Владимир Снегирев - Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны

• Название: Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны
• Автор: Владимир Снегирев
• Издательство: СП ИКПА
• Жанр: Военное
• Год: 1991
• ISBN: 5—85202—050—8

Эта книга представляет собой уникальный опыт исследования малоизвестных и попросту неизвестных сторон войны в Афганистане, начиная с апрельского переворота 1978 года и заканчивая выводом советских войск в феврале 1989 года.

Опираясь на богатый фактический материал-свидетельства советских дипломатов, военных, работников спецслужб, высокопоставленных партийных функционеров, а также первых лиц из числа афганских политических и военных деятелей, авторы предпринимают попытку расшифровать многие таинственные и драматические моменты войны и того, что ей предшествовало.

---

Вертолеты не могли пробиться в горы из-за низкой облачности. Только через десять часов после нашего прибытия «вертушки» с огромным риском доставили первых раненых. Мы принялись за них. К сожалению, вследствие большого переохлаждения пятеро ребят умерли. И вот все это увидела совсем зеленая девчонка, еще не адаптировавшаяся к обстановке. Увидела не лица — кровавое месиво, ампутированные конечности, вылезающие наружу кишки… И как следствие — шок, глубокий шок, от которого тяжело избавиться в условиях войны…

«Черные тюльпаны»

Была еще одна служба в 40-й армии, где могли работать только люди с нервами-канатами. Но и они порой не выдерживали.

Кто придумал это словосочетание — «черный тюльпан»? Теперь уже вряд ли можно установить. Прижилось, пошло гулять, леденя души отцов, матерей, жен, чьи близкие воевали в Афганистане.

«Черным тюльпаном» называли самолет, как правило, АН-12, доставлявший в Союз цинковые гробы с погибшими. Свозились они с четырех точек — Кабула, Кандагара, Кундуза и Шинданда. Требование Генштаба было жестким — хоронить погибших на Родине не позднее чем через семь дней после гибели. Но как вывезти трупы с места боев в нелетную погоду? Как опознать погибшего, если от него остались кровавые обрубки или клочья одежды? Как, как, как…

С самого начала в этом деле не было должной четкости. Может, потому, что не ожидали такого количества жертв? А может, потому, что учет, статистика, отчетность всегда у нас хромали, вызывали нарекания — и в мирные, и в военные дни… Но ведь «потолочные» сведения здесь не могли пройти — речь-то велась о живых, ставших мертвыми. Сия суровая материя требовала абсолютной достоверности и точности.

Еще в 1983 году начальник Генштаба Н. В. Огарков «потребовал навести строжайший порядок в учете личного состава и безвозвратных потерь». Основывался он на результатах проверки, осуществленной комиссией Генштаба.

Из документа:

«…Основные учетные документы ведутся крайне небрежно… Большинство донесений не отражают фактические потери за истекшие сутки, в них включаются безвозвратные потери, имевшие место 5 и более суток с момента гибели (смерти) военнослужащих. На 44 военнослужащих, погибших (умерших) еще в 1980–1982 гг., именные списки до сих пор не представлены. 70 % погибших (умерших) в 1983 году отправлены к месту захоронения из Ташкента в срок от 7 до 10 и более суток.

В результате длительных сроков отправки тел погибших (умерших) к местам захоронения, плохой обработки трупов (не производится бальзамирование и охлаждение) на всех гробах делается надпись «Вскрытию не подлежит», а смотровое окно закрашивается. Это приводит к тому, что родственники погибших (умерших) лишены возможности удостовериться в личности, подлежащей захоронению.

В оперативных сводках показывается только количество убитых и раненых при проведении засад, плановых и внеплановых операций. Военнослужащие, погибшие от ран, полученных в бою, в результате катастроф, неосторожного обращения с оружием и других несчастных случаев, в сводки не включаются.

Донесения о военнослужащих, пропавших без вести и самовольно оставивших часть, как правило, представляются с опозданием от 5 суток до одного года. Имеются случаи, когда о некоторых военнослужащих, самовольно оставивших часть, докладывают как о без вести пропавших…»

Многое ли изменилось за последующие после проверки шесть лет? Трудно сказать. Конечно, документы стали оформляться строже, четче. Ввели должность фотографа, он делал снимки солдат и офицеров, окончивших свой путь в Афганистане. Снимки шли в архив и давались сопровождающим, летевшим вместе с гробом в Союз. А вот смотровое окно вообще ликвидировали. Близкие окончательно лишились возможности взглянуть в лицо сына, брата, мужа.

…Гробы доставлялись из Ташкента, где над их изготовлением трудилась целая мастерская. Пайку производили на месте, силами спецподразделений, куда входило от 8 до 12 солдат. Брали туда по желанию, в основном тех, кто мыслил поступать в медицинские вузы, и кого не отпугивали морги. Некоторые не выдерживали, просились обратно в части, некоторые начинали сходить с ума, и их немедленно заменяли.

Тяжело приходилось и сопровождающим, обязанным уложиться в десятидневный срок. Многажды оставались они в райцентрах один на один с тяжеленным гробом и кое-как на перекладных, по непролазной грязи или сквозь снежные заносы, добирались до глухих деревенек.

Сколько же душевных сил надо иметь, чтобы добровольно стать «гонцом горя», смотреть в глаза матери, вышептывающей: «За что?..» Впрочем, находились и «энтузиасты», с охотой бравшиеся за сопровождение печального груза. Их тоже можно было понять: десять суток в Союзе, среди мирных людей, не представляющих, что где-то идет настоящая кровопролитная война, выглядели подарком судьбы.

«Куда же мы без вас, девчонки?»

Из письма Нелли Цветковой, направленного Э. В. Анисимовой — одной из организаторов 1-го Всесоюзного слета медиков-«афганцев»:

«…Из Афгана я выходила 17 мая 1988 года с нашим Джелалабадским гарнизоном. Работала в медроте анестезисткой. Попросили быть и старшей сестрой. Веселенькая работа, как говорят, не для слабонервных. А представляете, до меня в этой должности работали Валя Кульбида — 3 года, Верочка Краснова — 2 года, Лена из Молдавии — 2 года. Героические девчонки!

Я пробыла в Афгане полгода, но, честное слово, хватило! Рвалась туда сама не знаю почему, думала, что там буду нужнее. Наверное, так и произошло. Как говорил наш анестезиолог, капитан м/с Селецкий Александр Олегович: «Куда же я без вас, девчонки?..»

Назывались мы — «вольнонаемные». Противное слово, будто нанимались мы в Афган бить мамонтов и получать за это большие деньги, почести, что там еще, не знаю… Только почему, когда у изуродованных тел последний удар пульса бил по голове, по сердцу, и ничего нельзя было сделать, когда ребята с культяпками просили потанцевать с ними, когда слепые 20-летние шептали: «Сестричка, как тебя зовут?» и целовали нам руки — в такие моменты вольнонаемные не думали, сколько им заплатят и какие шмотки они привезут домой, и какие льготы будут просить для себя. Даже медаль «От благодарного афганского народа» оказалась нам также не положена…

По возвращении меня мучила мысль, что я здесь, а они там, тянуло обратно. Военкомат отказал — идет вывод войск. Успокоилась, когда вывод закончился. Все, что касалось Афганистана, старалась не слушать, не видеть, не читать. Но это мне плохо удавалось. Часто мне снится Афган. И сейчас снится. Теперь я понимаю, что это были мои лучшие полгода жизни, трудные, но очень дорогие мне»…

В этих незатейливых словах многое из того, чем по сию пору болеют участницы афганской войны. А их было немало: врачей, медсестер, связисток, поварих, продавщиц и прочих, но больше всего медсестер. Хлебнули они лиха полной чашей, разделив с мужчинами все тяготы Афгана.

У войны не женское лицо. Как попадали в Афган девчонки? Почему стремились туда? По разным причинам. Многие из-за неустроенности, душевного неуютства, одиночества. Им казалось: там они обретут уверенность в себе, может, и личное счастье, как это принято называть. Других привлекал заработок — надоело прозябать в Союзе, еле укладываясь в нищенскую зарплату. Третьи… Их манило то, что выразила в своем письме Нелли Цветкова: «думала, что там буду нужнее».

Но и те, и другие, и третьи плохо представляли себе, что их ждет в незнакомой стране, с чем они там столкнутся. Беда это их, а не вина — вина тех, кто сознательно не давал прорываться ни словечку правды на газетные страницы, в радио-и телерепортажи.

Из материала В. Снегирева, подготовленного для «Комсомольской правды»:

«Лена и Лариса. Совсем девчонки. Лена — миниатюрная, скуластенькая, глаза раскосые, словами сыплет быстро, Лариса — белолицая, пухленькая, в разговоре и жестах строже, обстоятельнее, чем подруга. Лена окончила медучилище в Пензе, работала в Мурманске. Лариса приехала из Гродно, где была медсестрой на станции переливания крови.

— Зачем? — спрашиваю я. — Зачем вы попросились в Афганистан?

Обе с разным темпераментом приводят свои доводы, но смысл ответов примерно одинаков: «Захотелось испытать себя в трудном и важном деле».

Комната, в которой они живут, для двоих, пожалуй, тесновата, зато очень уютна. Лена хлопочет у плитки, где закипает кофе, Лариса накрывает на стол: изящные фарфоровые чашечки, сахар, печенье. На тумбочке у них клетка с попугаями Кларой и Глашей. Занавесочки. Зеркало. Девчонкам чуть больше двадцати. Они бегают на танцы, которые изредка здесь случаются, и читают друг другу стихи: Лена — Есенина, Лариса — Евтушенко.

Командование ограниченного контингента советских войск представило их — Лену Якович и Ларису Савкину — к высоким государственным наградам.