Франк Коллар - История отравлений

• Название: История отравлений
• Автор: Франк Коллар
• Издательство: Текст
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-7516-0846-0

Яд как инструмент политики употребляется с глубокой древности. Великие отравления, как и великие отравители, не раз перекраивали политическую историю. В книге видного французского историка, исследователя средневековых трактатов о ядах, Франка Коллара рассказана долгая история отравлений – от античных времен до наших дней, от Нерона до Сталина, от Александра Македонского до Александра Литвиненко.

---

В XVI в. политические группы во Франции стали формироваться по принципу религиозной принадлежности. Противостояние католиков и протестантов накладывалось на борьбу партий, по-разному понимавших королевскую власть. Все это вместе породило неслыханное обострение насилия. И хотя яду отводилась маргинальная роль, она оставалась заметной. Так, в 1569 г., когда протестантские военачальники почти одержали верх над армией папистов, их неожиданно скосила смерть. 3 марта 1588 г. умер глава протестантской конфедерации принц Генрих Конде, и его смерть также приписывалась яду. Вскоре после ужина у него началась внезапная рвота, и в течение двух дней из его рта и ноздрей исходила белая, а потом рыжеватая жидкость. Умирая, он приобрел свинцовый цвет. Вскрытие производили три врача и два хирурга, обнаружившие изъязвление желудка. Конде являлся непримиримым врагом католической Лиги и, естественно, считался жертвой папистов. Они якобы обманули его жену, католичку Шарлотту де Ла Тремуй. Однако герцог Гиз публично проявлял печаль по случаю кончины столь добродетельного принца, и многие стали приписывать злодеяние Генриху Наваррскому, недовольному антикатолическим экстремизмом своего союзника Конде. Для того чтобы снять вину с беарнца, ее возложили на интенданта принца и на жену интенданта, которую в конце концов помиловал добрый король Генрих IV, приказавший, однако, в 1596 г. сжечь документы процесса. Многие истории о применении яда во имя борьбы группировок, так же как и ради узурпации или из тиранических побуждений, – являлись вымыслом. Обвинения в отравлении, как правило, отражали ненависть представителей группировок друг к другу. Нередко эта ненависть выражалась в том, что кого-то приносили в жертву. Это был совершенно особый тип отравления.

Яд свидетельствует о дерзости: придворные и слуги

По мере развития государственных структур, возможность выдвижения все чаще получали люди скромного происхождения. Их, разумеется, ненавидели представители старой знати. Жесткое соперничество за милость государя приводило к тому, что при дворах «царила зависть» и приближенные монархов шли порой на самые отвратительные поступки. С помощью яда они обретали, укрепляли и поддерживали свое влияние. Это отмечал еще Иоанн Солсберийский, описывавший английский двор при Плантагенетах. Слуги королей извращали божественный порядок, незаконным способом выбиваясь из уготованного им подчиненного положения. Оружие яда хорошо соответствовало их низкому происхождению. Составители хроник не упускали случая подчеркнуть этот факт, нередко ценой некоторого извращения реальности.

В одной из версий смерти Людовика Французского обвинение выдвигалось против камергера Пьера де Ла Броса. Аргументировалось оно тем, что королевский слуга рисковал при смене государя потерять свое высокое положение. Говорили также, что камергер соперничал с королевой за влияние на короля и якобы свалил на нее собственное преступление. Пьер де Ла Брос раздражал аристократию своей «безумной дерзостью». После его падения распространялся слух, будто камергер был сыном виллана, т. е. происходил из самых низов. На самом деле Ла Брос принадлежал к семье мелкого дворянина из Турени, королевского сержанта. Он служил цирюльником у Людовика IX, который в 1272 г. произвел любимого слугу в рыцари и пожаловал ему сеньорию Ланже. Ла Брос сделал очень значительную карьеру, и многие считали, что его положение незаконно. Приближая его к себе, король совершал ту же фатальную ошибку, что и Александр Великий, который возвышал подлых рабов. Низкий человек использовал яд, дабы удержаться на не положенной ему высоте.

Обвинение Жана Кустена (1462–1463 гг.), камердинера герцога Бургундского Филиппа Доброго, во многом воспроизводило историю Пьера де Ла Броса. Любимый и «самый приближенный слуга» герцога к моменту появления при дворе влачил весьма жалкое существование. Он происходил из зависимых крестьян монастыря Сен-Жан-де-Лон. Кустен имел все основания опасаться восшествия на престол сына герцога графа де Шароле. Согласно Шателену, лакей, «совершенно недостойный своего невероятного возвышения» и преисполненный высокомерия, решил отравить герцогского наследника, который к тому же, блюдя «порядок в своем доме», публично оскорбил жену Кустена. Преступление явилось следствием страха перед тем, что ждало слугу после неизбежного и близкого ухода стареющего герцога, а также моральной слепоты и безграничных амбиций. Злодей обратил внимание, что граф де Шароле выпивал свой кубок без предварительной проверки. Добыв у ломбардской ведьмы токсическое вещество медленного действия, он сумел во время пиршества подать наследнику ядовитое питье. Через год граф должен был умереть. Покушение, однако, провалилось, потому что сообщник, не получивший платы за участие в отравлении, разоблачил Кустена. По словам Шателена, этот негодяй воплощал в себе омерзительный образ «прожорливого и жадного выскочки», отравлявшего воздух. Его преступление отражало его низость.

Итак, отравление служило низменным амбициям парвеню. Но оно использовалось отнюдь не только этими подлыми людьми. Продажность становилась характерной чертой политики, и яд проникал едва ли не всюду. Когда к нему обращались принцы или представители политических элит, они опускались до уровня черни и слуг. Таким образом, нарушался порядок христианского мира, подобно тому, как нарушается работа организма, по которому распространяется яд. Христианский подход к res publica еще сохранялся, некоторые в ужасе отвергали цинизм Макиавелли, и тем не менее похоже, что шок первой реакции на него в XVI в. проходил. Новые читатели Коммина и Макиавелли, рассуждая о политическом деле в своих текстах, судили о нем с менее строгих моральных позиций. Это не значит, впрочем, что использование яда в политике совсем перестали осуждать. И как раз это осуждение давало возможность обвинять в отравлении, дабы отстранить неудобного человека или очернить противника.

Обвинение в отравлении как средство политической борьбы

В 1417 г. скончался Иоанн Туреньский дофин короля Карла VI. По этому поводу историк И. Грандо писал, что герцогу Бургундскому Иоанну Бесстрашному, под влиянием которого находился принц, ничего не оставалось теперь, кроме «бесплодного утешения обвинять Арманьяков в том, что они отравили Иоанна Французского». Обвинение это не соответствовало действительности, зато, вне всякого сомнения, было весьма эффективным в борьбе за реальную власть в королевстве. Обвинительные памфлеты, инспирированные герцогом, даже читались в Парижском парламенте, дискредитируя противную партию, как применившую низкое средство и достойную презрения. «Как бы он ни был плох и зол, он не хотел бы умереть от яда», – говорил своим судьям в 1378 г. Пьер де Тертр, агент Карла Злого. Иоанн Бесстрашный (и бессовестный) отлично понимал эту истину и действовал как настоящий мастер эффективной пропаганды. Легко выдвигавшееся обвинение в отравлении, начиная с XIII в., превращалось в грозное оружие политической борьбы и идеологического воздействия, с течением времени употреблявшееся все чаще.

Горе тому, кто обвинен в отравлении

Обвинение предъявлялось тому, кого хотели устранить. Оно становилось своего рода рычагом для смещения с должности, дополнительным поводом для немилости, т. е. практическим средством погубить противника, который оказывался перед ним беззащитным. В самом деле, проверить факт отравления непросто, а с моральной точки зрения одно лишь намерение убить с помощью яда стоит совершенного акта. Именно так трактовался вопрос в римском праве, хотя в реальном применении его неумолимость несколько смягчалась. «Милость к отравителям неуместна», – утверждал один автор начала XVII в. Таким образом, не без оснований считалось, что очиститься от обвинений в отравлении очень и очень непросто.

При этом могущественные властители прислушивались к подобным наветам тем охотнее, чем менее устойчивой являлась их власть. Король Германии Генрих, сын Фридриха II, проявлял непослушание. Его обвинили в попытке отравить императора и бросили в темницу. В 1330 г. всесильный любовник королевы-матери Мортимер, сумел устранить мешавшего ему дядю короля герцога Эдмонда Кентского, воспользовавшись неопытностью Эдуарда III. Фруассар писал, что сэр Мортимер сумел убедить юного монарха, будто Кент хотел его отравить, чтобы овладеть короной.

Чуть раньше графиню Маго д'Артуа обвиняли в отравлении Людовика X, и тут тоже налицо были политические цели. Свидетели Жан и Изабель де Ферьен явно лгали по приказу лиц, имена которых намеренно замалчивались. Для Филиппа V, зятя графини, представляли опасность происки истинного вдохновителя дела Робера д'Артуа. Король поспешил организовать новое расследование, несмотря на заверения вдовы усопшего, что она удовлетворена предыдущим. Он хотел окончательно устранить все сомнения в вопросе о смерти Людовика X, а следовательно, о легитимности собственного правления. Специальное постановление Парижского парламента от 9 октября 1317 г. торжественно снимало с графини Маго д'Артуа все обвинения. Однако не все дела разрешались столь счастливо, особенно когда они касались лиц, не принадлежавших к высшей аристократии.