Илья Стогов - Проект «Лузер». Эпизод первый. Шпага барона

• Название: Проект «Лузер». Эпизод первый. Шпага барона
• Автор: Илья Стогов
• Жанр: Повести

«– Вот скажи: ты совсем дурак?

В ответ молчание.

– Зачем ты это сделал, а?

В ответ молчание.

– Чего ты молчишь?

– Не надо так орать. По утрам я пью таблетки, и глухота почти прошла.

– Ты знаешь, что Кремль – это режимный объект?

– Знаю.

– А чего ты туда полез?..»

---

3

Главный режиссер театра подъехал на место только часа через полтора. К этому времени осмотр места происшествия был окончен, рапорт составлен, понятые подписали все положенные бумаги.

Режиссер оказался таким же невысоким, как и все прочие сотрудники лилипутского театра. Зато у него был хороший пиджак, ботинки из хорошего магазина и, насколько мог судить капитан Осипов, довольно дорогой зубной протез. Хотя с другой стороны, зубы вполне могли быть и своими собственными. По внешнему виду было невозможно догадаться, сколько на самом деле мужчине лет. Маленький рост, детские черты лица, – Осипову постоянно казалось, что он находится не среди взрослых людей, а в детском саду.

Администраторша представила коллегу майору:

– Это режиссер нашего театра. Вы хотели с ним поговорить.

– Да, хотел. Хорошо, что вы приехали.

Мужчины обменялись рукопожатиями. С того места, где стоял Оспиов, ему опять не удалось расслышать, как именно режиссера зовут. Расстраиваться по этому поводу он не стал. Вполне возможно, у этих маленьких людей и имена были какие-нибудь совсем маленькие. А может быть, у них и вовсе не было имен.

Майор сказал, что хотел бы задать несколько вопросов. Режиссер ответил, что будет рад помочь следствию. Без пропавшего актера весь их репертуар просто повисает в воздухе. Подойдя к стулу, он привстал на цыпочки и только так, с некоторым усилием, смог на нем усесться.

– Мне сообщили, что вчера, накануне исчезновения, между вами и исчезнувшим артистом произошел конфликт?

– Да. Это правда.

– Что же вы не поделили, если не секрет?

– Не то, чтобы секрет. Просто это не ваше дело.

– Не мое дело?

– Да. Не ваше. Вас вызвали, по какому поводу?

– По поводу исчезновения человека.

– Вот этим давайте и заниматься. Из запертой комнаты исчез человек. Зашел внутрь и больше не выходил. Куда он тут мог деться? (Режиссер обвел взглядом крохотную гримерку). А какие между нами были отношения, это, знаете, никого кроме него и меня касаться не должно.

Голос у режиссера был не визгливым, как у остальных лилипутов, а довольно низким. Этакого приятного, сразу располагающего, тембра. Вот только то, что он этим своим голосом произносил, Майору совсем не понравилось. Так с ним давно никто не разговаривал.

– Знаете, сколько я работаю в органах?

– Зачем мне это знать?

– Затем, что в сказки я давно уже не верю. Безо всякой причины из запертых комнат люди пропадают у Конан-Дойла. А в жизни причина у таких исчезновений всегда есть. И она проста.

– Да? В чем же она состоит?

– Вот в этом!

Майор вытащил их портфеля полиэтиленовый пакет, внутри которого лежала пачка денег и потряс пакетом у режиссера перед лицом.

– Свои понты можете оставить для юных актрис. А на мои вопросы отвечайте, пожалуйста, как положено. Ясно?

– А как на них положено отвечать?

– В чем состояла причина конфликта между вами и исчезнувшим артистом?

– Это мое личное дело.

– Я задал вам вопрос!

– Ну, да. А я отказался на него отвечать.

Режиссер сидел все так же, развалившись на стуле, и говорил, совсем не повышая голоса. Осипов усмехнулся. Вернее не то, чтобы усмехнулся, а тихонечко хмыкнул про себя. В такой ярости своего непосредственного начальника он не видел давно. Если быть совсем точным, в такой ярости он не видел его вообще ни разу в жизни.

– Хорошо. Где конкретно происходила ваша ссора?

– В моем кабинете.

– Где это? Далеко?

– Нет чуть дальше по коридору. Почти напротив.

– Он зашел к вам в кабинет, и вы поругались. А потом он вышел от вас, заперся в гримерке и больше его никто не видел, так?

Режиссер сменил позу и заглянул майору в глаза. Выглядеть он вдруг стал гораздо менее уверенно.

– Вы совершенно напрасно так нервничаете.

– Я задал конкретный вопрос: так все было?!

– Да. Так.

– Тогда пройдемте в ваш кабинет.

Режиссер слез с чересчур высокого для него стула и вышел в коридор. Кабинет и вправду оказался почти напротив. Перед самой дверью режиссер повернулся к майору и попробовал было что-то объяснить… сказать какие-то все объясняющие слова. Но тот просто не стал его слушать.

– Откройте дверь!

– Понимаете, вчера, когда все закрутилось… Я просто закрыл дверь, и уехал… Прибирать внутри не стал… Так что…

– ДВЕРЬ ОТКРОЙ, Я СКАЗАЛ!

Режиссер послушно достал ключи. Внутрь все столпившиеся в коридоре милиционеры заглянули одновременно, едва не стукнувшись головами. На полу кабинета были рассыпаны деньги. Лежали они довольно толстым слоем. Крупные купюры того же самого достоинства, что и в кармане куртки пропавшего актера. Поверх купюр была разбрызгана кровь. Несколько брызг виднелись так же на стене у самого входа.

Плечом раздвинув толпу, майор сделал шаг внутрь. У него было лицо человека, который только что хоть и с трудом, но доказал – таки теорему Ферма. И подумывал теперь, не набить ли этому Ферма морду, чтобы не формулировал, гад, таких сложных теорем.

– Ну вот, – сказал он. – Теперь, думаю, дела у нас пойдут.

Повернувшись к режиссеру, он добавил:

– А ты, как думаешь, а?

4

Далеко-далеко на юге лежат теплые острова. Там на песчаных пляжах негры практикуют культ вуду и в году триста шестьдесят четыре солнечных дня, так что солнце успевает до дна прогреть неглубокие лагунки.

Тепла в тех краях так много, что не жалко поделиться с соседями, и именно там начинается теплое течение Гольфстрим. Горячая вода и влажный воздух потихоньку стекают к северу. Океанское течение пересекает Атлантику… и вот там начинается совсем другая жизнь.

В этих краях совсем нет солнца, а вода, – не голубая, а серая. Чем дальше во фьорды забирается течение, тем меньше в нем остается тепла. Добравшись до самого конца Балтики, Гольфстрим совсем остывает, отдает серому миру последние карибские градусы, а стужа выжимает из воздуха остатки влаги. Поэтому в этих краях всегда идет дождь. Будто Гольфстрим плачет, что так и не смог сделать север хотя бы капельку более теплым… хотя бы немного менее хмурым.

Когда Стогов свернул к Моховой, несколько капель все-таки попало ему за шиворот. Они были холодными и ничем не выдавали свое карибское происхождение. Стогов поежился, поправил воротник и плечом открыл дверь кафе.

Внутри сидело всего несколько человек. Таких же мокрых и неторопливых, как и сам Стогов. Им, наверное, тоже было совсем некуда идти. Их, наверное, тоже совсем-совсем никто не ждал. Разве что старость, да и то – лишь где-то далеко впереди.

Стогов кивнул барменше. Та кивнула в ответ. У барменши было такое выражение лица, что некоторые посетители оставляли ей на чай, даже если ничего не заказывали. В смысле, суровое, не терпящее возражений выражение лица. Но видеть Стогова она была, судя по всему, даже немного рада.

– Что-то тебя давно не было видно.

– Со вчерашнего вечера, это «давно»?

– Я имею в виду, что обычно ты приходишь раньше. Давай догадаюсь: много работы?

– Вы бы лучше догадались чего-нибудь мне налить. Снаружи льет, как из ведра. Что у вас самое крепкое?

– Ты же знаешь: согласно действующему законодательству после полуночи самое крепкое у нас, это рукопожатие.

– Тогда мне два по сто пятьдесят рукопожатий. Я буду вон за тем столиком.

Сев за столик и стащив с головы наушники плейера, он некоторое время поразмышлял над тем, почему барменша каждый раз так старательно ему улыбается? Варианта было два: либо дама рада, что именно в ее заведении он оставляет всю зарплату и то, что удается занять у еще выживших знакомых, либо (второй вариант) потому, что как-то он обмолвился, что работает в милиции, а милицию барменша побаивается. Первый вариант ему нравился больше. Второй был правдоподобнее.

Консультантом при силовых ведомствах он числился уже несколько месяцев. И за это время вывел для себя пару-тройку правил, облегчающих выживание. Что-то вроде необходимой внутренней гигиены. Самое главное из правил гласило: сделав шаг за порог отдела, сразу же выкини все, что связано с отделом, из головы. Не позволяй себе думать и возвращаться к тому, что было внутри. Иначе это тебя просто сожрет.

Жизнь, которую Стогов вел последние несколько месяцев, совсем ему не нравилась. А если еще и думать о ней в свободное время, то все станет уж и совсем печально. Короче говоря, он знал, что зря это делает, но все равно думал о маленьких людях… о режиссере и администраторше Театра лилипутов. Не то, что бы он думал о них что-то конкретное… просто думал. Вспоминал раз за разом, как маленький режиссер стоял перед майором, а тот не торопясь, с удовольствием произносил:

– Наручники и увезти.

Постовой в форме пытался надеть лилипуту наручники. Да только руки у мужчины свободно пролезали через зажимы – слишком тоненькие, слишком детские. Постовой пытался их отрегулировать, подогнать размер, и даже оцарапал режиссеру запястья, а тот просто стоял, вытянув руки вперед, и молчал.