Михаил Шевердин - Перешагни бездну

• Название: Перешагни бездну
• Автор: Михаил Шевердин
• Издательство: Издательство литературы и искусства имени Гафура Гуляма
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1974

Роман М.Шевердина "Перешагни бездну" разоблачает происки империалистических кругов Европы и Азии, белоэмигрантов, среди которых был эмир бухарский Сеид Алимхан, и иностранных разведок с участием английского разведчика Лоуренса Аравийского по подготовке интервенции против республик Средней Азии в конце 20-х - начале 30-х годов прошлого века.…

---

—  Она много делает. Она ненавидит англичан, но она преду­предила: «Одна я ничего не смогу».

—  Да, сражаться приходится с самим дьяволом. А он не оста­новится ни перед чем. Хватит ли у девушки сил? Она ненавидит зло. Сыта азиатским злом. К тому же еще пешаверская мисс пич­кала её европейским злом: ханжеством, лицемерием, сословной спесью. Поражаюсь, как она выдержала. Но лепили господа одно, а получилось другое. Пытались её самое превратить во зло, а она возьми и возненавидь зло.

Говорил доктор Бадма чуть слышно, думал вслух, медленно перебирая мысли.

Разве знаешь заранее, как поведет себя человек? Но ему ду­малось, что он хорошо узнал Монику. Обиженная судьбой, испы­тавшая всю меру людской жестокости, унижений, она, казалось, не могла питать не то что любви, но даже малой привязанности к родному Чуян-тепа. И естественно было бы, что, попав прямо из грязного хлева, из ржавых оков сразу в довольство, сытость пешаверского бунгало, превращенная мгновенно из кишлачной замарашки в принцессу, она могла забыть и свой кишлак, и семью углежога Аюба Тилла. Её захлестнули новые впечатления. Хозяе­ва бунгало всё рассчитали и предусмотрели, чтобы поразить, оше­ломить девушку, — изысканную пищу, драгоценные сервизы, кра­сивые наряды, вышколенную аристократическую прислугу, свет­ские приемы, каюты «люкс», купе международных вагонов, позо­лоту номеров отелей.

И всё же воспитатели ошиблись. Они и допустить не могли, чтобы духовная сторона «взращивания и дрессировки» принцессы-куклы, а именно: знакомство с элементарными знаниями, приоб­щение к зачаткам наук, и особенно чтение книг и занятие искусст­вами — распахнет новые страницы сознания Моники и одержит верх над чувственными впечатлениями. Тягостная обстановка бун­гало, окружение её делались всё невыносимее.

Потемневшие от дыма балки потолка, черный, растрескавшей­ся глины очаг, запах свежевыпеченных лепешек, шершавые ласко­вые ладони отца Аюба Тилла, свежий ветер с запахами люцерно­вого поля, звон кетменя о сухую землю, журчание арыка, синева близких гор — то хорошее, что Моника знала в детстве, жило в её сердце, будило тоску по Чуян-тепа, по родине.

Бездушие, хладнокровная жестокость окружавших её себялюб­цев научили понимать, что справедливо и что несправедливо, где правда и где неправда. Слепым котенком тыкалась она во все, многого не понимала, во многом не разбиралась. И, вероятно, так н прозябала бы или погибла. Но на пути ее оказались, совсем как в волшебной сказке, «добрые джинны» — Сахиб Джелял и доктор Бадма.

Если подсчитать, то за три года превращения приемыша угле­жога в принцессу   «джинны» не разговаривали с ней в общей сложности и десятка часов, но успели   они многое. Они сумели просто и доходчиво расставить в голове Моники всё по своим мес­там, объяснить ей, что из неё хотят сделать её воспитатели — ту­пой, жестокий мистер Эбенезер и холодная красивая змея мисс Гвендолен-экономка. Сахиб Джелял и доктор Бадма помогли Мо­нике осознать себя человеком.

«На Востоке работорговцы покупают невольниц еще в детском возрасте, — рассказывала она в пансионе среди подруг, таких же принцесс, как и сама она.— Выбирали на невольничьем рынке девочку покрасивее, воспитывали её, холили, кормили сладостями, обучали поэзии, высоким искусствам, даже наукам. Существовали в Багдаде, Дамаске, Каире целые школы-академии невольниц. А наш пансион разве не такая же школа рабынь? Обучают нас, воспитывают, а для чего? Рабовладельцы продавали такую не­вольницу за тысячи золотых. Как же! Девушка не только отлича­лась красотой и привлекательностью. Она знала грамматику, сти­хосложение, философию, математику, умела играть на музыкальных инструментах, танцевала, пела. Какие наложницы получались для шахов и князей! Интересно, сколько наша мисс Гвендо­лен получит золотых соверенов, например, за меня? Я ведь еще к тому же принцесса! Рабыня-принцесса! Почем на базаре принцессы?»

Мисс Гвендолен поражалась способностям девчонки.

Но ещё больше поражала её сообразительность и трезвый ум «дикарки-тузем-ки». Такая трезвость мышления! Такая практичная расчётливость! Даже при всем своем тупом, бульдожьем самодо­вольстве мистер Эбенезер не мог не заметить, какие ошеломитель­ные превращения происходят с «обезьянкой». Ни мисс Гвендолен, ни мистер Эбенезер не предвидели, что унизительные методы вос­питания-дрессировки вызовут у девушки отвращение и что для неё настоящим откровением станет целый новый мир представле­ний, приоткрытый ей «добрыми джиннами». Узкий практицизм Эбенезера и Гвендолен ограничивал человеческие интересы «зо­лотом и честолюбием, честолюбием и золотом». Моника не мири­лась с позолотой одеяния рабыни, пусть царственной.

Сахиб Джелял был прав, говоря, что девушка ненавидит зло. У неё было за что ненавидеть многих:

чуянтепинского ишана Зухура, надругавшегося над её дет­ством и разрушившего веру в бога;

басмача Кумырбека, унизившего её девичье достоинство и вну­шившего отвращение к исламу и его обычаям;

воспитателей-надсмотрщиков англичан, топтавших её лучшие чувства во имя «высоких принципов европейской культуры»;

эмира Алимхана, полагавшего, что раз он отец, ему не возбра­няется продать её кому заблагорассудится;

Живого Бога Ага Хана, сделавшего её невольницей своих при­хотей;

мадемуазель Люси, убежденную, что красота и молодость до­чери мешают ей жить;

Пир Карам-шаха, который задался целью её уничтожить.

Счастье девушки, что всю меру её ненависти направили в правильное русло «добрые джинны». И прав был доктор Бадма, когда думал, что в своих поступках, в своих мечтах дехканская девушка Моника-ой руководствуется правильным пониманием того, что есть зло. Но главное, она мечтала вырваться из царства зла и отомстить носителям зла.

— Царь Мастуджа не осмелится отказать ей, — усмехнулся Сахиб Джелял, — она попросит, милостиво улыбнется.

—  Она Так не умеет... — возразил доктор Бадма, и вдруг лицо его оживилось. — Сколько её не учила...  эта экономка... она не умеет. Мисс ханжа не сумела её испортить   окончательно. А что если...

—  Она пригрозит ему Ага Ханом. Царь забудет про всё и ки­нется исполнять её повеления.

—  При имени Ага Хана все здесь падают ниц. Но царь Гулам Шо британец по воспитанию. Он наполовину англичанин, — сказал мрачно Бадма. — От него можно ждать любого зигзага.

—  Но есть ли у неё письменное повеление Ага Хана? Слишком уж рьяно царь Мастуджа действует.

—  Повеления агахановского на бумаге нет, — вмешался, вы­ступив из тени, Молиар. Он, как всегда, возник  неожиданно, и на лицах доктора Бадмы и Сахиба Джеляла появилось выраже­ние изумления. Всего четыре дня назад они проводили маленького самаркандца через Памир в Кашгарию. А он уже здесь.

Как ни в чем не бывало Молиар продолжал:

—  Приказа у девушки нет. Боже правый! Зачем нашей Мони­ке бумага? В одном мизинчике    у Моники    больше    власти, чем у всех и всяких там царей.

Он уселся на кошме, хихикая и кривляясь.

—  Вы? Вернулись?

—  Сегодня. Сейчас.

—  Вы не поехали в Кашгар?

—  Нет, но я был у...

Нетерпеливым жестом доктор Бадма остановил его.

—  М-да, все в порядке,— невнятно промычал купец, растирая усиленно виски   ладонями.— Я был там, где надлежало   быть. Я видел того, кого должен был видеть. А в Кашгар... что мне делать в Кашгаре? Лошади там все заболели сапом...

—  Отлично. Но что с вами?

—  Шёл к вам... Встретил козла-царя... Затащил он меня к се­бе. Поплакали над его горем-несчастием. Малость покурили — в голове леность... рай для мыслей...   А всякая   умная женщина — мужчина, глупый мужчина — баба. Цена этому царю, боже пра­вый, — двести рупий и лошадиный вьюк мануфактуры...

—  Алчность не стареет, — искоса взглянув на Молиара, заме­нил Сахиб Джелял, — конечно, царь жаден. Он нищий царь. Целиком зависит от англичан. Но больше всего он боится Живого Бога. А здесь Белая Змея приказывает именем Живого Бога. Гуламу Шо плохо. Дьявол приказывает одно, Ага Хан — другое. Совесть третье.

—  Плохо висеть на виселице... Боже правый! — проворчал Молиар и вздохнул. Всем своим видом он показывал, что готов примириться с участью, угрожающей вождю вождей. — Плохо висеть простому смертному на перекладине освежеванной барань­ей тушей, брр-брр, неприятно, плохо. Еще хуже дракону драконов, господину власти Пир Карам-шаху, повелителю племён и царей, господину   людей, великому, свирепому, страшному...  Гордец он и тиран. Боже правый, как он заносился   в Пуштунистане. Пом­ню — приказал повесить седобородого вождя. Я плакал. Я муж­чина, а плакал.

—  Печально! — проговорил Бадма. — Мужчине нельзя пла­кать. Сейчас не до слез, господин Молиар. Наш царь-козёл боялся Пир Карам-шаха. Ведь от него зависели и царство и трон. Но Пир Карам-шах поднял руку на отпрыска мастуджского царского рода. А месть в крови горцев. — Вдруг   он повернулся к Молиару и поймал его взгляд. — Теперь Гулам Шо, хочет он или нет, наш единомышленник.