Юрий Рытхэу - В зеркале забвения

• Название: В зеркале забвения
• Автор: Юрий Рытхэу
• Издательство: Издательство журнала «Звезда»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-94214-013-8

Последняя книга Юрия Рытхэу на русском языке вышла ровно десять лет назад. Но это не значит, что его новые произведения не появлялись в печати. За это время на многих европейских языках вышли его романы «Под Созвездием Печали», «Странствие Анны Одинцовой», «Унна», «В зеркале забвения». Его произведения выходили также на китайском языке (Пекин и Тайвань) и на японском.

Книги Рытхэу удостоены Международных премий: «Гринцане Кавур» — Италия, «Свидетель Мира» — Франция.

Изданием романа «В зеркале забвения» автор начинает публикацию книг, неизвестных широкому российскому читателю.

---

— Премия все же дает многое, — продолжал мечтать Гэмо. — Прежде всего — переиздания. А это деньги. На них, например, можно купить или построить дачу…

Мечта о даче была слабостью Валентины, и она соглашалась, что Государственная премия им не будет лишней.

А между тем благоприятные предвестия доносились отовсюду. Оба литературных издания — «Литературная Россия» и «Литературная газета» поместили обширные хвалебные статьи о творчестве Гэмо, по радио часто звучали его произведения, телевидение приглашало на разного рода передачи, брали интервью.

Снег не удерживался на асфальте, и город никак не мог обрести праздничного вида. Обилие красных флагов и транспарантов, расцвеченный вымпелами на вечной стоянке революционный крейсер «Аврора», гирлянды электрических лампочек, развешанных поперек улиц, грязная снежная жижа, с журчанием уходящая в канализацию… и непрерывный дождь со снегом не способствовали праздничному настроению жителей колыбели революции.

Решение Комитета по Государственным премиям объявлялось в канун годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, и, разумеется, Гэмо ожидал этот день с таким нетерпением, что потерял и сон, и аппетит. Несколько раз порывался выпить, но нежелание показать свою слабость перед женой удерживало его.

Гэмо уселся перед телевизором ближе к девяти часам, когда транслировалась информационная программа «Время».

Пропуская мимо ушей сообщения о трудовых успехах страны, коллективов трудящихся, посвятивших свои достижения наступающему главному празднику страны, он весь напрягся, когда диктор торжественным голосом начал читать постановление Центрального Комитета КПСС и Совета министров о присуждении Государственных премий в области литературы и искусства. С каждым произнесенным именем сердце у Гэмо сжималось до боли. Но вот были названы все новые лауреаты, а своего имени он так и не услышал. Может, он пропустил в волнении?

Всю ночь он ворочался в постели, а поутру, едва дождавшись открытия киосков, отправился за газетами. Накупив ворох центральных и местных, еще в лифте начал разворачивать их.

Потом, уже дома, закрывшись в кабинете, Гэмо изучил Постановление от первой до последней строчки, словно его имя каким-то образом могло затеряться среди других счастливчиков. Он даже изучил списки тех, кто получил премии за кино, архитектуру, живопись и музыку: может, его по ошибке отнесли не туда? Но тщетно. Не было даже близкого намека на его имя. Еще раз, внимательно прочитав список писателей, удостоенных высокой премии, Гэмо обратил внимание на то, что в нем возникло имя узбекского поэта Рамза Бабаджана, которого ранее, в предварительных списках не было. Ясно было, что оно появилось в последнюю минуту и Комитет отдал узбеку предпочтение перед чукчей.

От чувства обиды, унижения слезы подступили к горлу, и на вопрос Валентины, что случилось, он молча протянул газету.

— Я другого и не ожидала, — спокойно сказала она. — Удивительно не то, что тебе не дали премии, а то, что ты так переживаешь… Хочешь вина?

— Нет уж! — громко, почти криком ответил Гэмо. — Я не буду из-за этого напиваться! Как-нибудь переживу!

— Вот и молодец! — весело произнесла Валентина. Она с одобрением посмотрела на мужа, и у Гэмо несколько отлегло от сердца.

Нельзя сказать, что Гэмо так уж равнодушно пережил свою неудачу. Обида сидела глубоко в сердце и, бывало, неожиданно давала о себе знать.

После Нового года Гэмо был в Москве по издательским делам. Он зашел в Союз писателей и на просторной площадке второго этажа Правления столкнулся с Георгием Мокеевичем Марковым, тогдашним председателем Союза писателей и заодно Комитета по Государственным премиям.

Он тепло поздоровался с Гэмо и пригласил к себе в кабинет. Попросил секретаршу принести чаю. Спросил о творческих планах, об изданиях. Когда был выпит чай, Георгий Мокеевич виновато произнес:

— С твоей премией получилось вот что. Список уже лежал на подписи у Председателя Совета министров. Но тут позвонил Первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана и сообщил, что республика в этом году собрала рекордный урожай хлопка. Надо отметить и узбекскую литературу, которая сыграла не последнюю роль в поднятии трудового настроения хлопкоробов… Вот так… Политика, ничего не поделаешь… В следующий раз, обещаю, я все сделаю, чтобы тебе дали премию. Ты ее заслужил давно.

Гэмо вздохнул и сказал:

— Ничего не выйдет.

— Почему? — удивился Георгий Мокеевич.

— Потому что на Чукотке никогда не вырастет хлопок!

Незнамов уже не искал самого Юрия Гэмо, даже его следов, а лишь пытался себе представить его городское окружение. Он отказался идти в другой Музей этнографии, Кунсткамеру, где, по словам Зайкина, находился хороший отдел первобытных народов не только Сибири, но и всего остального мира.

— Как-то все это не очень хорошо, — заметил Незнамов.

— Что не хорошо? — не понял Зайкин.

— Представьте себе музей, где экспонатами были бы мы с вами… Муляжи, или чучела, или восковые фигуры с табличкой: «Интеллигенты времен перестройки и возникновения рыночных отношений в России».

Зайкин немного подумал и согласился: — Да, верно: это не очень хорошо… Мне как-то это не приходило в голову.

Незнамов теперь полюбил бродить по городским паркам. Позади «Спаса-на-Крови» он входил в Михайловский сад, оттуда шел на Марсово поле, и, пройдя открытые торжественные зеленые просторы, окаймленные старинными зданиями, пройдя через мостик, входил в сумрак Летнего сада. Он, не спеша, проходил мимо античных статуй, вглядываясь в выщербленный от времени и непогоды мрамор, старался не думать ни о чем, а просто впитывал в себя настроение этого зеленого острова посреди большого шумного города.

Сумрак леса и сумрак парка были совершенно разными, и окрестные леса Колосово, глухие и темные, не шли ни в какое сравнение с декоративной зеленью городских садов.

Каково было Гэмо очутиться в замкнутом пространстве, ограниченном высокими деревьями, закрывающими горизонт? Незнамов пытался представить себе его ощущения, но почему-то этого не получалось, и вместо этого приходили на память собственные переживания военных времен, когда в колосовских лесах слышались выстрелы и гремели взрывы. Немцы боялись леса и нещадно расправлялись с теми, кого подозревали в связях с партизанами.

Несколько дней проведя в Эрмитаже и Русском музее, Незнамов почувствовал тяжелую усталость от такого обилия впечатлений, от картин в золоченых и бронзовых рамах, блеска красок, роскоши дворцовой обстановки. Порой его голова буквально раскапывалась к концу дня, и сон долго не шел в растревоженное сознание.

То, что в его мыслях всегда присутствовал его двойник, — во благо или признак его неполноценности? Может быть, это раздвоение — причина вечного недовольства собой и неуверенности, способен ли он к более важной и содержательной деятельности? И почему эти мысли никогда раньше не приходили к нему, а появились только в эти дни, когда он приехал в Петербург пройти по следам. Юрия Гэмо? И эта постоянная, неутихающая, то усиливающаяся, то слабеющая боль в сердце, когда вдруг дыхание становится коротким, словно резко уменьшается вместимость легких? Этого раньше тоже не было, и вообще Незнамов никогда не жаловался на свое здоровье и на своей памяти никогда не брал больничного листа.

Каждое приближение к Юрию Гэмо отзывалось болью в сердце — это Незнамов приметил, у него даже появилось предчувствие некоей опасности, и все чаще думалось: а не прекратить ли все и уехать к себе в деревню Тресковицы, в свой дом на краю села, утонувший в высоких травах? Но неподвластная ему и его сознанию сила продолжала держать его в этом раскаленном необычным летним зноем городе.

Из Иностранной комиссии Союза писателей пришло извещение о том, что Гэмо присуждена международная итальянская литературная премия «Гринцане Кавур» и надо лететь в Милан за ее получением.

— Ну вот, — сказала Валентина, — а ты переживал, когда тебе не дали Государственной премии… Много ли советских писателей удостоены иностранных литературных премий? Даже те, у которых и Сталинская, и Ленинская, и Ленинского комсомола?

Поездка в Италию показалась Гэмо сказкой.

В кабинете основателя издательства и собирателя деревянных морских скульптур, которые прикреплялись к бушпритам парусников, он давал бесконечные интервью репортерам итальянских газет. Выяснилось, что хотя Гэмо считается уже лауреатом премии «Гринцане Кавур», он должен участвовать еще в окончательном туре вместе со знаменитым бразильским писателем Жоржи Амаду. Напрасно Гэмо пытался убедить владелицу издательства синьору Джанкарло Мурсию отказаться от такого неравного и обреченного для него на неудачу соревнования. Матрона-издательница была непреклонна.