Стейси Шифф - Вера (Миссис Владимир Набоков)

• Название: Вера (Миссис Владимир Набоков)
• Автор: Стейси Шифф
• Издательство: КоЛибри
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-389-00653-9

В книге «Вера (Миссис Владимир Набоков)» Стейси Шифф (р. 1960), блистательный литературовед и биограф, рассказывает об одном из самых известных романов XX века. Это история любви Владимира Набокова и Веры Слоним, ставшей его женой и верной помощницей. Их брак продлился более полувека, и все эти годы Вера была музой Набокова, и именно ей он посвятил лучшее из того, что создал. Прочтя эту книгу, читатель поймет, какое огромное влияние оказала эта незаурядная женщина на творчество знаменитого писателя, сколь значительную роль она сыграла в его жизни.

---

Владимир до этого развлекался, водя за нос Филда в отношении своих предыдущих жен, и теперь широко развил эту тенденцию, выдавая знакомый перечень набоковских женщин. Жена номер один по-русски не говорит, жестока и неверна; жена номер два чудовищно глупа, забывчива, ханжа и плохо печатает на машинке. Обе умирают рано, своенравно приносимые в жертву сюжету. Жена номер три всегда готова к любовным утехам, но ветрена, читает невнимательно, любительница посредственной литературы и крайне вероломна. Двадцатисемилетняя особа, с которой Вадим Вадимович встречается в семидесятилетнем возрасте, оказывается «последней и бессмертной». Она опять-таки «ты», как и Вера в «Память, говори». Как и в прежних воспоминаниях, эта героиня упоминается задолго до того, как является в романе. Явление описано в манере, более соответствующей иным возникающим в памяти отношениям, чем та вечерняя встреча на берлинском мосту: а именно — в кампусе одного американского колледжа эта «ты» идет навстречу Вадиму Вадимовичу, и почва ускользает у него из-под ног, а содержимое папки, зажатой под мышкой, сыплется на тротуар. Она помогает ему поднять и уложить бумаги. Ей целиком известно это ослепительное творение, она изучала его ранние произведения в фотокопиях. Ей не нравится, что от него пахнет спиртным. Она общается с листком бумаги как с живым существом. На роскошном русском она произносит название бабочки. И делает это одновременно и живо, и радостно, и решительно, точно так, как все делает Вера.

«Бирюзовая жилка на виске» проглядывает из-под прозрачной кожи этой поздней знакомой; Владимир мысленно прислонялся носом к голубой жилке в письме к Вере. У Зины в «Даре» жилка то голубая, то бирюзовая. На просьбу прочесть рукопись внимательно «Ты» парирует — совершенно в Верином духе: «Я все читаю внимательно!» Новый В. В. решает задним числом посвятить свои ранние произведения на английском этой «Ты» [332]. Он захлопывает дверь перед носом пронырливого биографа точно с теми же словами, как в «Память, говори», когда писал о другой «ты», реальной миссис Набоков; нам не дано знать то, что знает она, знает он, знают они оба. «Твои нежные пальцы» из «Память, говори» становятся здесь «твоей милой, нежной рукой». Ее маска теперь навеяна художественным вымыслом, это пара шутовских солнечных очков, наследие «Лолиты», в которых Вера позирует перед фотографом в Монтрё. В сладостном состоянии жизни, подражающей искусству, которое подражает жизни, «Ты» ставит едва заметные крестики на полях Вадимовых рукописных карточек — якобы той книги, которую мы держим в руках. Что еще могло появиться на рукописных страницах «Смотри на арлекинов!», как не Верины едва заметные вопрошающие крестики! «Ты» оборачивается всем в жизни Вадима, таким значительным подспорьем, если в особенности учесть его неважное ориентирование в пространстве. Эта книга в значительной степени дань той женщине, которая отторгла автора от родного языка, от жизни и держит его, как заложника, в чужой стране.

На настоятельные просьбы назвать любимые из произведений мужа Вера обычно называла «Бледный огонь»[333]. Чувствовала ли она свои черты в героине романа, нет ли, однако Вера позволила себе редкую роскошь выразить своеобразное суждение насчет «Смотри на арлекинов!». Назвав «Просвечивающие предметы» книгой «восхитительной», а «Аду» «удивительной», новый роман она просто любила, буквально обожала. Владимир подозревал, что рецензенты «Арлекинов», скорее всего, не разделят с ней это чувство. 1 октября он сочинил стихотворение по-русски, продиктовал Вере. Там предрекал, что его арлекины будут недооценены, их «назовут шутовством и обманом». Только Вера сумела правильно уловить и оценить их — и набоковские — калейдоскопичные достоинства. Владимир оказался прав; книга огорошила многих как произведение сибаритское, как некий юбилейный сборник, созданный Набоковым самому себе. Считалось, что роман — тупиковый, произведение, в котором автор при его высокооктановых способностях мог бы катиться и с большей легкостью. Общее мнение было таково: уж В. Н.-то способен на гораздо большее. «Проще говоря, книга поражает как продукт воображения, парализованного тщеславием», — высказался Анатоль Бройард в «Нью-Йорк таймс». Если Шаховская обвиняла Веру в том, что та погубила талант мужа, то критики принялись обвинять в этом Швейцарию. Даже иные из наиболее преданных набоковских читателей считали, что его новая книга отличается явной герметичностью. Частично они были правы. Если остальные произведения Набокова запутанны, последние его произведения кажутся замкнутыми в себе, и, пожалуй, «Арлекины» более всего. «Этот роман — завершение всех набоковских романов, во всяком случае будем на это надеяться», — объявил в Лондоне без особого испуга Питер Акройд. Откуда ему было знать, что это его заявление окажется в какой-то мере пророческим.

3

«Ну наконец-то, родная, приехали!» — писал Владимир Вере по-русски, украшая даты 15 апреля 1925–15 апреля 1975 восхитительной, переливающейся красками бабочкой. Многие годы он напоминал себе об этой дате заранее заготовленными наклеечками в дневнике: «Aujourd'hui, c’est notre anniversaire de mariage»[334] (Владимир обычно годовщины весьма чтил. 8 мая 1963 года он записал: «40 лет, как мы с Верой встретились». В тот самый день он помечает, что портниха должна переделать Вере пальто [335].) Должно быть, апрельская дата имела особое значение для автора «Ады», писателя, провозглашенного величайшим в Америке певцом ностальгии. Вера также помнила дату 15 апреля, хотя обычно забывала про свой день рождения, который Владимир всегда трогательно помнил. До какой степени жизнь и работа были в ее сознании слиты воедино — и до какой степени она не умела рассказывать о себе, — явствует уже из одного оброненного ею в письме упоминания о золотой дате. Сразу после юбилея она пишет своему парижскому юристу Любе Ширман, которая изыскивает возможности для экранизации «Машеньки». Идея пришлась Вере по душе, поскольку этот роман ей особенно нравился. «По удивительному совпадению „Машенька“ была написана в первый год нашего супружества, пятидесятую годовщину которого мы отпраздновали 15 апреля. Стало быть, книге этой исполнилось пятьдесят лет», — подытоживает Вера. В годовщину она хотя бы часть дня, но просидела за письменным столом. 25 апреля 1975 года Вера отвечает одной почитательнице Набокова, признавшейся, что изъяла из Библиотеки Шлезингера в Рэдклиффе экземпляр «Истинной жизни Себастьяна Найта», обнаружив, что тот оказался с дарственной надписью. И для пущей сохранности унесла этот экземпляр домой, заменив библиотечное сокровище новым экземпляром. Вера писала, явно посмеиваясь про себя, от имени мужа: «Хотя он в основе своей человек законопослушный, но Ваше маленькое преступление вынужден будет оправдать».

Гораздо пышней, чем юбилей, отпраздновали Набоковы французское издание «Ады», отправившись в конце мая на четыре дня в Париж. Что обернулось некоторыми трудностями. Владимир все шутил, что поездка в Лозанну становится теперь почти равноценной поездке на Гавайи. Женева как будто находится в другой галактике. Усилия оправдали себя: «Ада» скоро появилась в списках французских бестселлеров. Вернувшись, Набоковы устремились на горный курорт в Давосе, где, как искренне надеялась Вера, за полтора месяца вполне смогли бы отдохнуть, разумеется, при условии — снова напрашивается образ бури в стакане воды, — что не окажется «поблизости никаких шумных строек или подобных кошмаров». Хотя бы слегка Вера намеревалась отойти от трудов. «По совершенно невероятной причине» она забыла записную книжку с адресами. (Вопреки своим намерениям через пару дней она села за письменный стол. Письма решила отправлять заказной почтой, поскольку могла перепутать адреса, которые надписывала по памяти.) Ее отвлекало такое множество неотложных дел, что пришлось просить мадам Каллье на пару недель приехать помочь. Владимир продолжал с энтузиазмом охотиться на горных бабочек, но теперь делал это без Веры, которая чувствовала, что уже не в состоянии за ним угнаться. Таким образом он оказался один в то холодное утро 13 июня, когда, оступившись, покатился вниз по крутому склону высотой 150 футов; сачок, запутавшись в ветвях ели, остался где-то вверху. Оказавшись неподалеку от фуникулера, Владимир принялся размахивать руками, но тщетно; лишь через пять часов его подобрали спасатели. Это «ужасное потрясение», как назовет падение Владимир впоследствии, оказалось первым в цепи суровых несчастий.

В середине октября Набоков пережил, по собственному убеждению, одно из острейших в жизни мучений: удаление простаты производили под общим наркозом. Вера, как обычно, скрывала от всех, что происходит с мужем; сказала золовке, что Владимиру предстоит незначительная операция, но с чем связана — умолчала. После операции Вера стала разговорчивей: удалили небольшую опухоль — как выяснилось, доброкачественную. Процесс выздоровления был мучителен для обоих Набоковых; Владимира еще сильней изводила бессонница, Вера видела, как он взвинчен и раздражен, мгновенно взрывается. К концу ноября ее терпение было уже на пределе. Вера понимала, что Владимир сможет оправиться, только если его убедить несколько недель не работать. Но это, считала она, «безнадежное предприятие, и тут я ничего поделать не могу». К тому же у Веры снова начались тревожные симптомы со зрением. Ровольт терпеливо ждал, когда она закончит правку рукописи «Подвига». Через три недели после операции Владимира Вера обнаружила, что проблемы у нее не столько с переводом, сколько со зрением, и эти неприятности усугублялись тем, что внимания требовало еще и многое другое. В самом конце года к ним ненадолго приехала Беверли Лу. Поскольку она и сама недавно перенесла операцию, обсуждения переместились в больницу. Владимир убеждал, что ее визиты его вовсе не утомляют. Вера, смеясь, поправила его, напомнив, что он не общается, а только жалуется. «Это все потому, что тебя нет рядом. Я бы не возражал полежать в больнице, если б ты была рядом, положил бы тебя в нагрудный карман и держал при себе», — возразил Владимир, этим эффектно завершая беседу.