Абрам Фет - Инстинкт и социальное поведение

• Название: Инстинкт и социальное поведение
• Автор: Абрам Фет
• Издательство: Сова
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2008

---

Влияние Гегеля в России заслуживает особого исследования. Русским университетам нужны были профессора, и первый русский царь, получивший европейское образование – Александр I – посылал молодых людей в Европу «для подготовки к профессорскому званию». Конечно, их нельзя было посылать в кипящую революциями Францию, или в слишком свободную Англию – да в России и не учили английского языка; самым подходящим местом была ученая и полицейски охраняемая Германия. Молодых ученых отправляли в Берлин, в столицу дружественного прусского короля; а в Берлинском университете главным философом был Гегель. Для молодых русских ученых гегелевская философия и стала «последним словом европейской науки». Вернувшись домой, они внесли эту премудрость в русские университеты. В кружках русской молодежи жадно ее поглощали: кто не читал Гегеля, считался отсталым.

Первым интеллигентом-разночинцем был Белинский, читавший по-французски, но не знавший немецкого. Ему переводил Гегеля друг, дворянин Бакунин. (С такой же серьезностью через полвека изучали «Капитал»). Гегель утверждал, что «все действительное разумно, и все разумное действительно», а это допускало – как и все у Гегеля – самые различные толкования. Друг Мишель Бакунин (в то время еще не анархист) истолковал это таким образом, что русская действительность тоже имеет разумные основания, и Белинский целый год пытался примириться с этой действительностью. Но потом из Европы пришла мода на социализм, и Белинский стал социалистом. Все это было не смешно, а трагично, потому что русские интеллигенты принимали европейские идеи всерьез и посвящали им свою жизнь.

Конечно, разрыв русской интеллигенции с русским государством означал ее радикализацию. Людям, ненавидящим весь строй русской жизни, трудно было заниматься в России какой-нибудь практической работой. Но после отмены крепостного права выделилось «умеренное» крыло интеллигенции, которое можно назвать либеральным. Либералы шли на государственную службу, участвовали в работе земских учреждений, преподавали в гимназиях и университетах, устраивали больницы; они проводили судебную реформу, пытаясь привить русским уважение к закону. Благодаря умной и самоотверженной работе этих интеллигентов Россия вступила в двадцатый век более цивилизованной страной, развивавшейся в европейском направлении. К несчастью, правящий класс России не проявил реализма и не умел делать уступки требованиям времени. Страной управляла безответственная и жестокая бюрократия, во главе с царем и его дворянским окружением.

Радикальная часть русской интеллигенции не могла примириться с этой властью и стремилась к насильственному свержению самодержавия. Первые русские социалисты – «народники» – верили в прирожденный социализм русского крестьянина и хотели возбудить крестьянское восстание. С этой целью они устроили (в начале семидесятых годов) «хождение в народ», одеваясь в крестьянское платье и раздавая революционные прокламации. Но крестьяне плохо понимали этих агитаторов, а иногда связывали их и сдавали властям; начались судебные и полицейские преследования, только ожесточившие народников. В 1876 году они основали конспиративную партию «Земля и Воля» и принялись за более систематическую подготовку революции. Правительство ответило репрессиями и казнями. Тогда из партии народников выделилась террористическая организация «Народная Воля», устроившая ряд покушений на царских сановников; 1 марта 1881 года народовольцы убили царя Александра II. Конечно, небольшой группе террористов не удалось запугать правительство, и вскоре их силы были истощены. Более умеренная фракция народников, «Черный Передел», занималась мирной пропагандой; но в начале двадцатого века из нее возникла партия социалистов-революционеров (эсеров), опять вернувшихся к террору.

Неудачи народников скомпрометировали их идеологию. Новая идеология, как обычно, пришла с Запада: это была социал-демократия, философией которой был марксизм. Повторилась история с Гегелем: русские интеллигенты уверовали, что это и есть «последнее слово западной науки», дающее ответ на все вопросы жизни. Как мы видели, Маркс претендовал на построение «научного социализма», и русские (не только русские!) марксисты полагали, что, наконец, найдено научное объяснение истории и общественной жизни, предсказывающее неизбежное наступление социализма. Замечательно – и характерно для духа этого времени – что утопические предсказания и революционные замыслы выступали здесь, прикрываясь авторитетом «науки». Точно так же, для русских гегельянцев сочинения их учителя тоже были «наукой», и притом новейшей!

«Капитал» Маркса представлял собой огромный трехтомный трактат, написанный запутанным гегельянским языком. Маркс, считавший себя ученым экономистом, никогда не мог избавиться от методов высоко ценимой им гегелевской «диалектики» и от гегелевского языка, который немцы называют «кудрявым» (kraus). Самые усердные марксисты читали его, конечно, в оригинале; но вскоре вышел и перевод: царская цензура не усмотрела в этом ученом труде ничего опасного. Обыкновенные марксисты, конечно, не были в состоянии прочесть «Капитал» и принимали на веру то, что им объясняли в популярных брошюрах. Сильная сторона марксистской доктрины – экономическое объяснение истории – внушила русским социалистам особое доверие, потому что именно в то время, в 80-ых и 90-ых годах, в России возникла крупная промышленность и стало ясно, что экономические силы не позволят ей избежать капитализма. Но и другая сторона марксизма была важна для русских социалистов: по новейшей науке оказывалось, что будущей революционной силой было не крестьянство, а только что возникший в России рабочий класс. Надо было искать сторонников не в деревне, а в городе, и за это сразу же принялись.

Первая группа русских марксистов возникла в 80-ых годах, и лидером ее был Плеханов. Русские марксисты, разделяя общие идеи своей доктрины, конечно, не рассчитывали, что в России удастся мирно перейти к социализму (как этого ожидали европейские социалисты). Напротив, они предвидели ожесточенную борьбу с русским самодержавием, а потом и с народившейся в конце века русской буржуазией. Но Плеханов и его сторонники высмеивали наивность народников, пытавшихся поднять на восстание отсталые крестьянские массы: как учил Маркс, революцию должен был совершить сознательный пролетариат. Они отвергли также, как авантюризм, индивидуальный террор. Рабочий класс, – говорили они, – применит к своему классовому врагу массовый террор: враг будет ликвидирован как класс.

Эта программа революционного террора тоже не была изобретена в России: даже и эти взгляды русских марксистов были заимствованы с Запада. Самое слово «террор» (по-латыни означающее «ужас») было пущено в ход в его нынешнем смысле во время Французской Революции. В «Послании Коммунистической Лиге» (1850) Маркс рассматривает ситуацию, которая возникнет, если рабочие совместно с буржуазными демократами выиграют битву с феодализмом и установят демократический режим. В таком случае,– говорит Маркс,– рабочие должны выдвинуть лозунг «Перманентная революция!», в котором нельзя не узнать «превращение буржуазной революции в социалистическую». Как видите, Ленин и в этом был не очень оригинален, а Троцкий прямо перенял этот лозунг. Практические советы Маркса, содержащиеся в том же «Послании», не оставляют сомнений, как его ученики должны были устраивать эту «перманентную революцию»:

«Они должны действовать таким образом, чтобы революционное возбуждение не угасло сразу же после победы. Напротив, они должны поддерживать его, сколько возможно. Они никоим образом не станут противодействовать так называемым эксцессам, когда ненавистные личности приносятся в жертву народному мщению, или когда разрушаются общественные здания, вызывающие ненавистные воспоминания. Такие действия должны быть не только терпимы: их следует направлять, подавая этим пример».

Можно сказать, конечно, что эти советы отражают скорее практику якобинцев, чем склонности самого Маркса, который был всего лишь кабинетным ученым. Но в апреле 1871 года, во время Парижской Коммуны, он говорит, что если «геройские парижские товарищи окажутся побежденными», то это произойдет из-за их «великодушия» (и ставит это слово в кавычки), из-за « «честности», доведенной до мнительности» (письмо Кугельману). И там же он объясняет по поводу демократии: «Центральный комитет слишком рано сложил свои полномочия, чтобы уступить место Коммуне». Конечно, Маркс не стал главнокомандующим и не отдавал приказов о расстрелах, но Троцкий, тоже профессиональный литератор, делал на практике все, о чем писал.

Таким образом, идеи коммунизма были в России тоже импортным товаром, как и другие идеи, заимствованные из Европы перед тем. Но все социальные учения, воспринятые из европейских источников, русские интеллигенты понимали – вне их естественного контекста – буквально и прямолинейно, пытаясь немедленно воплотить их в жизнь. Эта черта хорошо известна из истории религиозных сект, столь же серьезно воспринимавших священное писание, пришедшее к ним из далекой восточной страны и возникшее там во время крайних общественных бедствий. Многие сектанты пытались немедленно применить на деле предписания Нагорной Проповеди, и нетрудно понять, к чему это могло привести. Обычно такие движения возникали в группах, переживавших социальную и культурную неустойчивость. Как мы видели, русская интеллигенция как раз была такой группой: большинство ее членов, в первом поколении усвоивших начала европейской цивилизации, приняло ее новейшие доктрины с наивностью и рвением неофитов.