Владимир Мельник - Гончаров

• Название: Гончаров
• Автор: Владимир Мельник
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: ISBN 978-5-9533-5079-2

Литературная судьба Ивана Александровича Гончарова с самого начала складывалась счастливо. Со дня выхода его первого романа «Обыкновенная история» русской читающей публике стало ясно, что в литературу пришёл писатель-классик. Всё говорило за то, что в ряду первых имён русской литературы появилась новая звезда. С тех пор солидная литературная репутация Гончарова никогда не подвергалась ни малейшему сомнению. Более того, после выхода «Обломова» и «Обрыва» стало понятно, что Гончаров стал ещё и родоначальником русского классического социально-психологического романа.

Книга доктора филологических наук В. И. Мельника рассказывает о жизни и творческой судьбе выдающегося русского писателя.

---

Любопытно, что в «Собрании народных песен П. В. Киреевского» наличествуют былинные сюжеты, входившие в репертуар нянюшки Ильи Обломова. Былины, очевидно, были весьма широко распространены в поволжской устной традиции, что и отметил в своем романе невольно Гончаров. Любопытно и другое: собрание П. В. Киреевского десятью выпусками публиковалось с 1860 по 1874 год, то есть гораздо позже выхода в свет «Сна Обломова». Тогда откуда же Гончарову были известны еще в 1840-х годах сюжеты былин об Илье Муромце и других богатырях? Почти наверное можно сказать, что источник указан в «Сне Обломова» самим писателем: это его нянюшка Анна Михайловна. Кстати, в собрание П. В. Киреевского вошли поволжские былины о тех богатырях, которых узнал по няниным рассказам Илюша Обломов: это былины об Илье Муромце, Добрыне Никитиче, Алеше Поповиче… Очень близок эпику Гончарову оказался жанр былины. Особенно дорога писателю, судя по роману «Обломов», былина об Илье Муромце. Недаром и своего героя он назвал Ильей. Только в изображении автора «Обломова» Илья Ильич — богатырь, просидевший на печи всю жизнь, да так и не успевший совершить никаких подвигов.

Начавшиеся в середине XIX века и, думается, неплохо известные Гончарову публикации фольклорного материала вряд ли, однако, дали ему более, чем впечатления самого раннего детства. Главное знакомство с фольклором было именно там, в Симбирске, в общении с няней Анной Михайловной. Гончаров сам описал процесс вырабатывания в человеке родного языка, в частности, и «фольклорных» его пластов, указывая на огромную роль детских впечатлений: «Ему учатся не по тетрадкам и книгам, в гостиной у папа и мама — а первый учитель — кормилица со своим агу, агу… и другими междометиями, потом нянька с своими прибаутками и сказками… а затем уже обработанный, книжный, чистый или литературный язык — в образцовых писателях. Стало быть, язык, а с ним русскую жизнь, всасывают с молоком матери — учатся и играют в детстве по-русски, зреют, мужают и приносят пользу по-русски».

«Обработанный, чистый, книжный», очень литературный язык Гончарова зачинался с «агу», «агу», с прибауток и сказок Анны Михайловны. Этот язык не пестрит, конечно, пословицами и поговорками, оборотами народной речи, но и не чужд им. Романист знает их немало: «Если б не бы, да не но, были бы мы богаты давно», «Дурень ты, дурень, неразумный ты бабин, то же бы ты слово, да не так бы ты молвил», «Не в пору гость хуже татарина», «Недаром народ говорит, что дитя до семи лет — ангел, с семи до десяти — отрок», «Кто на море не бывал, тот Богу не маливался», «На грех мастера нет», «Бог труды любит» и пр. Пословицы, поговорки встречаются и в романах, и в письмах Гончарова.

Однако еще более в текстах Гончарова встречается простонародных оборотов речи: «Живем — хлеб жуем», «Хромать на обе ноги», «Провал бы тебя взял!», «Ни Богу не свеча, ни черту кочерга», «Не в бровь, а прямо в глаз» и т. д. Где мог услышать все это Гончаров?

Но не былина и не пословица более всего интересны романисту. Больше всего его, несомненно, занимает сказка, причем сказка волшебная. Сам Гончаров, судя по «Сну Обломова», в детстве выслушал от няни Анны Михайловны немало волшебных сказок. Впрочем, упомянул их здесь писатель всего несколько: сказку «о Емеле-дурачке» («Емеля-дурак», «По щучьему велению»), сказку о Жар-птице («Сказка об Иване-царевиче, жар-птице и о сером волке»), сказку «о медведе с деревянной ногой» («Медведь»). Сказку о медведе Гончаров подробно цитирует, приводя из нее слова медведя, отправившегося на поиски своей ноги: «Скрипи, скрипи, нога липовая; я по селам шел, по деревне шел, все бабы спят, одна баба не спит, на моей шкуре сидит, мое мясо варит, мою шерстку прядет». В сборнике сказок Афанасьева мы не найдем подобных слов. Это значит, что Гончаров не пользовался им, а, скорее всего, просто хорошо помнил сказки своего детства, приводя какой-то поволжский вариант текста сказки о медведе на липовой ноге, поведанной все той же Анной Михайловной.

Но, конечно, главное влияние няни распространялось на нравственность писателя, на самые глубинные, в душе залегающие пласты мировосприятия. Этого влияния нельзя ни измерить, ни оценить. Но кто знает, как бы сложился писательский путь Гончарова, не будь в его жизни «симбирской Арины Родионовны», его няни Анны Михайловны? Недаром он пишет, что няня «с простотою и добродушием Гомера, с тою же животрепещущею верностью подробностей и рельефностью картин влагала в детскую память и воображение Илиаду русской жизни…». А ведь «животрепещущая верность подробностей и рельефность картин» — это главные отличительные свойства художественного таланта Гончарова. В воспоминаниях писателя Г. Н. Потанина приведен характерный эпизод, относящийся ко времени пребывания Гончарова в Симбирске в 1849 году: «Трогательны были его беседы со слепой няней. Мне кажется, иногда он слов не находил, как бы нежнее ее назвать. «Голубка моя возлюбленная! Помнишь, какие волшебные сказки ворковала ты мне?» И он поцелует голубку и погладит по голове. «Хочешь, я золотом засыплю тебя за них?» Старушка обидится и шепчет с укором: «Эх, Ваня, Ваня неразумный! На что мне твои деньги в могилу? Мне всего на свете дороже твоя любовь!» — и разрыдается до истерики».

Жаль, что мы почти ничего не можем сказать об этой безвестной русской женщине-симбирянке, вложившей щедрую душу в своего «Ваню» и так полно, хотя и безымянно поучаствовавшей в создании «Обломова», да и других гончаровских шедевров. Она была лишь одной из многих, поддерживавших великую духовную связь многих русских родов и поколений. В своем романе Гончаров пишет: «И старик Обломов, и дед выслушивали в детстве те же сказки, прошедшие в стереотипном издании старины, в устах нянек и дядек, сквозь века и поколения». Анна Михайловна отличалась очень высокими нравственными качествами и, может быть, повлияла на своего воспитанника не только своими чудными сказками, но и еще более своей самоотверженностью и кристально чистой, детской душой. Гончаров помнил именно это до конца своей жизни. Уже в 1881 году в прибалтийском Дуббельне он вспоминал «образ своей старушки няни, кроткого, смиренного и самоотверженного существа, всю жизнь свою положившего за других, и с грустью указывал на то, как много таких существований проходит у нас незамеченными и неоцененными».

К сказанному остается прибавить, что не только дух народного творчества передавала нянюшка Анна своему воспитаннику, но и, несомненно, кротость, христианскую мудрость, дух негромко прожитой, но евангельской жизни. И все это сказалось впоследствии на судьбе и личности великого писателя.

Был ещё один человек, сыгравший в становлении личности Гончарова огромную роль. Отец Ивана Александровича умер, когда будущему писателю было всего семь лет. После смерти Александра Ивановича многие заботы о воспитании детей взял на себя их крестный отец, отставной моряк, дворянин Николай Николаевич Трегубов. В очерке «На родине» Гончаров вспоминал, что Трегубов в своё время «случайно заметил красивый, светлый, уютный деревянный флигель при нашем довольно большом каменном доме, выходившем на три улицы, — и нанял его, не предвидя, что проживёт в нём почти полвека и там умрёт». Сведений о Трегубове сохранилось гораздо более, чем даже о родителях писателя. Сам Гончаров в воспоминаниях «На родине» говорит о нём следующее: «Добрый моряк окружил себя нами, принял нас под свое крыло, а мы привязались к нему детскими сердцами, забыли о настоящем отце. Он был лучшим советником нашей матери и руководителем нашего воспитания.

Якубов (под этой фамилией Гончаров описывает в очерке Трегубова. — В. М.) был вполне просвещенный человек. Образование его не ограничивалось техническими познаниями в морском деле… Он дополнял его непрестанным чтением — по всем частям знания, не жалел денег на выписку из столиц журналов, книг, брошюр…»

Заступивший место отца Трегубов отчасти смягчал строгую систему воспитания матери. Он был, по словам Гончарова, «отец-баловник… Баловство — не до глупой слабости, не до излишества — также необходимо в детском воспитании. Оно порождает в детских сердцах благодарность и другие добрые, нежные чувства. Это своего рода практика в сфере любви, добра. Сердце, как и ум, требует развития.

Бывало, нашалишь что-нибудь: влезешь на крышу, на дерево, увяжешься за уличными мальчишками в соседний сад или с братом заберешься на колокольню — она (мать. — В. М.) узнает и пошлет человека привести шалуна к себе. Вот тут-то и спасаешься в благодетельный флигель, к «крестному». Он уж знает, в чем дело. Является человек или горничная с зовом: «Пожалуйте к маменьке!» — «Пошел» или «пошла вон!» — лаконически командует моряк. Гнев матери между тем утихает — и дело ограничивается выговором вместо дранья ушей и стояния на коленях, что было в наше время весьма распространенным средством смирять и обращать шалунов на путь правый».