Евгений Чириков - Юность

• Название: Юность
• Автор: Евгений Чириков
• Издательство: имени Чехова
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1955

«Юность» носит отчасти автобиографический характер.

Начало романа — юность героя, его первые переживания, учение, его первая любовь к белокурой Зое. Всё это, видимо, списано с натуры. Романтика переживания сочетается у Чирикова с чувством юмора, ирония, часто над самим собой, типична для повествовательной его манеры. Автобиографична и та часть романа, где описывается жизнь в тюрьме. Тут сказывается опыт политического «преступника», испытавшего все фазы тюремного сидения, допросы жандармов, а также всю «романтику» заключения, которое, как это ни странно, становится даже привлекательным в воспоминаниях почти всех, подвергшихся в свое время политическим преследованиям в эпоху царской охранки.

---

— Ну, Зоя… Прости меня за всё… Спокойной ночи! Я был сегодня, как ты говоришь, нехорошим. Завтра буду хорошим..

— О-оо-баю, баюшки, бай-баю, — глухо, точно под полом, слышится монотонный голос за стеной и убаюкивает меня, нехорошего… Вспоминается детство, голубая комнатка, «божий глазок» перед иконой, кроватка с веревочным переплетом, мама, наклоняющаяся над кроваткой… «Надо написать маме… непременно написать», шепчу под одеялом и снова начинаю дремать, прислушиваясь к монотонному баюканию за стеной…

XLII

Что-то отравило нашу радость любви. Ничего не случилось, всё осталось попрежнему, но что-то молчаливое, тайное встало между нашей близостью. А может-быть это мне кажется только. Не знаю, не понимаю. Раньше не опускались в землю глаза мои, когда Зоя пристально смотрела мне в лицо, и не было тягостным наше молчание. Что случилось? Что-то знает Зоя и что-то скрывает от меня, или стесняется заговорить… Смотрит часто куда-то далеко, мимо меня, задумывается, а иногда говорит так, словно хочет занять меня разговорами. Иногда украдкой взглядывает на меня и быстро опускает взор. Что-то есть у нее на душе. Ну, а я? Почему я чувствую себя в чем-то виноватым перед Зоей?.. Разве я виноват, что по ночам думаю о Калерии? Можно подумать, что она знает об этом, что оба мы знаем об этом и молчим. Да, да, она это чувствует и от этого же я чувствую себя виноватым перед ней. Опять черный дьявол встает между нами и омрачает нашу радость и искренность. Днем я думаю только о тебе, моя светлая девушка, а ночью, когда остаюсь одиноким и лежу с раскрытыми глазами в постели, черная ночь приносит на своих крыльях воспоминания о Калерии и гонит прочь светлый образ в ореоле золотых волос…

— Почему ты сегодня молчалива и печальна, Зоя?

— Я… Нет, нет! О чем мне печалиться?.. Как всегда.

— О чем ты всё думаешь? Помолчала и сказала:

— Напиши матери: она беспокоится.

— Ты получила от нее письмо?

— Да. Она не знает твоего адреса и просит… поцеловать и побранить тебя за то, что не пишешь.

— Ну, а еще что она пишет? Ты с ней переписываешься?

— Еще…

Потупилась и смутилась.

— Она… Впрочем, это глупости!

— Скажи!

— Нет, нет… Пустяки.

— Я прошу тебя: скажи! В чем дело?..

Смутилась еще более, потупилась, загорелись щеки и уши, чертит на песке что-то зонтиком.

— Она велит поберечь тебя от…

— Меня? Поберечь! От чего?

— От кого, а не от чего…

— Не понимаю…

Показала на песок зонтиком. Я посмотрел и растерялся: на песке было написано зонтиком: «Калерия»… Я почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо, но притворно расхохотался, и в этом смехе спрятал свой страх и смущение. Зоя помолчала, потом стерла концом зонта написанное на песке имя и, с оскорбленной ноткой в голосе, произнесла:

— Это она, та самая…

— Да, но… не понимаю, почему так беспокоится мама.

— Она… эта женщина будет здесь… а быть может уже здесь….

— Это мне неприятно.

— Боишься?

— Нет, но согласись, что такая встреча для меня…

— Разве она сделала тебе худо?

— Не станем, Зоя, говорить о ней… Я не хочу.

— А может-быть она любит тебя?.. Ты не думаешь?

— Мне всё равно. Надо уехать, куда-нибудь уехать. Уедем из Ялты!

— Нет. Я хочу увидать хотя один только раз эту женщину… Хотя издали!

— Зачем это тебе?

— Так. Не знаю… Хочется… Она очень красива?

Это была пытка. Меня бросало то в жар, то в холод. А Зоя совершенно оправилась от смущения, улыбнулась и продолжала терзать мою душу. Она снова чертила зонтом на песке имя своей соперницы и говорила:

— Красивое имя… Тебе оно нравится?

— Да, нравится, — сердито прошептал я и отвернулся в сторону.

— Лучше, если бы меня звали Калерией…

Я молчал, а она еще что-то говорила, и голос ее ровно вибрировал. Было радостное солнечное утро. Мы сидели в саду волшебницы Альцины, на той самой скамье, где я сидел на-днях ночью в одиночестве и услыхал чьи-то поцелуи за спиной. Сюда я привел Зою, надеясь посидеть с ней в укромном уголке и, как прежде, молчаливо поласкаться взорами и нечаянными прикосновениями. А вместо этого мы сидим и боимся не только коснуться, но даже смотреть в глаза друг другу. Звонкие голоса детей доносятся до нас с песчаной площадки, веселые такие голоса-колокольчики, и от этой детской беспечной радости еще сильнее чувствуется горечь, обида и тоска. Словно порвалось что-то между нами, струна какая-то, и грустно звенит в веселом хоре детских голосов и смеха. Тяжелое напряженное молчание, и нет ему конца и нет выхода. Скрип попискивающей колесами детской колясочки, которую медленно катила мимо нас разряженная кормилица, вывел нас из тоскливого упорного молчания. Зоя вздохнула, подняла голову и сказала:

— Какая прелесть! Посмотри: словно живая кукла!..

Она встала и подошла к колясочке, в которой возлежал на шелковых подушках, как султан в гареме, ребенок в красной феске, с черными глазенками и с гуттаперчевой соской в губах. Он возлежал очень важно, смотрел строго, и соска в его губах напоминала сигару…

— Ах, какой уморительный!..

Кормилица почувствовала гордость и приостановилась. Зоя наклонилась над колясочкой и стала разговаривать с важным султаном. Я тоже подошел ближе и тоскливо улыбался. Султан схватил ручонкой золотую цепочку от часов, болтавшуюся на груди Зои, и начал оживленно разговаривать на турецком языке, норовя притянуть цепочку ко рту.

— Девочка?

— Мальчик, — обиженно ответила кормилица.

— А как зовут? — спросила Зоя.

— Геннадием…

— Геннадий!.. И он Геннадий!.. Твой тезка! Слышишь: его зовут Геннадием! — Зоя обрадовалась этой случайности, засмеялась и захотела во что бы то ни стало поцеловать важного султана с сигарой во рту.

— У нас, барышня, мама не любят, когда целуют ребенка… Не велят.

— Почему?.. А мне так хочется поцеловать тебя… Ну, отдай мою цепочку! Вот какой! Не отдает… Геня, отдай же мою цепочку! Генек!

Кормилица стала отнимать у ребенка цепочку, и султан вдруг горько расплакался и выронил изо рта сигару.

— Почему он плачет?.. — неожиданно прозвучал женский голос и заскрипел песок на невидимой дорожке, за нашими спинами.

Как от сильного электрического удара, я весь содрогнулся от этого неожиданного голоса, и в тумане блеснула мысль бежать куда-то… Но было поздно: появилась из зелени стройная, тонкая, нарядная женщина, которая, к моему ужасу, оказалась действительно Калерией…

— Вот и мамочка наша…

— Геня!

— Здравствуйте!

Калерия рванулась было ко мне, но сразу остановилась, протянула руку и весело расхохоталась…

— Вот приятная неожиданность!.. А это… это твоя невеста? Да?

— Да.

— Познакомь же нас! Какой ты… недогадливый…

И, не дожидаясь моей рекомендации, Калерия протянула руку Зое и назвала свое имя и фамилию, а потом стала восторгаться моей невестой и хвалить мой вкус, говорить комплименты Зое…

— Геня!.. Вы простите, что я так называю вашего жениха: мы старые друзья. Геня! Почему ты такой?.. Ты не рад нашей встрече? Мы так давно не видались… Ты успел сделаться политическим преступником… Дай поглядеть! Я в первый раз вижу политического преступника… Сядем!.. Зоя… Зоя… а дальше?

— Сергеевна!

— Зоя Сергеевна… Я с вами знакома… И давно уже… По портрету…

— Я тоже о вас слыхала, — сказала Зоя, вычерчивая на песке зонтиком замысловатые фигуры.

— Дурное или хорошее?..

Зоя перебрасывалась словами с Калерией, а я потерял способность речи и растерянно улыбался, не желая улыбаться, и стоял около Калерии, не желая стоять, и смотрел на нее, не желая смотреть. Оживленная, порывистая, говорливая, находчивая и хитрая, она так рада за наше счастье и так завидует нам обоим, потому что мы такие юные, чистые и так подходим друг к другу. «Словно созданы Богом один для другого!..» Зоя с каким-то изумлением смотрит на Калерию, качает головой, благодарит, изредка на ее губах скользит неопределенная улыбка, какой я раньше не замечал на ее лице, хвалит ее ребенка.

— А вы уже успели с ним познакомиться!.. Знаешь, Геня, я назвала его Геннадием… В твою честь… Доволен?..

Я кивнул головой, встретился глазами с Калерией и почувствовал, как загорелись стыдом мои щеки и как мутится мое сознание…

— Посмотри, похож он… на меня?

— У него ваши глаза, — сказала Зоя.

— Да, твои глаза, Калерия… Владимировна…

— А невеста разрешает нам попрежнему говорить на «ты»?

— Да, да, конечно!.. Мне всё равно.

— Ах, какая вы милая!.. Так бы и расцеловала вас. Я уже влюбилась, Геня, в твою невесту!.. Что ты молчишь? Можно подумать, что политические преступники очень горды…