Франк Коллар - История отравлений

• Название: История отравлений
• Автор: Франк Коллар
• Издательство: Текст
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-7516-0846-0

Яд как инструмент политики употребляется с глубокой древности. Великие отравления, как и великие отравители, не раз перекраивали политическую историю. В книге видного французского историка, исследователя средневековых трактатов о ядах, Франка Коллара рассказана долгая история отравлений – от античных времен до наших дней, от Нерона до Сталина, от Александра Македонского до Александра Литвиненко.

---

Представления об Апеннинском полуострове, особенно о Ломбардии, начиная со времен Карла VI, отразились в «Хронике монаха из монастыря Сен-Дени». Там говорилось об отравлении Галеаццо Висконти, и на этом основании делалось общее заключение о Ломбардии, как о стране, где принято использовать яд. То же самое относилось и к Венеции. В памфлете, призванном оправдать политику Людовика XII против республики, Жан Лемер де Бельж приписывал ей такие «любезности» по отношению к соседям, как предательские попытки отравления короля Кипра Жака де Лузиньяна или кардинала д'Амбуаза, главного министра французского короля. Пьер Гренгор распространял обычай отравления на всех врагов Людовика XII. Он именовал «предательскими напитками» как подносимое врагу отравленное питье, так и лживые слова. «Итальянский народ, ты большой льстец, / У тебя лживое сердце и обманчивый голос», – писал он в «Игре короля дураков». В том же сочинении французский народ обращался к итальянскому: «Каждый знает о твоих обычаях, / Яд вместо добрых угощений, / Ты подаешь, оскорбляя закон». Эта мысль жила не только в голове поэта. В 1521 г. папский нунций в Париже Лодовико Каносса жаловался, что в глазах французов каждый почивший итальянский сеньор умирает от яда. Инносент Жантийе в трактате «Анти-Макиавелли», написанном в 1576 г. перечислял заговоры, имевшие место в Италии, в которых значительную роль играло отравление. Какой упадок пережила страна с античных времен! «Римлянин проявлял постоянство при любых обстоятельствах, / Итальянец же, постоянен по отношению к яду», – говорилось в тексте 1589 г. Приписывание жителям Апеннинского полуострова склонности к отравлению носило во Франции почти легендарный характер. Валентину Висконти и Екатерину Медичи воспринимали, вероятно, как своего рода воплощения злостного обыкновения.

В стихах Дешана упоминался также и Пиренейский полуостров. Расследование, проводившееся в 1348 г. в Савойе, показало, что предназначенные для умерщвления христиан порошки, производились в Толедо, столице магии. Однако поэт, по-видимому, подразумевал происки Карла Злого, хотя и не говорил прямо о короле Наварры. В XVI в. отравления приписывали испанским монархам, и это питало репутацию страны. И все же Испании в этом смысле было далеко до Италии.

И тем более подобные обвинения обычно не выдвигались против Англии. Хотя и тут бывало, что конфликтные отношения с Францией порождали англофобию. В 1300 г. в одном стихотворении англичан сравнивали со скорпионами. И все же обвинения в отравлении всегда оказывались маргинальными, за исключением нескольких дел в 1348 и 1390 гг. Даже когда в 1400 г. утверждалось, что французские легаты отравлены в Лондоне, враждебная Англии пропаганда не упрекала эту страну в употреблении яда против Франции. В 1458 г., во время процесса герцога Алансонского, обвиненного в тайном сговоре с Англией, строившиеся им планы отравления не связывались с заказом из-за Ла-Манша. У англичан была репутация трусов, однако их не обвиняли в предпочтении яда военным схваткам. А неуважение к монархам, в результате которого, как писали во Франции около 1420 г., в Англии убили больше двадцати королей, объяснялось сильной склонностью к неповиновению, а не подлостью.

Приверженность жителей Средиземноморья к яду не вызывала сомнений. Она объяснялась близостью к землям мусульман и слепым подражанием обычаям последних. Именно потому, что отравление ассоциировалось с миром ислама, обвинение в нем выглядело столь серьезным. Применение яда одним государем против другого воспринималось как предательство ценностей христианства и рыцарства. И все монархи рисковали заразиться варварскими обычаями через отравительницу Италию. Итак, с середины XIII до конца XVI в. яду принадлежало значительное место в военных, дипломатических и политических отношениях между державами. Хотя вымыслов об отравлениях было гораздо больше, чем реальных случаев, этот способ борьбы с противником принадлежал не только к сфере воображаемого. Подтверждением тому служат венецианские архивы. Идеал открытого боя продолжали превозносить, однако яд позволял нейтрализовать врага или ускорить его поражение, не подвергаясь опасности и не неся расходов, хотя и с ущербом для чести. Последняя подробность связывалась с всеобщим неприятием отравления, с тем, что оно ассоциировалось с врагами христианства. Оружие яда сплачивало людей вокруг монарха, на которого подло покушались. Пропагандистские письма и брошюры клеймили использование вражескими державами запрещенного оружия, покрывая их позором. Сознание отравлял нематериальный яд, вполне способный нанести ущерб доброму имени противника и чести его страны, что и порождало резкие ответы на подобные обвинения. Кроме того, аргумент использования или неиспользования яда играл свою роль в начинавшемся процессе национальной идентификации. Изображая соседа отравителем, очень легко было приписывать «своим» разнообразные доблести и добродетели. In veneno Veritas.

Часть четвертая От абсолютизма к современному государству: закат или метаморфоза?

В XVII в. в Европе утвердился абсолютизм, который век спустя породил «просвещенный деспотизм». Происшедшие с тех пор революции, а также эволюционные преобразования глубоко изменили структуры власти, во всяком случае, в том, что касается современного демократического государства. Семейный подход к управлению уступил место формальному распределению ответственности; появились выборы с их неизменным ритмом электоральных циклов. Тем не менее эти столь непохожие эпохи объединены в заключительной части книги. Дело в том, что у них есть много общего. Несмотря на всю разницу в дифференциации функций, уже абсолютистские административные структуры начинали дробить власть и уменьшать роль в ней отдельного индивидуума. Государственный аппарат постепенно разрастался, приобретал большую устойчивость, становился менее уязвимым к ударам, наносимым отдельному лицу. Политическое отравление в таких условиях должно было, по-видимому, утрачивать актуальность. Как раз это утверждала в 1790 г. Мария-Антуанетта, отвечая придворному, который опасался угроз в адрес королевы: «В этом веке нет Бренвилье (знаменитая отравительница XVII в.), а имеется только клевета, и она стоит гораздо больше как орудие убийства; я погибну именно от нее». Кроме всего прочего, быстро развивалась химия, а со второй половины XVII в. еще и токсикология. Все это делало toxicatio прежних веков все более нереальным. Зато отношение к нему как к отвратительному злодеянию сохранялось, и это становилось полезным, когда требовалось очернить внутреннего противника или заклеймить внешнего врага. В процессе преобразования старой тирании в тоталитарную диктатуру не исчезала ее тесная связь с ядом. Развивавшаяся химия научалась не только более точно определять, какое отравляющее вещество применено, – она стала превращать яд в оружие массового уничтожения. Сеявшие смерть газовые атаки Первой мировой войны давали оружию яда вторую молодость.

Наш очерк применения яда в политике начинался с рассказа о практике veneficium, тесно связанной с магией. Он заканчивается историями об иприте и полонии. Мы увидим здесь глубокий разрыв, но также и существенную преемственность.

Глава VIII Отравления и государственные дела в эпоху абсолютизма

В XVII–XVIII вв. во Франции установилась крепкая власть. Уровень насилия снизился по сравнению с эпохой религиозных войн, хотя нельзя сказать, что оно совсем ушло из политических отношений. Абсолютизм утверждался силой, а погибал в крови. Конечно, велась словесная борьба, и в ней нередко фигурировал яд. «Эта опасная секта отравила, можно сказать, общественные источники. Красноречие, поэзия, история, романы, даже словари – все заражено», – сказано в материалах к постановлению Парижского парламента от 18 августа 1770 г., осуждавшего некоторые философские книги на сожжение. Но, кроме того, противостояние выражалось в направленной деятельности. Сначала отстаивали государственное могущество, позже – свободу. Символом первого стал «король-солнце», символом второй – обожествленный Французской революцией тираноубийца Брут. В международные конфликты вовлекались все большие массы людей. После масштабных войн времен Людовика XIV впереди была еще эпоха Наполеона с его гигантской Великой армией. В условиях, когда в политической борьбе так эффективно действовали тайные письма за подписью короля, памфлеты, кинжал или пушки, какое место могло остаться яду? И в самом деле, похоже, что это оружие постепенно уходило из общественной жизни, все больше концентрируясь в сфере частных взаимоотношений. Вместе с тем власть еще долго сохраняла персональный характер; государственные дела решались при дворах «в домашнем кругу». Отравление по-прежнему считали позорным преступлением, а значит, оно оставалось удобным сюжетом для клеветы или, как стали говорить в XVII в., для интриг. Итак, использование яда сохраняло некоторую актуальность для политики, хотя она неуклонно снижалась. В период от Людовика XIII до Наполеона III участники политических игр имели в виду яд постольку, поскольку он мог быть полезен. Кроме всего прочего, несмотря на научный прогресс, отравляющие вещества еще долго не умели идентифицировать, а следовательно, обвинения оставались неопределенными. Только в 1840 г. английский химик Джеймс Марш разработал пробу мышьяка, которая позволяла точно определять летальную дозу токсина в организме после смерти. Эксперт Джеймс Орфила успешно применил пробу Марша в судебной практике.