Абрам Фет - Инстинкт и социальное поведение

• Название: Инстинкт и социальное поведение
• Автор: Абрам Фет
• Жанр: Прочая научная литература

---

3. Начало классового общества

Как мы уже видели, в древнейших обществах социальное положение человека воспринималось с непостижимым для нас смирением. Европейцы, встречаясь с этой психологией на Востоке, называют ее фатализмом: еще и в наши дни предполагается, что «восточный человек» принимает свою судьбу с каким-нибудь смиренномудрым изречением, «да исполнится воля Аллаха», или что-нибудь в этом роде. Но уже в древнейших государствах не только возникает противостояние бедных и богатых: бедные начинают осознавать свое положение. Жалобы бедняка, запечатленные на шумерских табличках, будут без конца повторяться в истории всех народов:

«Богатство далеко – нужда близко».

«Бедняку нигде не рады».

«Бедняку лучше умереть, чем жить!

Если у него есть хлеб, то нет соли;

если есть соль, то нет хлеба;

если есть мясо, то нет ягненка;

если есть ягненок, то нет мяса».

Причины бедности – на этой неизменно плодородной земле Двуречья – тоже достаточно ясны; бедный человек видит всю иерархию государственной власти, но, по обыкновению всех угнетенных, сосредоточивает свои чувства на ее самых знакомых агентах:

«Можешь иметь господина, можешь иметь царя, но больше всего бойся сборщика налогов».

По-видимому, шумеры удивлялись собственной покорности: поговорка гласит: «Бедняки – самые тихие люди в стране». Но другая поговорка выдает чувства, далекие от восточного фатализма: «Не все семьи бедняков одинаково покорны». Были уже и утешительные пошлости, повторяемые до наших дней:

Тот, у кого много серебра, может быть и счастлив,

Тот, у кого много ячменя, может быть и счастлив,

Но тот, у кого нет совсем ничего, спит спокойно.

Конечно, бедняки были неграмотны: обучение письму было сложным и дорогостоящим делом. Поэтому тексты редко передают чувства бедных, а если передают, то лишь в косвенной форме. В «диспуте меди и серебра» медь бросает серебру «язвительные слова»:

Серебро, если бы не было дворцов,

Тебе негде было бы находиться, негде жить;

Одна лишь могила, «место ухода», была бы твоим пристанищем.

… Подобно богу, ты не прикоснешься ни к какой полезной работе.

Как же смеешь ты нападать на меня, словно волк?!

Ступай в темные сундуки дворцов, укладывайся в свои гробницы!

Уподобление людей разным металлам стало, через тысячи лет, мотивом классической древности; в отличие от Гесиода и Платона, шумерский автор неизменно восхваляет медь. Но мышление этого народа было очень далеко от девиза Нового времени: «Человек, помоги себе сам!». Как объясняет шумеролог С.Н. Крамер, «в основе всех этических представлений шумеров лежало твердое убеждение, что человек был создан из глины для служения богам». Защита бедняков – дело богини Нанше:

Сироту она знает, вдову она знает,

Как человек человека притесняет, она знает…

Дабы к дому должника найти пути,

Госпожа беглеца возвращает в родимое лоно,

Бедняку она отыскивает место…

Дабы сирот утешить, вдов обеспечить,

Дабы власти сильного дать предел,

Дабы сильного отдать слабому,

Взоры Нанше проникают в сердца людей.

Впрочем, когда дела шли совсем плохо, случалось и другое. До нас дошло сообщение о реформе, проведенной в царстве Лагаш четыре с половиной тысячи лет назад. Об этом рассказывает глиняный документ, найденный в нескольких экземплярах, на трех глиняных конусах и одной овальной пластинке. Вот что говорит древний историк. Цари Лагаша, одержимые честолюбием, развязывали войны с другими государствами. Один из них сумел даже распространить власть Лагаша на весь Шумер. Но победы были недолговечны: завоевания были потеряны, и Лагаш был разгромлен соседним государством Уммой. Во время войны дворцовая клика усилила свой контроль над населением, а потом не захотела вернуться к прежним порядкам: резко возросли налоги и повинности. «Лучшие земли бога», то есть бывшие общинные земли, теперь обрабатывались для энси (царя); «быки бога», то есть принадлежавшие общинам, должны были их пахать. Чиновники – смотрители, поставленные энси – захватывали скот, рыбные угодья, взимали непомерные сборы даже по поводу свадеб и похорон: «всюду были сборщики налогов». «Дома энси и поля энси, дома дворцового гарема и поля дворцового гарема, дома дворцовой семьи и поля дворцовой семьи простирались из конца в конец». В это время, в условиях общего недовольства бедных, к власти пришел новый энси Урукагина (по другому чтению, Уруинимгина), не принадлежавший к прежней династии и, следовательно, «незаконный». Историк не говорит нам, каким образом этот новый царь пришел к власти – мирным путем или насильственным; говорится только. что ему «повелел властвовать» бог Нингирсу, и что у него было 36000 подданных. Урукагина провел первую социальную реформу в истории – во всяком случае, первую, о которой мы знаем; эта реформа описывается как возвращение к старым, справедливым порядкам:

«Божественные решения прежние… он к людям приложил, слово, которое царь его Нингирсу ему сказал, он установил. Сборщики налогов исчезли с кораблей, не стало их на берегах прудов. На землях бога до самого моря не осталось ни одного сборщика налогов». В действительности царь не отменил налоги, а снизил их и ограничил произвол чиновников: теперь никто уже не смел «врываться в сад матери бедняка». Такие заверения в соблюдении законов перешли к потомству и сохранились в позднейших шумерских актах. Но правление царя-реформатора длилось всего шесть лет. На седьмой год на Лагаш напал царь соседнего государства Уммы, Лугаль-заггиси, который разгромил и другие государства, подчинив себе весь Шумер, – впрочем, ненадолго: вскоре Шумером завладел аккадский царь Саргон, и история восточных деспотий пошла своим чередом.

В этом документе впервые в истории встречается слово «свобода» – по-шумерски «амарги». Не могу забыть, с каким чувством я смотрел на эти глиняные конусы в Лувре.

Мы находим у шумеров те же чувства, которые волнуют нас сегодня, те же моральные понятия. Это доказывает, что при всех культурных различиях между людьми исходный материал человеческой морали коренится в наших инстинктах. Изложение этой инстинктивной основы поведения в главе 3 – не простое повторение романтических представлений о благородных дикарях, навеянное знакомством с бесклассовым обществом индейцев. Это тема, повторяющаяся во всех культурах и, следовательно, зависящая не от культурной, а от генетической наследственности человека.

Но, конечно, мышление шумеров было примитивно: не забудем, что это был первый народ, научившийся сохранять свои мысли с помощью письма. Все знания, содержащиеся в их табличках, сводятся к бесконечным рядам примеров, как выполнять те или иные действия: по-видимому, они неспособны были формулировать общие правила и учили прямой демонстрацией, как это и теперь делают ремесленники. Никому из них не приходило в голову написать общую историю своего народа, или хотя бы своего города; они изображали лишь отдельные события, как мы только что видели в случае реформатора Урукагины. Конечно, их понятия о жизни были статичны и выражали зависимость от богов, которых у шумеров было больше трех тысяч. Естественно, эти стереотипы зависимости переносились и на земных владык, неизменно опиравшихся на божественную санкцию своей власти; в столь древние времена они и сами могли в это верить.

Но и в древнем мире было развитие. Сменявшие друг друга иноплеменные завоеватели приносили с собой новых богов и новые обычаи. И хотя закрепощенные крестьянские общины, сохранявшие свои традиции, мало чувствовали эти изменения, со временем ослабевала даже вера в божественную справедливость. В вавилонской литературе мы находим уже пессимистические мотивы, мучительные сомнения, пришедшие оттуда на страницы Библии:

«Я призывал моего бога, но он не показал мне своего лица,

Я молился своей богине, но она даже не подняла головы».

Невольно вспоминается первое предчувствие атеизма:

«И сказал неразумный в сердце своем: нет бога».

В той же вавилонской литературе пессимизм соединяется уже с гневным раздражением против общественного порядка. В так называемом «Разговоре господина с рабом» разочарованный в жизни господин докучает рабу своими требованиями, на что раб отвечает стереотипной угодливостью. Но в конце концов на вопрос господина «Теперь, что же хорошо?» раб говорит с дерзкой насмешкой: «Сломать шею мою и твою и кинуть в реку, это хорошо. Кто столь высок, чтобы взойти на небо, и кто столь велик, чтобы заполнить землю?».

Это та самая «реакция на социальную несправедливость», которую мы ищем в истории – и находим повсюду. В Библии эта реакция пробивается через все заповеди религии: вспомним, как пророк Самуил объяснял евреям, что такое царская власть.