Михаил Терентьев - Хивинские походы русской армии

• Название: Хивинские походы русской армии
• Автор: Михаил Терентьев
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-5068-6

С 1839 по 1840 год и в 1873 году русская армия предприняла походы против враждебного Хивинского ханства, целью которых было прекратить грабежи, освободить пленных и обеспечить спокойствие и торговлю в степных областях. Ценой невероятных усилий и огромных потерь русским солдатам удалось победить врага и заставить хивинцев подписать мир. Эта книга — часть капитального труда «История завоевания Средней Азии», который в последний раз издавался в 1906 году. Ее автор, генерал-лейтенант М.А. Терентьев, известен не только как военный историк, но и как создатель первого учебника русского языка для среднеазиатских школ.

---

26-го вечером сотня пришла к Мастеку и на другой же день утром сюда прибыл помощник Эрмамбета Турова с 4 баранами в подарок от сардаря. Лошади сотни (казенные, из степных табунов киргизской породы) были отправлены на подножный корм, под присмотром 12 пеших казаков с урядником. Стреноженные, они паслись не далее 500 шагов от лагеря; 3 лошади, на всякий случай, были оседланы. Местность была совершенно открытая, и табун виден как на ладони. На ночь верблюды были положены около кибиток, к которым прибавилось еще 3, принадлежавшие 24 лаучам. Три поста по 4 человека охраняли лагерь. Табун был оставлен в поле. Квинитадзе расположился, как дома, нисколько не подозревая, что с киргизами, когда дело идет о каких-нибудь поборах или стеснительных для них мероприятиях, надо держать ухо востро!

Теперь Квинитадзе это знает: киргизы недолго оставляли его в неведении.

В полночь с 28 на 29 число к лагерю незаметно подобрались киргизы, условившиеся, как видно, заранее с лаучами.[43] Есть вероятность, что посты, как говорится, «проморгали» хищников. Хотя в рапорте Квинитадзе (от 1 февраля 1873 г.) и сказано, что часовые открыли огонь, но это как-то не вяжется со следующими затем словами: «Старший вахмистр Иосиф Егоров, который поверял в это время посты, разбудил как меня, так и спавших в кибитках всадников». Посты занимали круг в 150 шагов протяжения (по 50 шагов друг от друга); значит, поперечник был в 50 шагов, — едва можно поместить 8 кибиток и 64 верблюда; часовые, значит, стояли у самого уха… странно, что пальба не могла никого разбудить, и только благодаря бдительности старшего вахмистра вся сотня не попалась в руки неприятеля живьем!

Люди выскакивали кто в чем был, захватив каше попало оружие. Озадаченные неожиданностью, они дали было увести верблюдов, «но после строгого приказа», как выражается Квинитадзе, они, «не жалея себя, бросились вдогонку и, благодаря усиленному и не прекращаемому огню, верблюды были отбиты». Слыша выстрелы в табуне, Квинитадзе оставил в лагере один взвод, а с остальными подбежал на выручку, но наткнулся на огромную толпу, заступившую ему дорогу, и отступил к лагерю. Выстрелы и гиканье нападавших всполошили коней, которые, несмотря на стреноги, начали метаться из стороны в сторону, пока не нашли свободного выхода в степь. Все сто три строевых лошади достались дикарям. Лаучи, пользуясь суматохой, бежали, не успев увести своих верблюдов. Джигиты же Ирджан и Айтмагомет дрались наряду с казаками.

Лагерь приведен был в оборонительное положение завалами из мешков с овсом и мукою и связанными верблюдами, уложенными в каре.

Хищники отошли с версту и развели огни. До утра мерзли казаки за своими завалами, а с рассветом пустились осматривать окрестности. В сотне оказался только один раненый пикою казак. На месте схватки у кибиток замечено более двадцати кровяных луж и найден труп киргизки, приходившей за верблюдом. У табуна и на месте встречи сотни с толпою замечено еще до 40 кровяных луж; значит, киргизам нападение не прошло даром! Нападением руководили Ермамбет и племянник Кафара, Самалык.

Когда совсем рассвело, оказалось, что киргизы в числе 500 человек расположились вокруг сотни четырьмя группами. Квинитадзе объявил людям, что он намерен вести их в Киндерли на соединение с отрядом, а как у них сухарей не имеется, то ввиду невозможности готовить дорогою пищу вследствие вероятного преследования, им остается только наварить теперь побольше галушек из пшеничной муки.

Положение сотни было не из лучших: до форта или до ближайшей под держки было около 350 верст, мороз и туманы затрудняли движение, а кругом зоркий враг, готовый воспользоваться малейшей оплошностью!

Весь день 29-го числа происходила варка галушек и приготовления к тяжелому походу. 140 четвертей овса были ссыпаны в колодезь и сверху заметаны песком. Провизия, седла, сумки с вещами, бурки, казенные кибитки, спирт и котелки были навьючены на верблюдов, и 30-го числа в 9 часов утра сотня выступила восвояси. Туман был так непроницаем, что пришлось идти почти наугад, руководясь компасом. Скоро на сотню наткнулись два киргиза, которые и были задержаны. Они показали, будто вели на Мастек верблюдов, но узнали, что лошади у казаков отбиты, и, заключив по этому, что верблюды, значит, не нужны, бросили их в степи. К вечеру сотня пришла в Оторбай. Посланный на разведки об отряде Ломакина проводник, в сопровождении одного из захваченных киргизов, воротился ни с чем. 31-го, при дальнейшем движении на юг, замечены были какие-то конные фигуры; тотчас переодеты три казака в киргизское платье и посланы добывать языка. Через минуту они привели двух женщин, которые и сообщили, что русские прошли в Кочак, что они сами были в русском лагере, попав случайно в руки казаков. Сухари и овес, который показали при этом женщины, служили подтверждением их показаний. Тут кстати вернулся посланный вторично проводник Айтмагомет, сообщивший, что на кол. Аузурбае есть след отряда. Проводнику этому была вручена записка к Ломакину о всем случившемся с сотней и о том, что она идет к заливу Кочаку по дороге в ф. Александровский.

Между тем после стычки 29-го числа Ломакин ночевал на Аузурбае и до света 30-го двинулся к Мастеку; туман и его заставил прибегнуть к помощи компаса.

Нарочные, посланные с дороги к сотне Квинитадзе, не возвращались, — ясно, что они были перехвачены. Добравшись кое-как до Мастека, отряд не застал уже сотни и, сделав тут небольшой привал, двинулся к Кочаку, догадавшись о вероятном направлении туда же и спешенной киргизами сотни. Всю ночь и весь следующий день 31-го числа тянулся отряд по компасу, не имея о товарищах ни слуху ни духу.

Ломакин решился разослать во все стороны казачьи разъезды и джигитов поискать следов. Часу в одиннадцатом ночи разъезды вернулись с радостным известием, что сотня жива и здорова, и что наткнулся на них Айт Мамбет с запиской.

Неутомимого проводника снова погнали назад с приказанием сотне идти скорее к Кочаку. В полдень он доставил это приказание, а к полночи с 1 на 2 февраля сотня присоединилась к отряду, сделав в последний день более 40 верст! Бодрость духа и слепая надежда на «авось дойдем» на этот раз вывезли.

На другой день пешие казаки заседлали своими седлами лошадей, отбитых отрядом Ломакина в стычке 29-го числа, и затем весь отряд потянулся к форту, куда и прибыл 4 февраля, сделав в самый разгар зимы, при постоянных морозах от 10 до 15°, сопровождавшихся порывистым восточным ветром, с лишком 500 верст в 15 дней.

Больных в отряде не было[44] и ранеными считались только двое, остальные же не выходили из фронта.

Быстрым наступлением своим на Бузачи и решительным уроком, данным терцами, Ломакин пресек беспорядки в самом их начале. Разосланные во все концы бии успели вернуть большую часть откочевавших киргизов.

Кафар еще три раза пробовал зажигать огни на Чапан Ата, но к нему уже никто почти не являлся. Видя свое дело проигранным, Кафар бежал с семьею в Хиву.

Народ вообще отнесся к затее Кафара довольно равнодушно: тысячи безучастных зрителей смотрели на расправу терцев, не думая вовсе спешить на призывные клики: «Аламан, аламан»!

Кроме того, оставшиеся на зиму в заливе Кочак русские рыбаки не только были доставлены в форт киргизами, но даже рыболовные снасти их и лодки приняты киргизами на сбережение.

Бежали на Устюрт не бунтовщики, а просто бедняки, напуганные до паники, которые заботились только о том, чтобы остаться в стороне от затеваемых беспорядков и не подвергнуться разгрому наравне с виноватыми.

Это предположение тем достовернее, что подобный пример уже был в 1870 г., когда с такою же поспешностью бежали отсюда даже и те адаевцы, которые просили о причислении их к Уральской области, а бежали из-за того совершенно верного расчета, что при расправе, при взыскании контрибуции русские легко могут смешать их с прочими адаевцами.

Долгий опыт научил дикарей беречься в подобных случаях, потому что успокоительные выражения вроде: «про то начальство знает» или «там вас разберут, кто виноват» и проч. — мало способствуют к утешению невинных, разоренных дотла неразборчивой рукою мстителей.

Неудавшаяся попытка собрать верблюдов по наряду охладила Ломакина окончательно к этому делу. Боязнь за дальнейшее спокойствие края заставила его отказаться от повторения попыток. Собранные ранее 522 верблюда он предлагал отправить в Красноводск не сухопутно, а морем, чтобы не подвергать конвой опасности и не высылать из форта всю кавалерию как раз в то время, когда она нужна самим.

Виновных Ломакин мечтал наказать тем, что мы не станем у них ничего покупать, не пропустим их на летовки в Арка и будем содержать на свой счет в форт 60 заложников.

Итак, для Красноводского отряда можно было собрать только 522 верблюда.

Остается удивляться энергии и предприимчивости Мангышлакского пристава, успевшего-таки, несмотря на все приведенные им препятствия, собрать к началу апреля до 1500 верблюдов… Правда, что это делалось уже не для Маркозова, а для самого себя: 14 апреля Ломакин выступил самостоятельным начальником (до встречи с оренбуржцами) против Хивы, столь долго испытывавшей терпение его.