Эллина Наумова - Мужчины из женских романов

• Название: Мужчины из женских романов
• Автор: Эллина Наумова
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-227-04500-3

Света Лыкова пришла в небольшое издательство, имея тайную мечту: создать серию женских романов. Не сентиментальных поделок с ходульными персонажами и надуманными ситуациями, рассчитанных на скучающих недалеких бездельниц. В издательском самотеке она отыщет талантливых авторов, пишущих о жизни умных и современных молодых женщин, таких как сама Света. Света с энтузиазмом принялась за работу и очень скоро нашла трех беллетристок. Условно она назвала их «домохозяйка», «интеллектуалка» и «женщина», и в каждой из трех Света узнавала какую-то свою черту характера. Тогда она еще и не догадывалась, как эта работа повлияет на ее собственную жизнь…

---

Дима проявил впечатлительность и умение играть. Ощупав лоб игрушки – температура была зимняя уличная, – он произнес длинную речь о том, что мальчик крыс – это звучит гордо. Не стоит притворяться другим животным, необходимо вернуться к адекватному мировосприятию… Но на повторное нажатие секретной кнопки мышь ответила тупыми уверениями в том, что перед ними все-таки нежный котик и т. д. Они долго мотались по округе. И сначала каждые тридцать (вдруг крыс сам опомнится), потом десять, а потом пять минут заставляли его затягивать кошачью песню. Было весело до истерики. Наверное, юмор создателей в том и состоял. Но почему-то чем глубже молодые люди проникались их юмором, тем слабее становились собственным умом. В итоге им хотелось одного: чтобы игрушка признала себя не кошкой, а мышкой и заткнулась навсегда. Они всерьез начали злиться друг на друга за то, что она упрямится. И то верно, Света могла бы не хлопать в ладоши и не подпрыгивать при виде синтетической китайской дешевки. А Дима не стал бы хуже, если бы согласился, да, милая штука, и увел экзальтированную девушку на воздух.

Их исподволь одолевало чувство, будто они делают что-то неправильно, шатаясь с крысом под сутулыми фонарями в промозглой черноте, которая просилась считаться романтичной. В школе, когда оба учились болтать с взрослеющими ровесниками не только о контрольных, такое в голову и случайно бы не пришло. Наоборот, вели себя как тридцатилетние, усиленно соответствовали чужому возрасту. Дима и Света давно стали собой. И вдруг застеснялись отступления в детство, как годы назад. Прогулка уже казалась вынужденной и тягостной. Наконец, заявив, что вообще-то не имеют привычки развлекаться несчастными сумасшедшими, они торопливо простились в настроении «обидно, досадно, ну ладно». А утром одновременно послали друг другу эсэмэски. Дескать, отличный был вечер, не соображу, что на меня накатило, какое-то затмение-помутнение, крыс – просто смешная мягкая игрушка. Просто. Смешная. После этого переубедить их в том, что они созданы друг для друга, не смогли бы ни небо, ни ад.

То была чарующая ерунда, которая первой дарит ощущение счастья и забывается под упреки в равнодушии, холодности, измене тоже первой. А пока она будто нашептывала влюбленным: рассказывайте про себя каждую мелочь, вы и без слов друг друга понимаете, но с ними еще интереснее, это же чудо. Молодые люди и рады были стараться. Когда в мужчине накопится много тайн от родственников и друзей, он неожиданно встречает женщину, явно предназначенную для того, чтобы делиться с ней самым сокровенным. Поэтому не стоит определять любовь как психическое расстройство под воздействием гормонов. Какое же это помешательство, если есть нормальное стремление излить душу в общении? Свихиваются люди тогда, когда принимаются жалеть о том, что были неосмотрительно искренни и не по делу откровенны. Но после синхронного набора эсэмэсок мир для наших героев встал с больной головы на здоровые ноги, улыбнулся, подмигнул и крикнул: «Опля!» И потребность выложить малознакомому человеку все затмила другие, куда более насущные.

Ближайшие предки Димы и его младшего брата были главбухами в осторожных, но с перспективами слияния в холдинг частных фирмах. Жили в просторной четырехкомнатной квартире, выменянной некогда за свою однокомнатную и двухкомнатную родителей матери со смешной доплатой. Родители отца завещали им дачу на трех сотках в таком месте, что грех было не построить хороший дом – на него, в сущности, последние десять лет и работали. Оплотом семьи был дядя, папин брат, – чиновник средней руки в мэрии. Если честно, материального проку родне от него не было, но морально взбадривал самим фактом своего пребывания на государственном посту и непотопляемости.

У Светы были мама, отчим и сводная сестра-школьница. Они разумно не захотели съезжаться с бабушкой и теперь часто хвалили себя: втроем жили в панельной трешке, а Свете лет в шестнадцать разрешили поселиться в однокомнатной кирпичной хрущевке со старушкой. Дача у них была подальше, тесноватый, но вечный сруб, и соток – шесть. Отчим заведовал травматологическим отделением в обычной городской больнице, мама – учебной частью в такого же разряда школе.

Перемаявшись девяностые, как все, в нулевые обе семьи не без удивления обнаружили, что являются частью мирового среднего класса. И не без веселого смущения осознали, что у каждого родителя – по простенькой, но иномарке. Если вместо революционных приложить застойные советские мерки, только от этого не возбранялось обалдеть. Старшие дети как-то автоматически бесплатно выучились в институтах, которые к моменту получения дипломов оказались университетами. Не повезло, кое-кто в итоге окончил академию. За младших, в крайнем случае, было чем платить. Все заделались туристами, бегло осмотрели Европу и сообразили, что людские проблемы разнообразием не блещут. Тогда они медленно выдохнули смесь зависти к чужому грабительскому размаху и панической боязни нищеты. И вдохнули двадцать лет назад обещанную свободу. Она воняла коррупцией, произволом, алчностью, бездуховностью, хамством и чванством, но и нервно-паралитическим газом не оказалась. Жить было можно.

Дима и Света – психически нормальные отпрыски стойких родов – месяц после встречи целовались в подъездах и обнимались в кинотеатрах. А потом обезумели: пришли к Свете часов в десять вечера, убедились в том, что бабушка храпит в комнате, и рухнули на пол в прихожей, не сняв дубленок. Она – чтобы мягче было, он – чтобы по тревоге вскочить одетым и изобразить пьяного, мол, не удержался на ногах, свалился сам, уронил девушку. Но пронесло и проносило еще много-много раз – бабушка телевизор не жаловала, укладывалась рано и спала крепко. Тем не менее, когда в разгар их страстных занятий она иногда переставала храпеть, обоим мерещилось, что ее тощие ноги нащупывают в темноте шлепанцы, чтобы выйти в кухню или уборную. Попасть и туда и сюда можно было лишь по телам любовников, которые жутковато смотрелись в расстегнутой, задранной и приспущенной под зипунами одежде. Чтобы уберечь старушку от инсульта, Света устроила званый обед и представила ей Диму. Молодежь возбужденно косилась на свое привычное лежбище в непривычном ракурсе, а бабуля тактично покашливала в кулачок, думая, что дети ее стесняются. Зато, проводив гостя, она твердо сказала внучке:

– Когда я умру, квартира, разумеется, достанется тебе. Но пока жива, уходи-ка ты, Светланка, к своему мальчику. Уплотнение за какую-нибудь ширму на старости лет обременительно. И, главное, зря намучаюсь. Хоть на цыпочках буду ходить, хоть летать, вы меня все равно возненавидите. Но я не только ради себя отказываю, хотя покой в старости – высшая ценность. Послушай опытную женщину: пусть он на эту квартиру даже не рассчитывает, будто ее и нет. Пусть сразу знает, что сам должен обеспечить семью жильем. А то ни ты, ни твои дети не выберетесь из нашей конуры.

– Но, бабулечка, как же я пойду к его родителям? – испугалась Света.

– Как все мы ходили. Думаешь, они хотят с вами жить? Нет. Помощи от вас не дождешься, а непокорные такие, что страшно. Но это и неплохо – постараются избавиться, хоть комнату купят для начала. Вы ведь поженитесь?

– Так сразу? Нереально.

– Если не сразу, значит, никогда. И не говори опять, что все так живут. Ненормальные всегда по-всякому жили. Если оформлять отношения не желаете, тем более пусть твой Дима снимает что-нибудь, – решила бабушка. – А тут я хозяйка, и я вас не пущу. Грех мне делать вид перед соседями, будто внучка законного мужа привела.

Света не ждала от божьего одуванчика, которая в шесть утра уже затевала для нее какую-нибудь выпечку, ежедневно готовила ей ужин и самостоятельно поддерживала чистоту в доме, такого мощного проявления эгоизма. Вот так запросто изгнать прописанного родного человека? Не уважая святой любви и молодой жажды счастья? Соседям врать – грех. Чем их правда не устраивает, спрашивается? А посылать внучку в неизвестность? Это настоящая подлость. Света обещала, что они с Димой будут спать на полу в кухне. Клялась, что бабуле влом, но им даже нравится ходить на цыпочках и летать, чтобы ее не побеспокоить. Упрекала в жестокости. Требовала вспомнить Христовы заповеди. Ревела, по-детски шмыгая носом. Говорила, что, снимая даже угол, они никогда не накопят на квартиру. Тогда бабушка тоже скупо всплакнула. И завершила разговор:

– Уходи, Светланка. Христа же ради и уходи. Случится что, дверь тебе открыта. Не случится, заставляй своего работать и копить, работать и копить. Пусть я буду жестокая, злая, нехорошая, что ты там еще мне наговорила, один раз в жизни, но не сто раз на дню, если потеснюсь.

Свете было невыносимо стыдно за бабушку, когда она вкратце рассказывала Диме о том, что ее послали с ним бомжевать. Он не расстроился и вскоре снял чистенькую однушку поближе к собственной работе. Его любимой, напротив, теперь предстояло добираться до офиса на метро, бегая с ветки на ветку, но она не роптала. Жертва предательства родни гордо вступила на минное поле компромиссов ради своего мужчины. Она даже не сказала, какой ужас вызвало у нее жилье. Лет в восемь имела несчастье посетить халупу с точно такой же сантехникой, мебелью, даже обоями. Девочка из класса затащила в гости к своей прабабушке. Уже тогда Свете было дурно в темноте и тесноте. Это был какой-то сугубо издевательский проект малометражки. Она думала, их снесли при капитализме или начали прописывать там собак, охранявших этаж. Кто же будет платить деньги за склеп? Оказалось, ее Дима.