Лариса Петровичева - Следы на воде

• Название: Следы на воде
• Автор: Лариса Петровичева
• Жанр: Научная Фантастика

Даже когда у тебя выдастся тяжёлый день, всё равно жди Чуда. Если на тебя наорёт мама, всё равно жди Чуда. Пусть даже оно начнётся с чужого голоса, который будет повторять твоё имя. В твоей голове...

---

Потом из тумана выдвинулось серое лицо Ирины, похожее на восковую фигурку. Ты ведь умерла, Ирэн, сказал я. Не знаю, ответила она. Я думала, что смерть это вечная тьма и беспамятство, но вот ведь как вышло… я помню. Что я убил тебя, Ирэн? Ты все сделал правильно, она попыталась улыбнуться. Я бы и так умерла, подумаешь, еще пара дней боли. Так что спасибо, Кирюша, и не вини себя. Мне правда хорошо. Ир, что мне делать, спросил я. Зачем-то они ведь выбрали меня… зачем? Ничего не делай, Кирюша, ответила Ирина, тут без нас разберутся. Отдыхай, хороший мой, я тебя люблю…

Я хотел удержать ее, но Ирина растаяла, растеклась по серому фону, сливаясь с туманом. Кажется, я заплакал, и туман стал еще гуще, он впитывал мои слезы, скользя по лицу, и за ним кто-то был, но мне не хотелось знать, кто именно.

Снегирь сидел на ветке яркое пятнышко в серых мартовских сумерках. Осыпался пеплом на грязный снег.

Туман развеялся постепенно. Сперва он слегка отступил назад, и я смог вдохнуть свежий воздух. Пахло соснами и яблоками, светло и тревожно, но очень приятно. Голова прояснилась; я внезапно ощутил, что вновь мыслю, чувствую тепло, легкий ветерок, касающийся кожи, осознаю свое тело — я сижу на чем-то твердом, но удобном, на коленях не то книга, не то тетрадь, и пальцы лежат на прохладной странице. Стоило мне воспринять эту страницу во всех подробностях — гладкая, с острыми краями и загнутым уголком — как туман отступил окончательно, и я увидел, что сижу в кресле на балконе, выходящем на лес и небольшую речку. Светило солнце, подбираясь к зениту, по ярко-синему небу скользили легкомысленные перышки облаков, и ветер носил по воздуху пряди паутинок. Опустив глаза к тетради на коленях, я прочел:

А лето уходит. Иные заботы
Теперь настают у усталой земли.
Застегнуто небо на след самолета,
Последняя ласточка кружит вдали.

Я вскинул голову. Высоко-высоко полз по синеве самолет, оставляя за собой пушистый инверсионный след. Неужели на самом деле осень? Начало сентября? Конец августа?

Позади, в комнате послышались шаги, и на балкон вышла девушка, коротко стриженная миловидная блондинка в голубом халате. Она склонилась надо мной и ласково-увещевательным голосом промолвила:

— Пора делать укольчик. Дайте мне руку, будьте умницей.

— Кто вы? — спросил я. Голос прозвучал непривычно и оттого неприятно. — Где я?

Девушка ахнула и всплеснула руками. Заготовленный для укола шприц выпал из ее пальцев, прокатился по полу.

— Это больница? — осведомился я, хотя уже догадался, каким будет ответ. Блондинка успокаивающе погладила меня по плечам и проговорила, глядя в глаза:

— Я сейчас доктора приведу. Вы только не волнуйтесь.

И она убежала. Я сел в кресле поудобнее и стал смотреть за реку. Березки там были совсем еще зеленые, но я уже чувствовал непонятно, как, но чувствовал, что в их зелени не сегодня-завтра возникнут золотые нити. Осень неслышно движется по траве; я пробыл в тумане месяц. And summers lease hath all too short a date…

Врач выскочил на балкон с весьма живописной физиономией. Я узнал его — лицо Андрея Дюбре всегда было выразительным. Этакий вечный первоклассник, румяный и взлохмаченный. Теперь на лбу у Андрея возникли залысины, глубже обозначились мимические морщины, и это делало лицо похожим на испорченную маску.

— Привет, Андрей, — сказал я. — Это дурка, да?

На несколько секунд врач закрыл глаза.

— Помнишь, кто ты?

Я кивнул.

— Каширин Кирилл Александрович. Если девятнадцатое августа прошло, то мне уже двадцать семь. Я работаю в епархиальном следственном отделе.

Губы Андрея дрогнули, расползаясь в улыбке.

— Ты вернулся, — выдохнул он. — Ты вернулся…

* * *

Из больницы меня выписали второго сентября, когда Андрей пришел к выводу, что я уже в норме. Если верить его рассказам и записям в карте, то я был совсем плох: сидел в полном трансе, на вопросы не реагировал и изредка разражался криками о конце света и грядущем хаосе, хорошо еще, что не буйствовал и не делал под себя. По мнению Андрея, который побеседовал с Серапионом, два бессмысленно жестоких убийства настолько меня потрясли, что организм, повинуясь защитной реакции, впал в ступор.

Я не стал рассказывать о том, что видел архангела Гавриила во всем сиянии его Славы и Господа Бога в физическом воплощении. Мы напоследок побеседовали о нашем приютском детстве — у Андрея была кличка Воробей; не знаю, отчего, но я защищал его от старших ребят — и разошлись с намерением встретиться как-нибудь и посидеть за кружечкой безалкогольного пива, что естественно, никогда не будут выполнено.

В плане работы проблем у меня не было: радостный Серапион позвонил и поведал, что место следователя остается за мной. В деле Трубникова сдвигов не произошло: менты и прокуратура рыли землю пятками в поисках улик и виноватых, однако ничего у них не получилось — Небеса следов не оставляют. Документы по поводу Ульяны уже заложили в архив епархии: разглашать детали того, как Серапион упрятал концы в воду, я не имею права, однако не могу не заметить, что начальник обработал это дело с ювелирной точностью и красотой.

На рабочем месте я появился аккуратно в девять часов. Мой закуток, благодаря, видимо, стараниям Милы, был аккуратно прибран, вечный беспорядок на рабочем столе разобран бумажка к бумажке. На полке лежала стопка газет, «Епархиальный Вестник» и местный «Город Мастеров»; на улице стоял совсем летний день, я открыл окно и сел читать, ожидая прихода Серапиона или кого-нибудь из аналитиков.

Одна из статей была отчеркнута красным маркером; по всей вероятности, до меня газета побывала у Серапиона. Речь шла о молодой женщине православной веры, коя удостоилась чести лицезреть ангела Божия. Она поведал ей, что близок конец Света и Страшный суд, а посему надо молиться, делать добрые дела и срочно воцерковляться тем, кто еще этого не сделал. Официального комментария к статье не было. Я подумал, что скорее всего у очевидицы не все в порядке с головой — во время работы в газете насмотрелся на таких экзальтированных дам, к которым по вечерам прилетали инопланетяне на предмет любовной связи; хотя кто знает? Может быть, ей действительно повезло. Как мне.

Я отложил газету и подошел к окну. Внизу расстилались темно-зеленые волны парка; в шевелюре деревьев уже проглядывали желтые и рыжие мелированные пряди. Зонтики открытых кафе с нашего восьмого этажа напоминали крышки от пивных бутылок; скоро зарядят дожди, и зонтики закроются — до весны.

Весен нам обещано двадцать. А потом — здравствуй, Ничто.

Ветер вздыбил зеленое лиственное озеро. Я хотел было закурить и даже достал из кармана пачку сигарет — только сейчас обратил внимание на марку: простенькие «Союз-Аполлон Легкие», никогда таких не покупал — но потом вдруг передумал и убрал курево обратно. Чувство спокойствия и ясной умиротворенности не покидало меня, однако впервые со дня выписки я вдруг подумал, что изменился. Стал совсем другим, словно я-прежний испепелен был сиянием Божественного величия, истаял в сером тумане. Закрыв окно, я приблизился к шкафу, повернул ключ и взглянул в запыленное зеркало на внутренней стороне дверцы.

Конечно, я видел себя после выхода из тумана, да и сегодня поутру брился не на ощупь, а перед зеркалом, но сейчас вдруг посмотрел на отражение по-иному, более осознанно. Вроде бы ничего не изменилось, но я заметил несколько седых ниток на висках и еще — усталость во взгляде, такую, словно вкалывал сутки без сна и отдыха. Не прибавляют радости большие знания, несмотря на знакомую, привычную внешность, я — больше не я. Перемена неуловима, но она есть.

— Ну-ка, красавец, глянь на меня.

Я обернулся. В дверях стоял Серапион, за это время изрядно размордевший. Ему пора было заказывать новую форму: черная рубашка едва не трескалась на животе.

— Хорош, хорош, — кивнул он, оглядывая меня, — Все девки румяные твои будут. Как самочувствие?

— Прекрасно, — я закрыл шкаф и сел на стул. Дивное ощущение — сидеть в присутствии стоящего начальника. А что, теперь можно — я ведь псих, да и на всю голову. — Готов к труду и обороне.

— Узнаю Каширина, — обрадовался Серапион. — Вот тебе дельце для разгона: политех, факультет психологии, третий курс, группа «А». Поступил сигнал на студентку Кильдей Юлию Петровну. Предположительно ведьма. Угрожала соседке по общежитию, которая положила глаз на ее парня; соседка сейчас в больнице с острым аппендицитом.

— Неплохо учебный год начинается, — заметил я. — Но если есть подозрение на малефиций, то почему ей повестка не выслана?

— Специфика факультета, — с неудовольствием ответил Серапион. — Настоящий психолог в какой-то степени всегда паранорм. Другое дело, что мы обязаны пресекать вредоносные действия, и тут уже нет ни специфик, ни льгот. Основные разбивки тут, — он продемонстрировал тонкую светло-зеленую папку, — ознакомься и выезжай. На летучку можешь не ходить.