Рудольф Баландин - Вернадский

• Название: Вернадский
• Автор: Рудольф Баландин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-0966-4

Человечеству суждено такое будущее, которого оно достойно. И тем вернее на Земле наступит торжество разума, добра и красоты, чем больше будет среди нас людей, духовно близких Владимиру Ивановичу Вернадскому. Чем он только не занимался! Кристаллографией и биологией, изучением почв, природных вод, метеоритов, радиоактивных элементов. И не просто интересовался, но исследовал, осмысливал, делая открытия. Его научные пророчества сбывались. И все-таки его гениальное учение о биосфере заслуживает дополнительной разработки. Что уж говорить о концепции ноосферы, всепланетной области господства научной мысли… Ничего подобного не свершилось и в ближайшем будущем не предвидится. Означает ли это, что его идеи устарели? Ни в коей мере! Они живы сегодня, а некоторые еще ждут своего часа. Даже его заблуждения обладают мощным творческим потенциалом, побуждая к спору и новым открытиям. Книга издается к 150-летнему юбилею великого ученого.

---

По словам Докучаева: «Эти закономерные, можно сказать, незыблемые, вековечные соотношения, находясь в основе, в корне наиболее существенных этнографических, исторических, бытовых, даже экономических, социальных и всевозможных культурных человеческих особенностей и проявлений, всегда от века роковым неотразимым образом тяготели над всем человеческим миром и поныне, как дамоклов меч, висят над ним, связывая мнимого господина Земли по рукам и ногам, несмотря ни на какие успехи цивилизации, ни на какие открытия науки и техники, ни на какие политические перевороты, катастрофы, перемены, перетасовки».

Вернадский не торопился приниматься за глобальные обобщения. Прежде следовало обучиться черновой научной работе, сбору и обработке фактов, а также умению наблюдать и понимать природу. В этом отношении пример Докучаева был для него чрезвычайно ценен.

«По складу своего ума, — вспоминал Владимир Иванович, — Докучаев был одарен совершенно исключительной пластичностью воображения; по немногим деталям пейзажа он схватывал и рисовал целое в необычайно блестящей и ясной форме. Каждый, кто имел случай начинать свои наблюдения в поле под его руководством, несомненно, испытывал то же самое чувство удивления, какое помню и я, когда под его объяснениями мертвый и молчаливый рельеф вдруг оживлялся и давал многочисленные и ясные указания на генезис и на характер геологических процессов, совершающихся и скрытых в его глубинах».

Экспедиции Докучаева, в которых принимал участие Вернадский, тоже были своеобразным научным братством. По свидетельству геолога П. Ф. Баранова, участники нижегородской экспедиции «представляли одну семью, работавшую с полным самоотвержением на пользу общему делу».

Им приходилось часами трястись в телегах, до изнеможения ходить в маршруты, карабкаться по береговым обрывам, мокнуть под дождем, ночевать под открытым звездным небом…

Почвенная экспедиция Докучаева исследовала рельеф, растительный и животный мир почв, климат, подземные воды, горные породы, физико-геологические процессы, геологическую историю района — весь комплекс природных условий, цельную природу, а не только её часть.

Живой, сложный, изменчивый мир открывался Вернадскому. Он записал в дневник: «Кто знает, может быть, есть законы в распределении минералов, как есть причины возможности образования той или другой реакции именно в этом месте, а не в другом».

И вновь — постановка проблемы, а за простотой общего ответа скрывается неведомая область для науки того времени. По каким законам происходят химические реакции в природе: здесь — одни, а там — другие? Как протекают они, к каким приводят результатам?

Речь должна идти не просто о реакциях, которые когда-то начинаются, протекают и заканчиваются. Разве после образования минерала время останавливается, словно в замке Спящей красавицы? Нет, минералы изменяются, живут, включаются в новые превращения. Выходит, следует говорить о чередовании химических реакций в природе, о круговоротах.

Сто лет назад подобные вопросы еще не были поставлены. Начинающий ученый Вернадский подошел к ним вплотную. Позже он отметил, что именно Докучаев обратил его внимание на динамическую сторону минералогии, на необходимость изучения минералов во времени.

…В 1884 году умер Иван Васильевич Вернадский. Год спустя Владимира Вернадского после окончания университета оставили для подготовки к профессорскому званию, назначив хранителем минералогического кабинета. В 1886 году он женился на Наталье Егоровне Старицкой; на следующий год родился сын, названный Георгием.

Выходит, независимость Владимира Ивановича не относилась к личной жизни. Тут даже он, как иногда говорят, был обременен семьей. И «бремя» это взял сознательно, считая, что оно поможет в научной работе.

Странно? Нет, не очень.

Настоящего мужчину характеризует высокая ответственность за самого себя, за свои мысли и поступки. Но еще больше мужества, твердости и доброты требует ответственность за других. Без этого нет возмужания.

Принято считать, что дети затрудняют жизнь: лишние заботы и расходы; давно уже в США и Западной Европе было отмечено, что в наш технический век супружеские пары предпочитают иметь престижный автомобиль, а не ребёнка. То же поветрие пришло в Россию.

Семья не мешала, а помогала Владимиру Ивановичу работать. Он охотно проводил время с детьми; жена была ему верным помощником.

В марте 1888 года они расстались на несколько месяцев: его отправили за границу для работы в минералогических и кристаллографических лабораториях. В дни разлуки он постоянно писал жене, делясь с ней своими мыслями и воспоминаниями. По этим письмам можно судить, как складывались его первые научные поиски.

Переписывался он и с Докучаевым. Теперь это было общением коллег и товарищей, а не учителя и ученика.

По просьбе Докучаева Вернадский прислал ему свою фотографию. Заметив, что его бывший ученик похудел, Докучаев заключил: «Слишком усердствуете». А затем спросил, предполагая утвердительный ответ: «Не пора ли Вам приниматься за вполне самостоятельную работу?»

Жизнь неживого

В царской России было немало ученых с мировым именем. Однако отсутствовали хорошо оборудованные минералогические и химические лаборатории. Вернадский сначала отправился в Неаполь, к профессору Скакки. Но он был стар и оставил научные исследования. Пришлось переехать в Мюнхен к «королю кристаллографии» Паулю Гроту.

В Мюнхенской научной библиотеке Вернадского заинтересовали труды по капиллярности. Неожиданно попалась ссылка на опыты Леонардо да Винчи, который пытался понять, почему вода встречается в горах, каким образом она поднимается высоко над уровнем моря.

Леонардо смачивал водой вату, губку, войлок и наблюдал за подъемом уровня. Вернадский живо представил себе эти опыты: «На меня приятно подействовало, что в первый раз человеческий ум познал существование капиллярных сил под чудным небом дорогой моей Италии, и человек этот был один из самых лучших людей, величайших гениев — ученый, художник и общественный деятель Леонардо да Винчи».

(Италию Вернадский любил, он даже предполагал, что его предки могли быть выходцами из этой страны; одного из итальянских геологов звали Вернази де ля Вернаска.)

Владимир Иванович, обучившись работать с новейшими приборами, приступил к самостоятельным исследованиям. Грот дал задание: делать замеры оптических свойств эфира тримезиновой кислоты.

Вернадский просиживал за приборами порой до позднего вечера. Но мысль его не желала ограничиваться тесными пределами лаборатории, замыкаться в рамках данной конкретной темы.

«Минуты, когда ты обдумываешь те или иные вопросы, — делился он с женой своими ощущениями, — когда, соединяя известное уже ныне, стараешься связать эти данные, найти способ проникнуть глубже и дальше в строение вещества, в такие минуты переживаешь какое-то особое состояние, это настоящий экстаз».

В своем воображении он проникал до мельчайших частичек твердой материи и старался придумать эксперименты, позволяющие определить расстояние между ними. Эти опыты никто еще не ставил. А тут внезапно, как луч света, является мысль о том, что опыт возможен. «Так хорошо, когда ум углубляется в эти интересные вопросы, когда мысленно анализируешь строение материи, ищешь законы».

Молодой русский ученый удивлял Пауля Грота неожиданными вопросами. Приходилось Вернадскому сдерживаться, а то профессор примет его за фантазера. И все-таки удержаться было невозможно: «Всё это сильнее меня, и я не могу не стараться познать».

Вместе с ним производил опыты молодой немецкий ученый Мутман, которого эта работа не очень интересовала. Он предлагал поскорее опубликовать результаты наблюдений. Вернадский не спешил. Он не был уверен в точности некоторых измерений.

Гроту нравились любознательность и трудолюбие русского практиканта. Но Вернадский не был собой доволен. Он желал научиться не только определять минералы, но и узнавать место их рождения. Скажем, откуда образцы кварца: из Каррары, из Альп или Кавказа? Тут нужен особенно острый, чуткий к тончайшим оттенкам и отблескам глаз.

«У меня недоставало до сих пор этого умения наблюдать явление, и теперь мне приходится учиться ему, — сетует он. И продолжает: — А я в этом случае не представляю исключения — большинство нас таково. Школа и домашнее воспитание должны развивать эти чувства во всем объеме, ум должен образовываться среди самого разнообразного пользования органами чувств, среди самых разнообразных оттенков впечатлений».

По его мнению, он все еще видит природу смутно, как бы в тумане, с трудом проникая в ее жизнь, не умея наблюдать ее тонко и полно.

Грота заинтересовали идеи молодого русского ученого. Узнав, что Вернадский намерен практиковаться у французских коллег, Грот попытался его отговорить, оставив в своей лаборатории. По его мнению, Вернадский может сделать «большую работу».