Эдуард Геворкян - Цезарь

• Название: Цезарь
• Автор: Эдуард Геворкян
• Издательство: Вече
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: ISBN 978-5-9533-4545-3

История Рима насыщена событиями и персонами, которым уместно определение — судьбоносные! Именно судьбоносные, поскольку облик современного мира, без всяких преувеличений, формировался в ту эпоху. В свою очередь Гай Юлий Цезарь — знаковая фигура, своего рода «точка сборки» западной цивилизации. Именно цезаризм стал движущей силой развития Европы на многие века и тысячелетия. Героизация Цезаря во многом определила его образ — великий деятель, вершитель великих деяний во времена великих событий. В отличие от многих других, которые запомнились лишь одной или двумя характерными чертами, как правило, злодейского свойства, Гай Юлий вполне человечен. Но почему же именно он так основательно запечатлелся в массовом сознании, а не Помпей, прозванный Великим, или чудовищно богатый Красс, победитель Спартака? Ведь это были деятели, вполне равные ему по способностям и силе. Но они остались только фоном, декорацией для главного героя лишь потому, что в итоге проиграли Цезарю и, несмотря на былые заслуги, так и остались в его тени.

---

Слухи о готовящихся кровопролитиях ходили по городу, люди шептались о заговорах, но у Цицерона пока еще не было конкретных улик, чтобы выдвинуть против Катилины обвинения в суде.

Цицерон внимательно следит за Катилиной и его сторонниками. Фульвия, жена сенатора и любовница Квинта Курия, одного из ближайших соратников Каталины, в курсе всех замыслов — болтливый любовник исправно рассказывает ей обо всем. Цицерон сначала убеждает представительницу знатного и древнего рода Фульвию, что ей неуместно предавать традиции Республики, да и якшаться со всякой чернью, а потом с ее помощью перевербовывает и самого Квинта Курия. Теперь Цицерон в курсе планов заговорщиков, но пока это лишь слова, и нет реальной улики или повода обвинить их в суде.

Пока Катилина чего-то ждет, не решаясь начать активные действия, судьба или более хитроумные политики решают все за него. Улики вскоре находятся.

18 октября у Цицерона вдруг объявляются нежданные гости.

«Когда приверженцы Каталины в Этрурии уже собирались в отряды и день, назначенный для выступления, близился, к дому Цицерона среди ночи пришли трое первых и самых влиятельных в Риме людей — Марк Красс, Марк Марцелл и Метелл Сципион. Постучавшись у дверей, они велели привратнику разбудить хозяина и доложить ему о них. Дело было вот в чем. После обеда привратник Красса подал ему письма, доставленные каким-то неизвестным. Все они предназначались разным лицам, и лишь одно, никем не подписанное, самому Крассу. Его только одно Красс и прочел и, так как письмо извещало, что Катилина готовит страшную резню, и советовало тайно покинуть город, не стал вскрывать остальные, но тут же бросился к Цицерону — в ужасе перед грядущим бедствием и вместе с тем желая очистить себя от обвинений, которые падали на него из-за дружбы с Каталиной. Посоветовавшись с ночными посетителями, Цицерон на рассвете созвал сенат и, раздав принесенные с собою письма тем, кому они были направлены, велел прочесть вслух. Все одинаково извещали о злодейском умысле Каталины. Когда же бывший претор Квинт Аррий сообщил об отрядах в Этрурии и пришло известие, что Манлий с большою шайкою бродит окрест этрусских городов, каждый миг ожидая новостей из Рима, сенат принял постановление вверить государство охране консулов, чтобы те оберегали его, принимая любые меры, какие сочтут нужными».[55]

И Цицерон немедленно принимает меры. Легионам, стоявшим недалеко от Рима, дается предписание подавить мятежные силы в Этрурии.

История с письмами отдает явной провокацией.

Историк Том Холланд в книге «Рубикон. Триумф и трагедия Римской Республики» выдвигает версию о том, что предателем был сподвижник Катилины Целий Младший, сын банкира Целия Руфа. Сам Холланд называет свою же гипотезу безумной и пытается дать психологическую мотивацию возможному поступку Целия, находя ее в идеализме и одновременно в честолюбии последнего. В пользу этой версии свидетельствует якобы то, что единственная известная нам личность, тесно связанная с Цицероном, Крассом и Катилиной является Целий. В предисловии к книге Холланда рекомендуют как историка-энциклопедиста, а также мастера психологического мотивационного портрета исторических деятелей. Однако при всей красочности гипотезы она несколько отдает дешевой конспирологией — взаимоотношения между римскими политиками по критерию «тесноты связей» дали бы фору студенческому общежитию, оказавшемуся на необитаемом острове.

Если взять за отправную точку известный нам вопрос «кому выгодно?», то первым подозреваемым должен был оказаться сам Цицерон. Холланд сквозь зубы признает, что Цицерон мог пойти на многое, чтобы заставить Катилину подставиться. В том числе и вынудить его к рассылке писем.

Но разве человек, в данный момент являющийся реальным правителем Рима, человек, который не гнушается использовать любовниц сенаторов в качестве осведомителей, а также легко вербующий соратников Катилины, не мог сам надиктовать эти письма и разослать по некоторым адресам, заодно проверив, как адресат отреагирует?

Или же Красс оценил финансовые риски в случае победы Каталины и понял, что вторые проскрипции могут ему дорого обойтись, да и обещания простить всем долги тоже звучат подозрительно, и надиктовал эти письма, чтобы сорвать заговор и самому выйти из него с минимальным ущербом?

В детективных романах автором провокации должен был бы оказаться тот, на кого меньше всего подумают. Например, Гай Юлий Цезарь, которому надоело ждать, пока Катилина колеблется, и подвигнуть его на любые действия, а там видно будет. Но жизнь, как правило, проще и скучнее детективных романов.

Самое вероятное — «трое первых и самых влиятельных в Риме людей — Марк Красс, Марк Марцелл и Метелл Сципион» — собрались вместе и решили, что идея заговора скисла, или же, прикинув возможные доходы и убытки, решили, что первые не покроют вторые. Приняв решение, они договорились с Цицероном, как быстро погасить мятеж в зародыше. Остальное — дело техники.

А если уж копнуть глубже, то можно назвать и Клодия Пульхра, который не так давно пытался засудить Катилину за его делишки в провинции, но неудачно. Клодий и есть тот самый персонаж, чем-то напоминающий Цезаря, и к нему, Клодию, мы еще вернемся.

Впрочем, любознательный читатель может и сам предложить несколько не менее правдоподобных версий — скудная информация о тех днях дает простор воображению. Для нас же достаточно, что заговор Каталины стал причиной одного из самых блестящих образцов ораторского искусства, а также некоторых выражений, вошедших в плоть и кровь нашего языка.

Речь идет о «Первой речи против Луция Каталины».

Вслушайтесь в чеканные фразы Цицерона, которыми он начал свою речь 8 ноября 63 года до P. X.:

«Доколе же ты, Катилина, будешь злоупотреблять нашим терпением? Как долго еще ты, в своем бешенстве, будешь издеваться над нами? До каких пределов ты будешь кичиться своей дерзостью, не знающей узды? Неужели тебя не встревожили ни ночные караулы на Палатине, ни стража, обходящая город, ни страх, охвативший народ, ни присутствие всех честных людей, ни выбор этого столь надежно защищенного места для заседания сената, ни лица и взоры всех присутствующих? Неужели ты не понимаешь, что твои намерения открыты? Не видишь, что твой заговор уже известен всем присутствующим и раскрыт? Кто из нас, по твоему мнению, не знает, что делал ты последней, что предыдущей ночью, где ты был, кого созывал, какое решение принял?».

И сейчас выражение «доколе» частенько можно услышать или прочитать у посредственных журналистов — со временем оно, увы, поистрепалось.

А вот следующие два слова, которые произнес Цицерон, мы часто цитируем, забыв, кому они принадлежат:

«О времена! О нравы!» (и далее: «Сенат все это понимает, консул видит, а этот человек все еще жив», но в наши как бы вегетарианские времена публичные призывы к физической расправе не корректны).

Далее он произносит еще много слов, но для нас достаточно и этих, чтобы оценить силу удара по заговорщикам.

Катилина, выслушав Цицерона, понимает, что обречен, и в ту же ночь покидает Рим. Он пишет письмо Катулу, объясняя причины своего бегства именно в невиновности, жалуется на несправедливость обвинений, но дело сделано.

Теперь следовало разобраться с оставшимися в Риме сторонниками Катилины, и Цицерон приступает к чистке.

Процесс

Катилина, сбежав из Рима, присоединяется к войскам своих сторонников в Этрурии. Манлию удалось собрать почти два легиона, костяк которых составляли бывшие воины Суллы, опытные бойцы, готовые сражаться за своего вождя и за добычу. К ним примкнули и разорившиеся мелкие землевладельцы, тоже надеющиеся поживиться. Но плохо вооруженная армия Каталины не могла оказать серьезного сопротивления регулярной армии, и в сражении при Пистории в 62 году до P. X. была разбита, а сам Катилина пал во время битвы.

После бегства Каталины обстановка в Риме вместо того, чтобы прийти в норму, наоборот, раскалилась до предела. Мятежники чутко уловили состояние умов сограждан. Как писал Саллюстий, «безумие охватило не только одних заговорщиков; вообще весь простой народ в своем стремлении к переменам одобрял намерение Каталины. Именно они, мне кажется, и соответствовали его нравам. Ведь в государстве те, у кого ничего нет, всегда завидуют состоятельным людям, превозносят дурных, ненавидят старый порядок, жаждут нового, недовольные своим положением, добиваются общей перемены, без забот кормятся волнениями; так нищета легко переносится, когда терять нечего». Теперь еще раз перечитайте слова Саллюстия и напомните себе, что это он говорит о состоянии умов Республики накануне ее падения, а не о наших с вами временах.

Хотя военные действия велись в Этрурии, в Риме царили панические настроения. Цицерон, оседлав волну настроений и чувствуя себя спасителем Отечества, чуть ли не каждый день оповещает сограждан о все новых и новых заговорах оставшихся в городе сторонников Каталины, которые затаились для того, что нанести удар по нему и по другим сенаторам. Он рассказывает о готовящихся убийствах и отравлениях, а красноречие консула, помноженное на страх народа перед новой гражданской войной, рождает в умах граждан подозрение друг к другу.