Леонид Юзефович - Блюдо шахиншаха

• Название: Блюдо шахиншаха
• Автор: Леонид Юзефович
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1980

Леонид Константинович (так в журнале) Юзефович родился в 1947 году в Москве Окончил Пермский университет. Преподает историю в школе. Печатал стихи в коллективных сборниках Пермского издательства, исторические статьи и очерки в журналах «Вопросы истории», «Советское славяноведение», «Исторические записки». В этом году отдельной книгой — «Обручение с вольностью» — выходят две его исторические повести.

В нашем журнале публикуется впервые.

---

— Да это же Лизочек! — шепнула Лера.

— Вы знаете ее? — спросил Андрей.

— Еще бы! Вместе учились в гимназии. Это Лиза, дочь доктора Федорова. У нее было прозвище такое — Лизочек!

В центре зала Калугин подхватил Лизу под руку и подвел к тому столику, где за бутылкой «Редерера» сидел молодой человек в зеленом пиджаке.

«Боже мой, ну где же я его раньше видела?»

Молодой человек встал, отодвинул стул для дамы, и Лера вспомнила, наконец: «У Желоховцева!»

Он уже одевался в передней, а они с Костей только зашли. Как же Костя называл его? Кажется, Михаилом, Мишей…

«Точно, у Желоховцева!»

Минут через десять молодой человек поцеловал Лизе руку и направился к выходу.

Андрей, перекинув папироску в угол рта, поднялся было, но Лера удержала его:

— Не ходите, не надо.

— Почему?

— Сядьте… Я его вспомнила. Он теперь в штатском, и я вспомнила. Костя с ним прекрасно знаком по университету.

Андрей прикусил мундштук, сел.

Зеленый люстриновый пиджак исчез за дверью, и тут же из-за соседнего столика вскочил, неловко откинув стул, длинный нескладный прапорщик.

— Деньги на столе, — сказал прапорщик подскочившему официанту и быстро прошел мимо Леры, на ходу надевая фуражку…

Левшой оказался убитый студент Сергей Свечников. Это подтвердил хозяин квартиры, где снимал комнату Сережа. И, размышляя, Рысин пришел к выводу, что именно Свечников и еще кто-то, более опытный, совершили ограбление Желоховцева.

Мог ли Трофимов вовлечь в это дело Свечникова? Поначалу казалось — вполне. И Свечников, и Трофимов знали друг друга, учились вместе в университете, были вхожи к Желоховцеву.

Но мог ли Трофимов расправиться со Свечниковым, как с нежелательным свидетелем и соучастником? Так жестоко, предательски… Тут Рысин однозначного ответа не находил, хотя в свою версию верил уже твердо: путь к похищенной коллекции профессора — это путь к убийце.

Впервые на плечи Рысина легло такое дело, и он посчитал своим долгом довести его до конца. Своими соображениями Рысин с комендантом не поделился. Несколько дней совместной работы убедили его, что Тышкевича занимало по-настоящему лишь собственное благополучие в сложной обстановке неотвратимого отступления. Говорить Тышкевичу о справедливости, о том, что должен быть пойман и наказан опасный преступник, — это вызвать очередную иронию в свой адрес…

Рысин целый день просидел в комнатушке Сергея Свечникова, перебирая оставшиеся после него вещи и особенно интересуясь записями. Рысину повезло — он натолкнулся на дневник убитого студента. Изучая дневник, Рысин обнаружил, что примерно с месяц назад Свечников стал все чаше и чаше упоминать одно имя. Странным было то, что этот человек (так читалось в строчках и между строк) словно нарочно напрашивался в последнее время Сергею в приятели, словно нарочно все чаще и чаще искал с ним встречи. И это был не Трофимов…

Покинув ресторан, прапорщик Рысин шел за человеком в зеленом люстриновом пиджаке.

7

Федоров появился около пяти часов.

Костя углядел его еще на улице и, быстро отомкнув входную дверь, притаился в темной прихожей, под лестницей Федоров дал два звонка, потом догадался потянуть дверь. Над головой у Кости посветлели проемы между ступенями.

— Лера! — позвал Федоров — Валерия Павловна!

Не дождавшись ответа, стал подниматься на второй этаж. Когда отскрипели ступени, Костя повернул ключ в замке, отрезая Федору пути к отступлению, и тоже двинулся наверх. Он шел по лестнице, стараясь держаться у самой стены, и ступени под ним не скрипели.

— Лера, голубушка! Где вы? — взывал Федоров, переходя из комнаты в комнату.

Все это произошло стремительно — одна дверь, другая, третья. Ритм стен, косяков и притолок, странное ощущение распадающегося на комнаты пространства — словно крокетный шар катится через воротца.

Федоров обернулся. Удивленно, по-птичьи, свесил голову набок:

— Я ищу смотрительницу музея…

Он произнес эти слова вдумчиво, с придыханием. Их можно было истолковать примерно так: я честно объяснил свою надобность и теперь жду от вас того же, откровенность за откровенность.

— Вы меня не узнаете? — спросил Костя.

Они встречались мельком года два назад.

— Нет… Мне нужна смотрительница музея, — видно было, что Федоров начинает беспокоиться.

Он шагнул к двери и вдруг понял, что пройти ему не удастся. Это ясно обозначилось на его лице. Сделав еще один шаг — значительно короче первого, Федоров остановился.

— Если вы меня не помните, — сказал Костя, — тем лучше.

Эта загадочная фраза произвела на Федорова совершенно убийственное действие. Сморщившись, он начал зачем-то отряхивать пальто. Затем вытащил бумажник, неуверенно извлек из него несколько омских пятидесятирублевых билетов.

Костя покачал головой.

Федоров заменил омские билеты царскими, присовокупив к ним несколько керенок.

— Больше у меня ничего нет! — в его голосе прозвучал жалкий вызов.

Косте стало неловко. Двумя пальцами он сжал за ребра драхму шахиншаха Балаша, показал Федорову:

— Откуда у вас эта монета?

— Дочь подарила, — с готовностью ответил тот.

Он слегка успокоился — если речь зашла о монетах, значит, перед ним порядочный человек. Во всяком случае происшедшие на его брыластом лице перемены Костя объяснил себе именно так.

— Что взял за нее Лунцев? — поинтересовался Федоров. — Он ведь, по правде говоря, изрядный прохвост. Нумизматика сама по себе его не интересует…

— А каким образом она попала к вашей дочери? — спросил Костя, начиная понимать всю нелепость своей затеи.

Федоров уловил в голосе Кости какие-то колебания и это, видимо, прибавило ему уверенности.

— Видите ли, — наставительно произнес он, — у нас в семье существует традиция. Именинные подарки должны быть не только сюрпризом, но и тайной. А эту монету дочь подарила мне на день рождения.

— Ее одну?

— Еще несколько восточных серебряных монет. Не знаю, где она их взяла. Не говорит! Хоть и спрашивал, разумеется. Думаю, через неделю сама расскажет, не утерпит… А почему вас это интересует?

«У меня еще в запасе дней пять-шесть, — прикинул Костя. — Потом начнется повальное бегство, и тогда все…»

— Нумизматика — это наука наук! — вымученно пошутил Федоров.

Костя достал браунинг, но постеснялся наводить его на Федорова. Просто держал дулом вниз в опущенной руке.

— Вам придется задержаться здесь до тех пор, пока я не проверю ваше сообщение…

Как это сделать, он и понятия не имел. Отвел Федорова в чулан. Спросил, задвигая засов:

— Может быть, еще что-то вспомните?

Молчание.

— Вы когда-нибудь слышали о нумизматической коллекции профессора Желоховцева?

Молчание. Удар ногой в стену.

— В таком случае вы пробудете здесь долго.

— Вы вор! — Федоров глухо ударился грудью о дверь. — Теперь-то я все понимаю! Это не музей, это осиное гнездо!

Распахнув дверь, Костя швырнул в чулан стоявшее неподалеку пустое ведро. Проговорил сквозь зубы:

— Для надобностей!

Якубов шел по направлению к Покровке. Еще перед войной, следя за неверными мужьями и женами, Рысин пришел к выводу, что такие города, как Петербург или Пермь с их прямоугольной планировкой, идеально приспособлены для слежки. Человек виден на улице далеко, сколько глаз хватает, не то что в Москве, например, где от самого опытного филера скрыться нетрудно.

Было совсем светло, ночи стояли белые, опять же как в Петербурге. Пиджак Якубова зеленым пятном маячил впереди. Впрочем, Рысин привык уже к самому очерку его фигуры, к его походке, манере размахивать при ходьбе правой рукой и легко находил взглядом привычный силуэт даже днем, в толпе. Сейчас это и вовсе нетрудно было сделать. Улицы к вечеру опустели. Редкие прохожие старались не смотреть друг на друга, шли торопливо — последнее время при явном попустительстве комендатуры и милиции в городе действовало несколько банд. Кое-где в домах уже зажгли лампы. В белесых сумерках они освещали плоскости окон не полностью, теплились желтыми кружками, и потому не было ощущения покоя и уюта за этими окнами, как в осенние или зимние вечера, когда они светятся в темноте ясными, четко очерченными прямоугольниками.

Одинокий пароход протрубил на Каме. Они пересекли Покровку, дошли до здания Кирилло-Мефодиевского училища. Здесь Якубов свернул налево.

«Домой», — с некоторым разочарованием подумал Рысин.

Он следил за Якубовым уже второй день. Причем делал это на свой страх и риск. Как-то не удержался Рысин и вскользь упомянул Якубова, как одного из подозреваемых, и Тышкевич отнесся к этому с ничем не оправданным возмущением.

По каким-то не известным Рысину причинам Тышкевич не хотел трогать именно Якубова.