Михаил Терентьев - Хивинские походы русской армии

• Название: Хивинские походы русской армии
• Автор: Михаил Терентьев
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-5068-6

С 1839 по 1840 год и в 1873 году русская армия предприняла походы против враждебного Хивинского ханства, целью которых было прекратить грабежи, освободить пленных и обеспечить спокойствие и торговлю в степных областях. Ценой невероятных усилий и огромных потерь русским солдатам удалось победить врага и заставить хивинцев подписать мир. Эта книга — часть капитального труда «История завоевания Средней Азии», который в последний раз издавался в 1906 году. Ее автор, генерал-лейтенант М.А. Терентьев, известен не только как военный историк, но и как создатель первого учебника русского языка для среднеазиатских школ.

---

Нечего было делать: разрубили, поделились с товарищами, сварили уху и съели! Это сообщает Иванов.

Воровство было развито в отряде до ужасающей степени. В особенности отличались этим уральские казаки. У пехотных офицеров они украли все тюки с консервами, чаем и сахаром, даже чемоданы с бельем и мундирами…

Не довольствуясь добычей в арьергарде из брошенных вьюков, казаки и на ночлегах умудрялись красть кули с овсом или сухарями под носом у часовых: дождавшись, когда часовой приютится от холода за тюками, казак подползает к намеченному кулю, всаживает в него крепкий крюк с привязанною к нему бечевкою и уползает в свою юламейку. Затем куль начинает медленно подвигаться по снегу и въезжает в юламейку — тут ему и конец. Если часовой замечал такую очевидную чертовщину, то, конечно, крестился и чурался.

Пройдя в трескучие морозы около 500 верст в глубь бесприютной пустыни, покрытой глубоким снегом, после кратковременной остановки при Эмбенском укреплении, которая по усиленным работам (перегрузка вьюков в более легкие) вовсе не была отдыхом для людей, войска отряда должны были двинуться в степи еще более скудные и бесприютные. А тут еще явилась новая забота: отощавшие верблюды прогрызали лубочные короба, кули и мешки, чтобы достать оттуда сухарей, муки, круп, овса, или выщипывали прессованное сено, которое, вследствие этого, более рассыпалось, нежели съедалось.

Пробовали было надевать верблюдам обыкновенные в этих случаях веревочные намордники, но они их перегрызали. Кроме постоянной возни с верблюдами, на становищах надобно было навьючиваты и развьючивать 10 000 вьюков, а потом, чтобы согреться или сварить кашицу, приходилось перерывать кучу снегу, глубокого, жесткого, местами даже обледенелого и окрепшего, и из мерзлой земли вырубать тоненькие корешки скудных здешних трав. Словом, становище не было отдыхом для пехотных солдат, а казак успокаивался только к 8 или 9 часам вечера, а в 2 или 3 часа должен был подыматься для новых, таких же тяжких трудов.

В Чушка-Куле Перовский застал не только весь почти гарнизон, но даже и прибывший сюда за больными отряд Ерофеева почти поголовно страдающим от дизентерии и цинги. Запасов сена не было, землянки тесны, душны и сыры, вода со слабительною солью, смертность в укреплении громадная…

Старая рана в грудь, полученная Перовским в Турецкую войну 1828 г., разболелась… Отозвался и тот удар огромным поленом в спину, который он получил во время бунта 14 декабря 1825 г., на Сенатской площади… Силач, разгибавший подковы, стал хиреть. Немудрено, что еще до возвращения Бизянова из рекогносцировки с такими неутешительными известиями, убедившись лично в крайнем изнурении и людей, и верблюдов, с которыми если бы и можно было дойти до Хивы, то разве только для того, чтобы попасться еле живыми в руки неприятеля, Перовский решился отказаться от дальнейшего похода.

Лучше бы было, конечно, если бы эта мысль родилась в голове Перовского еще на Эмбе, по крайней мере отряд не потерял бы столько верблюдов, но и то уж хорошо, что он не упорствовал далее «наперекор стихиям»: с Чушка-Куля он все-таки мог уйти с хлебом, а если бы пошел еще на Устюрт, где, вероятно, пришлось бы бросить большую часть верблюдов со всеми запасами, отряд пошел бы голодный.

Наконец, если бы еще на несчастье, когда отряду и без того приходилось бы отступать, вдруг появились бы хивинцы, они, конечно, приписали бы наше отступление себе, а для чести нашего оружия нам лучше было отступать перед неодолимыми преградами, созданными природою, нежели перед таким неприятелем, как хивинцы: лучше быть побежденным стихиями, нежели таким жалким неприятелем.

1 февраля 1840 года, накануне прибытия с Эмбы последней колонны, Перовский отдал по войскам хивинской экспедиции приказ о возвращении.

«Товарищи! Скоро три месяца, как выступили мы по повелению Государя Императора в поход, с упованием на Бога и с твердою решимостию исполнить Царскую волю. Почти три месяца сряду боролись мы с неимоверными трудностями, одолевая препятствия, которые встречаем в необычайно жестокую зиму от буранов и непроходимых, небывалых здесь снегов, заваливших путь наш и все кормы.

Нам не было даже отрады встретить неприятеля, если не упоминать о стычке, показавшей все ничтожество его.

Невзирая на все перенесенные труды, люди свежи и бодры, лошади сыты, запасы наши обильны: одно только нам изменило: значительная часть верблюдов уже погибла, остающиеся обессилели, и мы лишены всякой возможности поднять необходимое для остальной части похода продовольствие.

Как ни больно отказаться от победы, но мы должны возвратиться на сей раз к своим пределам.

Там будем ждать новых повелений Государя Императора: в другой раз будем счастливее.

Мне утешительно благодарить вас всех за неутомимое усердие, готовность и добрую волю каждого при всех переносимых трудностях. Всемилостивейший Государь и отец наш узнает обо всем.

Подписал ген. — адъют. Перовский».

Накануне приказа, донося об отступлении военному министру, Перовский между прочим писал:

«Рассудив, что как в военном, так и в политическом отношениях лучше быть побежденным стихией, чем потерять отряд, не нанеся даже никакого вреда неприятелю, что жертвуя отрядом, пользы ожидать от этого не должно никакой, я с горестным и сокрушенным сердцем вынужден решиться к отступлению.

Ваше сиятельство, смею надеяться, войдете в положение мое, крайне отчаянное; я вижу ясно перед собою все последствия этого, на сей раз неудачного предприятия; подвергаю себя безропотно неудовольствию Государя Императора, если в чем-либо буду обвинен, но я не нахожу средств преодолеть враждебных отношений стихии»…

Император Николай собственноручно надписал на донесении:

«Жаль… очень жаль, — но покориться воле Божией должно, и безропотно».

Далее он изложил свои соображения относительно возобновления экспедиции при первой возможности, но уже находил, что только не зимой.

«Кажется, опыт доказал, что зимой сие невозможно или гадательно: первая неудача неприятна, но она извиниться может неизвестностью: повторение сего же было бы непростительно, можно стало идти летом или осенью, или, наконец, морем».

27 июля 1840 г. в лагере под Красным Селом Государь подписал рескрипт Перовскому с выражением признательности за сбережение отряда, а всем участникам экспедици велел объявить совершенное благоволение.

Никифоров получил чин капитана и орден Владимира 4-й степени.

Но возвратимся к отряду. Тотчас по прочтении приказа 1 февраля, из которого люди узнали, что они свежи и бодры и лошади сыты, немедленно начали разбирать по колоннам бывшие на Ак-Булаке продовольственные запасы, затем пересыпали их в более легкие вьюки, еще раз уменьшенные, отобрали все, что было необходимо для возвратного похода, т. е. что могло служить либо в пищу, либо для топлива. Часть запасов, а именно 1500 четвертей муки и сухарей, которая не могла быть взята с собою, оставлена на месте или истреблена; некоторые тяжести, как-то: якоря, были зарыты в землю, чтобы в случае второго похода в Хиву их опять взять с собою; мука была развеяна по ветру; сухари и артиллерийские снаряды утоплены в проруби.

Из землянок вынуть весь лес: рамы, дверные косяки, потолочные балки и т. п.; 200 пудов бульону в плитках, хотя и решено взять с собою, но киргизы тайком его побросали. 3 февраля, накануне выступления, велено сжечь все фальшфейеры и ракеты, бочонки с порохом оставили в землянках и перед выступлением утром 4 февраля зажгли фитили. Блестящий фейерверк и громкие взрывы произвели на киргизов большое впечатление. 4 февраля выступила первая колонна.

Хотя возможность покинуть зараженное укрепление и радовала войска, однако, несмотря на тяжесть похода, даже пехота, терпевшая наиболее, приуныла, когда объявили приказ о возвращении… Казаки же убедительно просили пустить их одних. Старик Бизянов обещал кончить поход с двумя полками уральцев, но было совсем очевидно, что верблюды наши не донесут до Хивы продовольствия даже и для двух полков, а за выделением этих верблюдов — остальные не поднимут тяжестей оставшегося на Ак-Булаке отряда, который поэтому не мог бы дойти и до Эмбы…

Обратный путь колонн был несколько успешнее: протоптанные при движении к Ак-Булаку тропинки не были еще совсем занесены снегом, верблюдам легче было идти, и этот путь совершен был в 10 дней. Притом верблюдов поддерживали на пути мукой, сухарями и овсом, которые все равно приходилось бы бросать на пути. Пришлось также употребить на топливо последние разборные лодки; настилку понтонов, веревки, канаты и проч.

В пути отряд перенес необычайно сильный буран 9 февраля. Перовский уехал вперед 10-го числа и прибыл на Эмбу несколькими днями ранее отряда, совершенно больной.

Верблюдов пало или брошено на этот раз 1780 штук: одни совершенно обессилели, некоторые отморозили ноги, у других подрезаны были гололедицей подошвы… Об этом упоминает Даль: «Много верблюдов отморозили себе лапы; многих обули в кеньги и полусапожки, но вряд ли это поможет: уже поздно».