Анна Федорец - Савва Морозов

• Название: Савва Морозов
• Автор: Анна Федорец
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03627-7

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

---

— Ребенок?

— Да, да! Присмотритесь к нему и увидите, что всего меньше он — актер, а именно ребенок. Он явился в мир, чтобы играть, и гениально играет людями для радости людей. Существо необыкновенное».

Итак, несмотря на то, что по договоренности Станиславского и Немировича-Данченко составление репертуара находилось в ведении Владимира Ивановича, участие Морозова в репертуарном вопросе было весьма велико. Он ратовал за расширение «литературной основы» театра, причем старался мотивировать авторов отдавать новые пьесы именно Художественному театру. Так, сразу после успеха «Чайки» Антон Павлович огорошил руководство МХТ тем, что чуть не отдал новую пьесу («Дядя Ваня») Малому театру в обход Художественного, который принес ему громкую известность. В конечном итоге пьеса была поставлена на сцене МХТ. Но, видимо, осадок остался. В январе 1902 года Морозов предложил Чехову войти в число пайщиков МХТ. Савва Тимофеевич писал: «После многих колебаний я решился сделать участникам театра предложение, остов которого посылаю при этом письме. Литературная сила этого театра ограничивается Немировичем, но мне этого недостаточно, и вот, переговорив с Владимиром Ивановичем и Ольгой Леонардовной, я решился обратиться к Вам, не войдете ли Вы в состав Товарищества, которое будет держать театр. Все участники и я с нетерпением ждем Вашего ответа».[393] По словам Станиславского, «Антон Павлович откликнулся по первому призыву и вступил в число пайщиков». О своем решении вступить в пайщики в десяти тысячах Чехов сообщил телеграммой. О. Л. Книппер-Чехова по этому поводу писала ему: «Если бы ты знал, какой фурор произвела вчера твоя телеграмма!.. Савва так и прыгал от восторга».

Как уже говорилось в предыдущих главах, познания Морозова в области культуры были весьма обширны. В соединении с блестящей памятью и тонким умом они позволяли современникам называть Савву Тимофеевича «умнейшим из купцов». Эти качества признавал за Морозовым и сам Немирович-Данченко. Он писал: «Сколько раз проводили мы время с ним вдвоем в отдельном кабинете ресторана, часами беседуя не только о делах театра, но о литературе, — об Ибсене. Кто бы поверил, что Савва Морозов с волнением проникается революционным значением «Росмерсхольма», не замечая бегущих часов? Причем два стакана чая, порция ветчины и бутылка Johannisberg (сорт вина. — А. Ф.) — и то только, чтобы поддержать ресторанную этику».[394] Тонкое чутье позволяло Морозову мгновенно реагировать на изменение зрительских симпатий — как-никак, существование театра всегда зависит от чаяний публики. В. А. Теляковский, в тот момент управляющий Московской конторой Дирекции Императорских (то есть Большого и Малого) театров, восклицал: «Ох уж эти сборы! Музеи, библиотеки, академии художеств, картинные галереи — никто из них, подвигая вперед искусство, не обязан считаться со сборами и никто их по сборам не оценивает; одни театры подлежат этой нелепой оценке, оценке цифровой, к которой по неведению с таким доверием относится публика».[395]

Вероятно, столь активная деятельность Саввы Тимофеевича на том поле, которое Немирович-Данченко считал своим, впоследствии послужит основной причиной их натянутых отношений.

Репертуарные вопросы в жизни молодого театра, безусловно, очень важны. Но не они составляли основу деятельности Морозова в стенах МХТ. На какую бы высоту ни поднималась его мысль, в каких бы эмпиреях ни парила, Морозову неизменно приходилось заниматься и делами более приземленными. На протяжении нескольких лет Савва Тимофеевич заведовал сугубо хозяйственными вопросами, благодаря быстрому и умелому решению которых он заслужил благодарность со стороны труппы и ее руководителей.

По словам К. С. Станиславского, Морозов «неожиданно для всех» приехал на одно из общих собраний пайщиков МХТ и «предложил пайщикам продать ему все паи. Соглашение состоялось, и с того времени фактическими владельцами дела стали только три лица: С. Т. Морозов, В. И. Немирович-Данченко и я. Морозов финансировал театр и взял на себя всю хозяйственную часть».[396] По-видимому, заседание, на котором Морозов выкупил паи других вкладчиков, состоялось 1 марта 1900 года, когда обсуждались итоги прошедшего 1899/1900 года. В Архиве МХАТа сохранился документ, согласно которому на 1 марта 1900 года вклад пайщиков (54 тысячи рублей) и та сумма, которая имелась в кассе театра, составляли более 75 500 рублей. В отчетном же 1900/01 году от Саввы Тимофеевича Морозова поступила аналогичная сумма — 76 150 рублей.[397] Однако неожиданности в действиях Морозова не было. Это видно из серьезного конфликта, который разгорелся вокруг его персоны в феврале 1900 года.

Дело в следующем: Немирович-Данченко посчитал, что коммерсант покушается на его прерогативы, вмешиваясь в художественную часть. В начале февраля Владимир Иванович жаловался в письме Чехову, что ему приходится «часто ступать на путь компромиссов, в виде особых соглашений с Морозовым, который настолько богат, что не удовольствуется одной причастностью к театру, а пожелает и «влиять». Настоящая ссора началась в середине месяца, когда Немирович пригласил режиссера и антрепренера М. В. Лентовского «посмотреть артистов», а Савва Тимофеевич отменил это распоряжение со словами: «Позвольте-с, а вы ничего не будете делать целую зиму, и дело от этого будет страдать».

Владимир Иванович, обладая болезненным самолюбием, поставил ультиматум: участие Морозова в деле возможно только при условии четкого — и обязательно на бумаге — определения его функций. В феврале 1900 года (до 20-го числа) между двумя руководителями театра произошел обмен письмами. Станиславский в этом конфликте встал на сторону Саввы Тимофеевича: «Морозов и Вы не можете или не хотите спеться. Как видно, начнутся ссоры и недоразумения, а я буду стоять посередине и принимать удары… Без Вас я в этом деле оставаться не хочу, так как мы вместе его начали, вместе и должны вести… Без Морозова (тем более с Осиповым[398] и К°) я в этом деле оставаться не могу — ни в каком случае. Почему? Потому что ценю хорошие стороны Морозова. Не сомневаюсь в том, что такого помощника и деятеля баловница судьба посылает раз в жизни. Наконец, потому, что такого именно человека я жду с самого начала моей театральной деятельности (как ждал и Вас). Нам ворожит бабушка, и если при таком ее баловстве мы не можем или не умеем устроиться, то всё равно из дела ровно ничего не выйдет… С Осиповым я рискую очень… Я не верю в их порядочность, в порядочность же Морозова я слепо верю. Я ему верю настолько, что никаких письменных условий заключать с ним не хочу, ибо считаю их лишними, не советую и Вам делать это, так как знаю по практике, что такие условия ведут только к ссоре. Если два лица, движимые одной общей целью, не могут столковаться на словах, то чему же может помочь тут бумага».[399] Станиславский был прав: между директорами МХТ «точного разграничения функций, обязанностей, сторон деятельности… никогда не было, да и быть не могло. В этом была их сила, это же порождало и сложности».[400] Функции директоров театра, в том числе его основателей — Станиславского и Немировича, во многом пересекались и дополняли друг друга.

Обидчивый Немирович-Данченко не пожелал внять доводам Станиславского: «Инструкции необходимы безусловно. Без них я отказываюсь от предоставления больших прав Савве Тимофеевичу. Я его не так знаю, как Вас, чтобы вступать в общем деле в слепые отношения. С Вами я пойду куда хотите и на что хотите, мы столкуемся. Его я настолько не знаю, а рисковать свободой своей личности не могу. А если бы мы не сошлись в инструкциях, то я предпочту уговаривать всех пайщиков о новом взносе, искать новых, не знаю что… Но я хочу твердо определить права нашего нового компаньона».[401] Таким образом, уже в феврале шла речь о том, чтобы предоставить Савве Тимофеевичу новые полномочия. И они были предоставлены — на бумаге.

Всего через три дня после того, как Морозов стал единственным спонсором МХТ, 4 марта 1900 года, он был назначен одним из директоров МХТ. Его обязанности были черным по белому прописаны в договоре. Официально его пост именовался «Директор хозяйственной части Художественно-Общедоступного театра».[402] Собственно, обустройством театрального быта купец занимался и прежде, но теперь его служебный статус был четко закреплен. Таким образом, при помощи письменного соглашения конфликт исчерпался к удовольствию обеих сторон: Немирович-Данченко получил гарантии невмешательства в его часть дела, а Савва Тимофеевич — широкое поле деятельности, на котором он распоряжался единолично. С момента занятия директорского поста коммерсант всерьез занялся всеми вопросами, связанными с обустройством театрального быта, и развил на этом поприще бурную деятельность.

Летом 1900 года, после окончания театрального сезона, Морозов провел основательный ремонт театра «Эрмитаж», который МХТ по-прежнему снимал для спектаклей. Состояние этого театра оставляло желать лучшего. По свидетельству К. С. Станиславского, когда Художественный только-только въехал в это здание, оно находилось «в ужасном виде: грязный, пыльный, неблагоустроенный, холодный, нетопленый, с запахом пива и какой-то кислоты, оставшимся еще от летних попоек и увеселений, происходивших здесь… Вся обстановка… носила печать дурного тона… Предстояло вытравить из него дурной вкус, но у нас не было денег, чтобы создать в нем приличную для культурных людей обстановку. Все стены с их пошлыми объявлениями мы просто закрасили белой краской. Скверную мебель закрыли хорошими чехлами, нашли приличные ковры и устлали ими все коридоры, примыкающие к зрительному залу, чтобы стук шагов проходивших не мешал ходу спектакля… Но как ни чини старую рухлядь, ничего хорошего выйти не может: в одном месте починишь или замажешь, а в другом откроется новый изъян. Вот, например, в моей актерской уборной я стал приколачивать гвоздь, чтобы повесить полку на стене. Но стены оказались настолько ветхи и тонки (уборные были переделаны из простого сарая), что от ударов молотка кирпич выскочил насквозь и в стене образовалась дыра, через которую ворвался в комнату холодный наружный воздух. Особенно неблагополучно было с отоплением театра, так как все трубы оказались испорченными, и нам пришлось чинить их на ходу, притом в такое время, когда уже завернули морозы и пора было ежедневно нагревать здание. Этот изъян театра принес нам немало страданья и задержек в работе. Но мы не сдавались и боролись с препятствиями. А они были очень серьезны. Помню, в один из спектаклей мне пришлось отдирать от стены своей уборной примерзший к ней костюм, который предстояло тут же надевать на себя… Электрические провода также были в беспорядке и ремонтировались, вследствие чего репетиции происходили при огарках, почти в полной темноте. Каждый день открывал все новые и новые сюрпризы. То выяснялось, что декорации не помещались на сцене и надо было строить новый сарай, то приходилось упрощать мизансцену, постановку и самую декорацию ввиду недостаточности размеров сцены, то я должен был отказаться от полюбившегося эффекта ввиду несостоятельности сценического освещения и механического аппарата».