Владимир Сорокин - Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль

• Название: Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль
• Автор: Владимир Сорокин
• Жанр: Контркультура

В книге представлены избранные произведения известного российского писателя Владимира Сорокина.

«Свеклушин выбрался из переполненного автобуса, поправил шарф и быстро зашагал по тротуару.

Мокрый асфальт был облеплен опавшими листьями, ветер дул в спину, шевелил оголившиеся ветки тополей. Свеклушин поднял воротник куртки, перешёл в аллею. Она быстро кончилась, упёрлась в дом. Свеклушин пересек улицу, направляясь к газетному киоску, но вдруг его шлёпнули по плечу:

– Здорово, чувак!»

---

– Испечём, постоит, и никакого запаха.

– Правда?

– Ага… Перемешала? Давай сюда.

Аня передала тарелку, Эра счистила тягучее содержимое в тесто, подсыпала муки и стала засучивать рукава.

Лифт плавно остановился, светло-зелёные двери разошлись.

Николай Иванович вышел в вестибюль.

Стоящий у проходной милиционер повернулся, отдал честь. Николай Иванович кивнул головой, минуя его, толкнул стеклянную дверь.

У подъезда прохаживались двое милиционеров в шинелях. Заметив Николая Ивановича, они остановились и приложили руки к вискам.

Николай Иванович кивнул им.

Машина стояла рядом. Вышел шофёр, открыл заднюю дверцу:

– Добрый вечер, Николай Иваныч.

– Добрый вечер, Коля. – Николай Иванович кинул папку на сиденье и сел сам.

Шофёр проворно обежал мощный чёрный перед, сел за руль, завёл и плавно тронул.

Проехали коротенькую аллею, уперлись в серебристые ворота, которые стали медленно расходиться. За воротами стояла чёрная «Волга» охраны. Возле «Волги» прохаживались трое в плащах.

Ворота разошлись, лимузин проехал мимо «Волги».

Трое хлопнули дверцами, «Волга» тронулась следом.

– Домой, Николай Иваныч?

– Ага.

Свернули на Кутузовский, понеслись по середине.

– Сегодня, Николай Иваныч, «Спартачок» наш «сапогам» наложит. Как пить дать.

– Не говори гоп… – Николай Иванович приспустил стекло.

– Вот увидите. Он «Химику» как в субботу, а? Здорово!

– Химик не ЦСКА.

– Ну, разные, конечно, но семь-ноль выиграть – это тоже суметь надо. Счёт – будь здоров.

– Посмотрим. – Николай Иванович зевнул, снял шляпу и положил на папку. – Чего-то хмурится. Дождь пойдёт.

– Пойдёт, конечно. Вон как заволакивает. Мокрая осень какая-то. Прошлый год сухая была. Картошку копали – одно удовольствие. Ни грязи, ничего. А щас меси вон…

– А вы не копали ещё?

– Какой там! Куда ж в такую грязь.

– Смотри, сгноишь.

– Да в эту субботу попробуем…

Свернули в переулок, подкатили к восьмиэтажной башне. «Волга» остановилась рядом, охранники вышли, озираясь, обступили лимузин. Шофёр открыл дверцу, Николай Иванович выбрался, подхватив папку и шляпу. Рыжеволосый охранник открыл дверь подъезда.

Николай Иванович кивнул ему и пошёл по серо-коричневой ковровой дорожке. Широкоплечий лифтер вышел из-за стола:

– Добрый вечер, Николай Иванович.

– Привет.

Подъехал лифт, разошлись двери.

Николай Иванович вошёл, утопил кнопку «3», посмотрел на себя в зеркало.

На этаже вышел, позвонил. Дверь открыла Лида.

– Привет. – Николай Иванович поцеловал её в щёку.

– Привет. – Она ответно поцеловала его. – Почему без шляпы ходишь? Франтишь? Я из окна видела. Заболеешь.

– Да я из машины только…

– Смотри, простудишься. Устал?

– Есть немного. А мать где?

– У Веры.

– Аааа…

– Ужинать щас будешь или после?

– Давай щас. Там хоккей в семь…

Лида помогла ему раздеться. Николай Иванович вынул из плаща норму:

– Отнеси на кухню.

– Что, долго заседали?

– С трёх.

Она ушла на кухню, крикнула оттуда:

– Рыбный суп будешь или харчо?

Николай Иванович надел тапочки:

– Харчо.

Лида загремела тарелками.

Николай Иванович сходил в туалет, вымыл руки и, засучивая рукава рубашки, прошёл сквозь бамбуковую занавеску на кухню.

Лида, напевая, резала балык:

– Садись давай. Я Аньку отослала, а сама хозяйничаю.

– А что такое?

– А она простыла где-то. Сопливая вся.

– А… Поешь со мной?

– Нет, папочка, я обедала недавно. С мамой мы поели. А ужинать рано ещё. Садись.

На столе дымился харчо, стояла бутылка «Мукузани», грибы, ветчина, паюсная икра в розетке.

Норму Лида выложила в блюдце.

Николай Иванович взял ложку, придвинул норму зачерпнул, вяло прожевал.

Лида разложила балык на тарелочке, вытерла руки о висящий на стене фартук, села напротив.

Николай Иванович неторопливо жевал норму.

– К Никитичу ездил? – Лида подперла подбородок рукой.

– Ездил.

– Ну и как? Освоился на новом месте?

– Да не очень… не справляется что-то. Только и новшеств, что ворота посеребрил…

– Ну, пыль в глаза пустить это он любит. А сам как?

– Тоже неважно. Опухший какой-то. Пьёт, наверно.

– Пьёт, конечно. Сергея Петровича шофёр рассказывал, как вёз его, пьяного, с дачи.

Николай Иванович поскрёб с блюдца коричневые остатки, облизал ложку и придвинул харчо:

– Ух ты, густое-то, а?..

– Ты балыка возьми, грибы вот…

– Я вижу. – Он хлебнул раз, другой, налил вина, выпил и заел куском балыка. – Мать давно уехала?

– Часа в четыре. Да, чуть не забыла – тебе Николаич звонил.

– Так я ж перед отъездом говорил с ним.

– Ну, не знаю. Может, вспомнил чего. Знаешь как – хорошая мысля приходит опосля.

– Тоже верно…

Николай Иванович хлебал харчо.

Лида встала, подошла к плите:

– А на второе Анька котлеты сбацала. Из индейки.

– Положи мне половинку.

– Чего так?

– Больше не хочу.

– А картошки?

– Тоже малость.

Он доел харчо. Лида поставила перед ним тарелку со вторым.

Николай Иванович подцепил картошку, прожевал, отложил вилку:

– Аааа… это он, наверно, насчёт шестого… я щас…

Он встал, прошёл через коридор и гостиную в кабинет, поднял трубку красного телефона без циферблата:

– Три семьдесят восемь… Алексей Николаич? Это Николай Иваныч. Тут мне Лидочка передала. Ага. Аааа… ясно… ну я так и думал… ага… ага… так… так… и что? Вот как? Ну так это ж их хозяйство, пусть они и решают. Конечно. Да и тебе волноваться на этот счёт не надо. Пусть они волнуются. Сами заварили, сами пусть и расхлёбывают. Точно. Точно. Конечно. Да. Конечно. Да. Седьмого. Точно. Под Архангельском сорвалось, так они решили здесь… да… так это получается – шило на мыло. Мне Фёдоров вчера докладывал… да… деньги убухали, а природа виновата. Да. Сначала на электронщиков валили, теперь на вечную мерзлоту. Да. Точно, а теперь, значит, Рябинкин виноват, он не предусмотрел! Нашли козла отпущения. Да. Конечно, он ведь ясно сказал, ты помнишь? Да. Нечего, конечно! А с ними я завтра поговорю, пусть они Рябинкина не трясут. Да. Пусть своих трясут. Да. Хорошо. Хорошо. Ладно, Алексей Николаич, до свидания…

Он положил трубку, посмотрел на часы и побежал в гостиную.

– Уююююю! Проворонил!

Включил телевизор, сел в кресло.

– Папа! Компот или чай? – крикнула из кухни Лида.

– Чай! – Николай Иванович шлёпнул себя по коленкам.

Экран расплылся, зарябил цветами.

Судья показал вбрасывание в зоне ЦСКА. Крутов перелезал через бортик. Шалимов сидел на скамье штрафников, обматывая вокруг клюшки распустившуюся изоляцию.

По дороге купили «Каберне» и триста грамм «Мечты».

Бутылку с косо приклеенной этикеткой Серёжа сунул в карман плаща, опустив туда же и руку. Кулёк с конфетами Оля убрала в сумочку. Возле шашлычной перешли на ту сторону. Серёжа взял Олю под руку, снял с её непомерно длинного шарфа пожелтевший лист, протянул:

– Тебе на память.

– От кого? – Оля насмешливо улыбнулась.

– От осени, наверно.

– Спасибо.

Она взяла лист, сунула веточку в рот. Серёжа шел, балансируя на бетонном бортике тротуара:

– Вообще с таким шарфом страшновато.

– Что, не нравится?

– Да нет, красивый. У Айседоры, наверно, был такой же.

– Странная аналогия.

– Ничего странного. Страшновато.

– Серёженька, сейчас нет открытых ландо. Так что не беспокойся.

– Зато есть троллейбусы, автобусы. Сама внутри, а шарф под колесом.

– Ну спасибо.

Серёжа обнял её, притянул к себе. Она качнулась, каблучки неловко процокали по мокрому асфальту:

– Упаду.

– Поднимем.

Он поцеловал её в уголок губ.

– Веди себя прилично.

– Веду. Себя и тебя. Вполне прилично.

Свернули в переулок, прошли несколько домов. Переулок перегородила канава.

– Ух ты, – Серёжа заглянул в канаву, столкнул ногой комок земли, – перегородили усе путя. Как ты по вечерам тут ходишь?

– На ощупь.

– Кошмар.

– Один пьяный уже свалился.

– Случайно не твой бывший муж?

– Не хами.

Перебрались через канаву, зашли во двор.

– А вот подъезд – хоть убей… – Серёжа сощурился. – Вон тот, а?

– Угадал.

– Не угадал, а вспомнил.

Вошли в подъезд. В лифте он обнял её и поцеловал в губы. Оля раскрыла сумочку, достала ключи.

Вышли из лифта.

Оля отперла дверь, вошла. Серёжа следом.

В квартире был полумрак. Оля кинула сумочку под вешалку, сняла вязаную шапку и тряхнула рассыпавшимися волосами.

Серёжа повесил фуражку на деревянный штырёк, привалился к стене:

– Даааа. А обои когда успела?

– Весной ещё. Когда развелись. Мне те никогда не нравились.

– Мне тоже.

– Раздевайся.

Она сняла пальто, скинула сапоги. Серёжа вынул бутылку из кармана, снял плащ. Оля кинула шарф на вешалку и, подхватив бутылку, двинулась было на кухню, но Серёжа поймал её руку.

– Что? – тихо спросила она.

Он поцеловал её в губы, отвёл волосы и поцеловал в висок. Она поставила бутылку на пол, обняла его.