Николай Непомнящий - Брем

• Название: Брем
• Автор: Николай Непомнящий
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9533-6140-8

Человек с мировым именем. Пожалуй, в первую очередь это понятие можно отнести к Альфреду Брему. Его книга «Жизнь животных» и сейчас, спустя 150 лет после первого издания, привлекает все новых читателей. В чем же ее сила? Что за человек создал этот труд? Как сумел он соединить научность и популярность изложения, да так, что люди искренне считали его «отцом животных»? Брем не расчленял скальпелем их тела, не изучал мертвую материю под микроскопом, он всего лишь наблюдал в поле и в лесу Жизнь во всех ее проявлениях. Свои знания он начал приобретать в долгих и изнурительных экспедициях, которые вели его не только через пустыни и тропики Африки, но и по полярным областям и горным районам Центральной Азии и Сибири, сделав его поистине Человеком всей земли.

---

Тут-то и расстилается перед ним «море дьявола». Умирающему представляются самые восхитительные виды: сельские жилища, окруженные рекою, пальмовые леса на берегу озера, потоки, по которым идут расцвеченные флагами суда; ему чудится вода во всевозможных комбинациях. Воображение так услужливо услаждает болящую душу милыми призраками! Если представим себе, что фата-моргана при таких именно обстоятельствах разостлала по равнине свое воздушное озеро, то досужая фантазия легко может добавить к тому, что действительно чудится, еще деревья, дома, людей — словом, все, чем вздумается потешить умирающего. Как удивительно верно представляется это состояние в стихотворении Фрейлиграта, из которого приводим выдержку в прозе:

«Она с изумлением озирается вокруг. Как, что такое? Ты спишь, супруг мой? Небеса были свинцовые, а теперь облекаются в светлую сталь. Где же пламенная желтизна пустыни? Куда ни взгляну — всюду свет! Все сияет, словно море, бьющееся о берега Алжира.

Блестит и сверкает, точно река, — она манит к себе свежестью и влагой, громадным зеркалом светится она — проснись же, то, быть может, Нил! Ах нет, мы шли к югу, так это, верно, Сенегал? Или это само море, с его резвыми пенистыми волнами?

Все равно, это вода, проснись же! Моя одежда уже лежит на земле. Вставай, господин мой, и побежим туда, потушим пламя, палящее нас. Один освежительный глоток, одно прохладное купанье, и мы запасемся новыми силами. Вон виднеются высокие башни — там и конец нашему странствию. Милый, язык мой пересох, я жажду! Проснись же, уж сумерки наступают». Еще раз открывает он глаза и глухо произносит: «Марево! То призрак, злее самого самума, — потеха злых духов!» Он замолк — призрак исчез — и жена упала на бездыханное тело мужа!»

Тело остается на месте и высыхает, как мумия. Пройдет тут новый караван, засыплет песком почерневший труп, легкий, как перо; но ветер непременно опять раскроет его. На всяком значительном тракте в пустыне путник всегда может встретить такие «песчаные мумии» верблюдов и людей; обыкновенно из песка торчит лишь какой-нибудь отдельный член, при виде его араб произносит краткую молитву — этим и ограничиваются похороны в пустыне.

Я, как очевидец, по собственному опыту могу описать впечатления этих воздушных призраков. Воздушные явления-отражения я видал сотни раз, в Хартуме, например, ежедневно — но настоящие признаки фата-морганы испытал только один раз. Мы шли с караваном, уже более суток вовсе не имели воды и восемнадцать часов ничего не ели. Жажда и голод томили нас ужасно. Мы направились к Нилу. «Смотри! — говорю я проводнику. — Вот он, наконец, виднеется. Я вижу большое селение, много пальм, спеши, спеши привесть нас туда: там найдем воду, скорее, скорее!» — «О, господин, река еще далеко — ты видишь дьявольское море!» — ответил мне араб. Явление повторялось несчетное число раз и все было лишь обманом ослабевших чувств. Наконец всем нам стали чудиться разнообразнейшие виды: все такие же плоды фантазии, но они, как нельзя больше, соответствовали желаниям и потребностям наших пустых желудков и пересохших языков. Когда томишься жаждою в этих палящих зноем широтах, то все представления сосредоточиваются на понятии о воде; больше ни о чем не грезишь. Надо побывать в пустыне и испытать все муки жажды, чтобы понять, с какой стремительностью бросается к реке даже самый свежий и здоровый караван; надо самому пострадать от такой жажды, чтобы уверовать в призраки фата-морганы. Когда среди жаркой пустыни истощается живительная влага, тогда воображение рисует в отуманенном мозгу самые прелестные призраки; если же человек совершенно здоров и обеспечен против всех лишений, тогда всякие воздушные явления исчезают и видишь только то, что есть на самом деле.

Фата-моргана представляется в виде пространного наводнения, из среды которого действительные предметы, как живые, так и неодушевленные, являются плавающими на воде. Они как будто и отражаются в ней, и представляются в опрокинутом виде, как настоящее отражение. Живые и движущиеся существа, представляясь носящимися на поверхности влаги, кажутся громадными и лишь по мере приближения к ним принимают свои настоящие формы. Самая отражающая поверхность представляется от 6 до 8 футов глубиною, а цветом похожа на мутную, не освещенную солнцем воду.

Призрак начинается обыкновенно около 9 часов утра, в полдень всего явственнее, а к 3 часам пополудни пропадает; об эту пору он в разных местах разрывается, подобно туману, становится бледнее и наконец вовсе исчезает. Таково явление фата-морганы, с точки зрения неповрежденных нервов, при здоровом состоянии крепкого тела.

К счастью, проводник, наметив верный путь, решительно вел караван вперед».

В первых числах нового, 1848 года степная природа стала разнообразнее, растительность — ярче, а животный мир — богаче. У кочевников путешественники разжились свежим козьим молоком — настоящим лакомством и лекарством для пересохших от жары глоток. После привала быстрее пошли дальше. Дромадеры бежали резво, переходя на рысь, чувствуя близость свежей воды. Издалека услышанный скрип водяных колес показался божественной музыкой. Наконец-то! Тяготы пустыни были вскоре забыты.

Они решили остаться в деревне Керери на ночь, потому что она была расположена в 10 километрах к северу от Омдурмана,[7] где ночевать они не решились.

Мюллер пошел вперед, взяв на себя роль квартирмейстера, а Брем двинулся в путь с медлительным, тяжело груженным караваном и прибыл в Хартум на день позже. Там Мюллер уже снял небольшой дом, окруженный высокой стеной. В нем-то и собрались вскоре все находившиеся поблизости в наличии европейцы. Генерал-губернатор Солеман-паша радушно встретил гостей.

Приключения в Хартуме

Менее чем за десятилетие место слияния Белого и Голубого Нила стало крупным торговым центром. Земли, завоеванные Египтом, были разделены на провинции Нубия, Така, Фашль, Сеннар и Кордофан. Здесь находилась столица Хартума во главе с генерал-губернатором, который оказался весьма общительным, добрым человеком, пообещавшим Брему всяческую поддержку.

Со временем соломенные хижины уступили место одноэтажным глиняным постройкам, появились даже улицы с грунтовым покрытием, сразу же заполнившиеся мусором. От главной дороги, что пересекала Хартум с запада на восток, почти все улицы вели к рынку, который вместе с выросшими мечетями превратился в центр города. На рынке бойко шла торговля разными товарами, которые были отделены здесь друг от друга. Хлеб продавался отдельно от муки, молочные продукты — в стороне от овощей, масло и другие жиры — в отдалении от кормов для животных.

Резко контрастируя с серыми окрестностями, на берегах Голубого Нила раскинулись сады, где росли виноград, лимоны, бананы, инжир, гранаты и кышта — вкусный, похожий на ананас плод. Тут были даже фиги, которые в этих местах достигли самой южной границы своего ареала.

Очевидно, что поначалу местное население не соблюдало никаких планов по застройке, и дома возникали там, где хотелось их владельцам. Прямо на месте из глинистой почвы лепили кирпичи и высушивали их на солнце. Стены из таких «кирпичиков» росли как грибы после дождя. Крыши опирались на деревянные балки из мимозы, а покрытие делалось из крупных пальмовых листьев. Любой сильный дождь превращался для обитателей таких домов в теплый душ, причем вода легко затапливала все помещения.

Внутреннее убранство этих домов было более чем скромным — глиняный пол и такие же голые беленые стены. Решетки на окнах и запоры отсутствовали. Ведь имущества у населения, которое нужно было бы защищать, практически не имелось…

Отдельно стоящие здания во время сезона дождей помимо людей населялись огромным количеством всякой живности, главным образом пауков и насекомых, поэтому уборка, если хозяева вообще за этим следили, занимала у них все свободное время.

Открытые оконные и дверные проемы всегда манили к себе бесчисленное количество мух, ос и кровожадных комаров, поэтому всегда приветствовался свободный доступ в дома ящериц (главным образом гекконов и сцинков), которые с аппетитом поедали по ночам непрошенных шести- и восьминогих постояльцев. Зоолог Брем подолгу наблюдал за охотой ящерок, и впоследствии этот опыт немало пригодился ему при оборудовании террариумов в европейских городах.

Из дневника: Неприятное соседство

«Всего хуже относительно жилищ приходится в Хартуме вновь прибывшим. Когда иностранец в первый раз нанимает квартиру, он неизбежно получает самый скверный дом, потому что лучшие здания уже заняты долее живущими. Здесь он должен устроиться, как может лучше, сам, потому что хозяин не дает своему жильцу, кроме четырех стен, решительно ничего. Прежде всего приходится отчищать дом от всяких гадов. Во всех темных местах гнездятся в дождливое время года скорпионы, тарантулы, уродливые ящерицы, шершни и другие отвратительные гости. Вечером никогда не следует входить в комнату без свечки, потому что иначе оживленное в это время сонмище легко может быть опасно. Я наступил однажды в темном проходе на очень ядовитую виперу,[8] которая, по счастью, была занята глотанием только что убитой ею пары ласточек и не могла укусить меня. К большим паукам и скорпионам привыкаешь так, что никогда не пропустишь принять против них необходимые меры предосторожности. Ночные ящерицы, бегающие с помощью своих клейких пальцев по потолку и ловящие мух, скоро становятся любы каждому за приносимую ими пользу и за их невинную оживленность; с удовольствием слышишь «гек-гек», испускаемый ими крик, за который их называют гекконами. Но зато крайне неприятны докучливые насекомые.