных ручках цепи!

Мистер Эбенезер Гипп повернулся к Рябушинскому;

—  Почти  ничего  реального. Экзотический    душещипательный роман. История прокаженной в газете и приключения мадемуазель Люси с большевистским офицером географически связаны с мест­ностью Чуян-тепа. Сплетя годы в том же Чуян-тепа обнаружили девушек на  цепи.  Фантастично  предположить,  что  одна  из  де­виц — дочь мадемуазель Люси... гм... одной из обитательниц га­рема бухарского эмяра.

Люся оскорбилась:

—  Я жена эмира!

—   Но вы жена и того... большевистского комиссара?

—   Ля-ля! Беспомощная, слабая, я оперлась на сильную руку! Кому какое дело!

Рябушияский, развалившись небрежно в кресле, с торжеством поглядывал на мадемуазель Люси.

—   Прекрасно, — заметил он.— Итак,  супруга  эмира, вырвав­шаяся   из   когтей  Советов,— это  раз!  Потерявшаяся  дочь — это два! И, наконец, восточная принцесса, которую мучают в сырой темнице. Разве этого   недостаточно для выступлений Лиги Наций?

—  Схема довольно убедительная, — хмыкнул мистер Гипп.

Maдмуазель Люси извлекла из сумочки кружевной платочек.

—  Умоляю!Помогите! Спасите дочь! Моя златокудрая! Сине­глазая! О!

Она разрыдалась вполне искренне.

—  Всему свое время, — ворчал мистер Эбенезер Гипп. — Спо­койно. А сейчас договоримся: никаких интервью, никаких бесед! Большевики узнают — не видать вам тогда своей дочери.

—  О, мой бог!

—  Мы же примем меры.

—  Какое счастье! Я увижу дочь, мою золотенькую с голубыми бантиками. Вы мне поможете. Вы спасете ее.

—  Итак, молчание! — весело заговорил Рябушинский. — Какая перспектива! Прелестная супруга восточного властителя блистает в Париже! Дочь — принцесса!  Расчувствовавшийся папаша эмир рассыпает к ногам своих любимых алмазы, сапфиры, рубины, чер­вонцы.  Волшебство! А  сейчас, чур,  молчок!  Ни слова! Никому!

—  О! Конечно!

—  Вы умница,  мадемуазель.  Потому мы с вами откровенны. Но тайна, тайна! Ни слова генералу Кутепову. Ни слова господину Кастанье. Преждевременно впутывать Кэ д'Орсей. Для всех и вы и ваша несчастная дочь — однодневная сенсация: большевистские жестокости и тому подобное. Пошумят и забудут. А вам под эту восточную   сказку   сейчас и сантима   не   дадут. Но зато   попоз­же, о!

—  О ля-ля! Наши так скупы.

—  Полагаю, мы с вами   договорились, — проскрипел    мистер Гипп. — Попозже я вас познакомлю с мисс Гвендолен Хайт. Весь­ма достойная девушка.   Респектабельная   семья,   большие связи. Возможно, вы захотите съездить в Индию... гм... повидаться с до­черью.

«Да, прав был тот левантинец: англичане не выпустят теперь из своих лап ни ее, ни бедную Монику». Но мысль эту мадемуазель Люси оставила при себе, а вслух воскликнула:

—  Прелестно! Восхитительно! Но, мой бог, а барон?

—  Мсье Роберу ни слова! Едва ли ему доставит удовольствие известие, что у мадемуазель Люси ла Гар где-то в Азии взрослая дочь. Не правда ли?

—  Да, да. Как умно вы все решили, сэр.

И мистер Гипп и господин Рябушинский видели в мадемуазель Люси легкомысленную дамочку полусвета, правда, расстроенную, опечаленную, даже переживающую довольно бурно полученное из­вестие. Одного они совсем не заметили.

Едва речь заходила о делах, Люси морщила губки, очень изящные, очень накрашенные, а в голубых подведенных глазах ее появлялось выражение отнюдь не наивное.

Ни Гипп, ни Рябушинский так и не поняли, что Люси ла Гар д'Арвье, бывшая жена эмира бухарского, несмотря на взволнован­ность и расстройство, сумела не проговориться о главном.

И лишь вечером, когда в особняк на улицу Капуцинов явился барон, уЛюси развязался язычок:

—  Говорила я тебе, что я богата!

—  Неужели?

—  И они все извивались и пресмыкались, почуяв золото и про­мыслы   нефти: и сам   Детердинг, и этот мужлан   американец, и...

—  Кто же еще? Она вздохнула:

—  Да ну их! О, если бы они знали...

—  Что, дорогая?

—  О, им  наплевать, что моя дочь мучится в цепях!  Им  это нужно для газет. О, если бы они знали про книжечку... про коран. Только бы Моника не потеряла его. О, Робер, дорогой, ты помо­жешь мне найти мою золотокудрую, голубоглазую!

—  Коран? Какой коран?

Возможно, мадемуазель Люси была и простодушна, и не очень умна, но даже ему, своему Роберу, она больше ничего не сказала.

ХОЗЯЙКА

                                                      И если   свинье   отделать   зубы в золото,

                                                      нечистота ее не превратится в чистоту.

                                                                                                    Хусейн-и-Ваиз

Чем объяснить иные странные явления? Или в природе чело­века заложены свойства, которые противоречат здравому смыслу? Почему неограниченный властелин, имевший возможность забрать в свой гарем любую девушку и широко использовавший эту воз­можность, находился в жестоком, подавляющем волю рабстве у женщины, расплывшейся квашней, физически непривлекатель­ной, распущенной, давно потерявшей соблазнительность моло­дости. В сварливости, ханжестве, вероломстве своей главной жены Бош-хатын Сеид Алимхан убедился давно. Он подозревал, что она не блюдет чистоту супружеского ложа и, говоря языком священ­ного писания, «уличена в прелюбодеянии» с длинноусым белуджем из дворцовой охраны. Придворные пожимали плечами и вспоми­нали случай из жизни пророка Мухаммеда. Закрыл же глаза про­возвестник исламской веры на то, что его любимая супруга Айша заблудилась в пустыне вместе с молодым погонщиком верблюдов, а нашли их лишь через шесть дней. Усмирил же пророк свои рев­нивые подозрения тем, что повелел Айше закрывать лицо при посто­ронних мужчинах.

Никто не слышал, чтобы Бош-хатын когда-либо подверглась утеснению, хоть давно она вышла из возраста юной Айши и ли­шилась очарования. Никто не слышал, чтобы Сеид Алимхан хоть раз повысил на нее голос. Зато визгливые вопли Бош-хатын часто разносились из эндеруна по всей обширной анфиладе покоев Кала-и-Фатту, когда эмир удостаивал супругу своим лучезарным присутствием или, вернее сказать, когда Бош-хатын требовала к себе своего супруга. Госпожа не стесняла себя в выражениях, сквернословила, не церемонилась поминать непристойные члени и сокровенные отправления человеческого организма. Что ж, свар­ливая баба есть сварливая баба. Но все же это ничуть не объяс­няло поразительную смиренность и безропотность Сеида Алим-хана.

И сегодня, едва Сеид Алимхан с прыгающими от волнения четками в руках переступил порог аппартаментов старшей жены, как мимо него проскользнули пугливыми тенями женские и муж­ские фигуры, и тишину эндеруна нарушил голос, подобный дре­безжанию бьющейся посуды.

— Пожалуйте-ка сюда, ишачий зад. Пожалуйте-ка, я вам по­кажу, старый песочник, распустивший слюни, какова ваша цена в базарный день со всеми вашими кишками, селезенками, печенками!  Вы — кислое  молоко,  господин,  а  еще держите  в  rape табун кобылиц, которые от скуки ищут постельных утех с привратниками и подметальщиками и превратили обитель халифа право­верных в бордель. А вам опять девка новая понадобилась? Не потерплю!

И еще немало слов с перцем, с солью пришлось выслушать ею высочеству от сварливой повелительницы Кала-и-Фатту. Сеид Алимхан сидел перед ней робким школяром, вздрагивая при каждом ее взвизге.

Он смотрел супруге в глаза, еще красивые, живые и обладаю­щие,— что там таить,— гипнотической силой, в глаза женщины, ко­торая командовала и повелевала им — эмиром Сеидом Алимханом — уже добрых два десятка лет, с той самой ночи, когда при­дворные ведьмы — старухи, сводни «ясуманы» втащили к нему на ложе ее, нагую, прекрасную, отчаянно сопротивляющуюся на­силию.

И с тех пор, какие бы перемены в гареме не происходили, сколько бы женщин Сеид Алимхан не имел, он навсегда остался рабом Бош-хатын.                             

Она никогда не прельщала его женскими ухищрениями кокет­ства. Утром, после брачной ночи, она просто топнула ножкой в золоченом кавуше и... «человек пропал». Причина, может быть, была в том, что Бош-хатын при всей своей женственности оказа­лась холодным, бесстрастным существом. Доводя Сеида Алимхана до неистовых порывов страсти, она умела держать его на расстоя­нии. Она не обращала внимания на его гаремные развлечения. Напротив, взяла за правило потакать низменным его склонностям, сама подбирала ему новых и новых наложниц, находя извращен­ное наслаждение наблюдать страдания жертв похоти постылого суп­руга.