Артур Кларк - Фонтаны рая

• Название: Фонтаны рая
• Автор: Артур Кларк
• Издательство: М.: Эксмо; СПб.: Домино, 2010. — 720 с.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-42896-0

Невозможно представить себе мировую научную фантастику без такой грандиозной, яркой и оригинальной составляющей, как литературное наследие Артура Кларка. В этот сборник вошли два романа и повесть великого писателя, ученого и футуролога. «Земная Империя» — о возвращении колонистов Титана на «историческую родину». «Фонтаны рая» — о строительстве орбитального лифта в XXII веке. «Да не настанет ночь» — о том, как в невообразимо далеком будущем человечество почти исчезнет с лица земли, но получит шанс возродиться.

Роман «Земная Империя» публикуется на русском языке впервые.

---

«Звездоплан» — Земле:

Вы правы в своем предположении, что все три цивилизации пятой ступени, вовлеченные в религиозную деятельность, отличаются двуполой системой воспроизводства и длительным воспитанием молодого поколения в пределах замкнутых семейных групп. Прошу сообщить, что привело вас к подобной догадке.

2069, 08 июня, 15:37 по Гринвичу. Радиограмма 6943, параграф 2.

«Звездоплан» — Земле:

Гипотеза о существовании бога не может быть отвергнута логическими средствами, но представляется излишней по следующим соображениям.

Если принять «объяснение», что Вселенная создана неким существом — богом, то он, вне сомнения, должен находиться на более высокой ступени развития, нежели его детище. Тем самым вы более чем удваиваете сложность первоначальной проблемы, а с другой стороны, делаете шаг по пути дальнейшего бесконечного регресса. Уильям Окхэмский указывал вам не далее как в XIV столетии, что число сущностей не следует умножать сверх необходимости. Потому не вижу смысла в продолжении обсуждения этой темы.

2069, 11 июня, 06:48 по Гринвичу. Радиограмма 8964, параграф 2.

«Звездоплан» — Земле:

«Звездный остров» информировал меня 456 лет назад, что открыт первоисточник Вселенной, но мои логические цепи не располагают достаточной емкостью, чтобы осмыслить это сообщение. За подробностями обращайтесь на планету отправления.

Перехожу на крейсерский режим полета, прерываю связь. Прощайте.

По мнению многих, эта самая последняя и самая знаменитая из тысяч и тысяч переданных «Звездопланом» радиограмм доказывала, что роботу не чуждо чувство юмора. Зачем бы иначе ему выжидать до самого конца связи, чтобы взорвать эту философскую бомбу? Или последовательность сообщений тоже была частью тщательно продуманного плана, построенного с целью привить человечеству более рациональные временные критерии, — ведь первое ответное послание от «островитян» достигнет Земли, самое раннее, 104 года спустя?

Нашлись и пылкие головы, предлагавшие пуститься за «Звездопланом» вдогонку; из Солнечной системы, указывали они, навсегда улетает сокровищница несметных знаний, создание технической мысли, обогнавшей лучшие достижения землян на целые века. Правда, в распоряжении людей пока не было кораблей, способных догнать межзвездного бродягу, сравняться с его огромной скоростью, а затем вернуться на Землю, — но никто не сомневался, что за кораблем дело не станет.

И все же возобладала иная, более мудрая точка зрения. Любой звездолет, даже автоматический, может принять эффективные меры защиты от нападения, а в качестве последнего средства, неровен час, прибегнуть к самоуничтожению. Однако решающим аргументом оказалось то, что конструкторы невиданного чуда живут «всего-то» в пятидесяти двух световых годах. За тысячелетия, прошедшие после запуска «Звездоплана», они должны были расширить свои космические возможности еще во много раз. Сделай мы что-нибудь, что придется им не по нраву, — и спустя век-другой они пожалуют к нам во плоти и к тому же весьма раздраженные.

Никто не взялся бы даже перечислить все последствия визита «Звездоплана» для человеческой культуры; и в частности, именно он довел до завершения процесс, начавшийся давным-давно. Он положил предел потоку благочестивой чепухи, которой умные, казалось бы, люди забивали себе головы на протяжении долгих столетий.

17 ПАРАКАРМА

Быстро восстановив в памяти весь разговор с самого начала, Морган пришел к выводу, что выглядел не так уж и глупо. Напротив, Маханаяке Тхеро, раскрыв подлинное имя досточтимого Паракармы, утратил определенное тактическое преимущество. А впрочем, личность секретаря не составляла особого секрета, и настоятель мог решить, что Моргану и так все известно.

К тому же в этот момент беседа прервалась довольно приятным образом: порог кабинета переступили два молодых послушника — один держал в руках поднос, уставленный мисочками с рисом, фруктами и какими-то тоненькими оладьями, другой нес неизменный чайник с чаем. На подносе не было ничего, похожего на мясо; после бессонной ночи Морган с удовольствием съел бы парочку яиц, но и яйца, по-видимому, были здесь вне закона. Нет, это слишком сильно сказано — Саратх внушал ему, что устав не запрещает ничего, не вводит никаких абсолютных правил. Но существует тщательно разработанная шкала терпимости, и лишение живого жизни — даже потенциальной жизни — расценивается по этой шкале весьма невысоко.

Пробуя буддийские яства, большинство из которых было ему незнакомо, Морган недоуменно покосился на Маханаяке Тхеро; тот покачал головой.

— Мы никогда не едим до полудня. Мозг наиболее свеж и ясен в утренние часы, и не следует его отвлекать материальными потребностями тела…

«Какая философская пропасть, — подумал Морган, отщипывая кусочки восхитительного на вкус плода папайи, — прячется за этим простым заявлением!..» Для него пустой желудок был бы лишь неприятным раздражителем, препятствующим всякой мыслительной деятельности. Награжденный от природы хорошим здоровьем, инженер никогда не противопоставлял друг другу мозг и тело, да и не видел в том нужды для любого нормального человека.

Пока Морган вкушал экзотический завтрак, Маханаяке Тхеро извинился и две-три минуты колдовал над пультом связи; пальцы настоятеля порхали над клавиатурой с поразительной быстротой. Экран, где вспыхивали ответы, был у Моргана на виду, и вежливость заставила его отвернуться. Взгляд его поневоле упал на голову Будды. Пожалуй, это все-таки была настоящая скульптура — постамент отбрасывал на стену слабую тень. Хотя и тень ничего не доказывала. Постамент мог оказаться подлинным, а голова — фантомом, спроецированным аккуратно и без зазора; трюк достаточно широко распространенный.

Так или иначе, это было произведение искусства: подобно Моне Лизе, оно отражало душевное состояние зрителя и в то же время накладывало на душу свой отпечаток. Но Джоконда смотрела на мир открытыми глазами, хоть и неизвестно куда. А глаза Будды были совершенно слепыми — пустые колодцы, где человек мог и потерять разум, и обрести вселенную.

На губах Будды играла улыбка еще более загадочная, чем улыбка Джоконды. Да и улыбка ли — или только обманчивое впечатление улыбки? Вот и она исчезла, а на смену ей пришло выражение сверхчеловеческого покоя. Морган не мог отвести глаз от этого гипнотического бесстрастия, и лишь знакомый громкий шелест бумаги, донесшийся с пульта, вернул его к реальности — если, конечно, можно назвать монастырскую обстановку реальностью…

— Мне подумалось, что вам будет приятно сохранить память о сегодняшнем визите, — произнес Маханаяке Тхеро.

Принимая предложенный листок, Морган прежде всего подивился тому, что это плотный, музейного вида пергамент, а не заурядная бумажка, какую не жалко выбросить через два-три часа. Потом он увидел, что не понимает ни слова: кроме нескольких маленьких буковок и циферок — архивного индекса в левом нижнем углу, остальная поверхность листа была заполнена витиеватыми завитушками, в которых он уже научился узнавать буквы тапробанского алфавита.

— Благодарю вас, — ответил Морган, постаравшись вложить в два слова как можно больше иронии, — Не откажите в любезности объяснить, что это такое.

Хотя он уже и сам все понял: юридические документы независимо от языка и эпохи хранят определенное «родовое» сходство.

— Копия договора между королем Равиндрой и верховной сангхой[54], подписанного в праздник весак восемьсот пятьдесят четвертого года по вашему календарю. Договор дает нам право владения монастырской землей навечно. Силу этого документа признавали даже иноземные захватчики.

— Каледонцы и голландцы, насколько мне известно. Но не иберы.

Если Маханаяке Тхеро и удивился основательной подготовке Моргана к разговору, то не выдал этого даже движением брови.

— Ну, иберы просто не признавали никаких законов, в особенности когда дело касалось иных религий. Надеюсь, вы не являетесь приверженцем взгляда, что право всегда принадлежит сильному?

Морган заставил себя улыбнуться.

— Ну что вы, — ответил он. — Разумеется, нет.

«Так-то так, — добавил он про себя, — но до какого предела?..» Когда на карту поставлены интересы гигантских организаций, обычная человеческая мораль нередко отступает на второй план. Не пройдет и месяца — и лучшие юристы человечества, живые и электронные, скрестят шпаги над этим клочком земли. И если они не найдут правильного ответа, может возникнуть весьма щекотливая ситуация — и в глазах людей из героя превратишься в негодяя…

— Раз уж вы коснулись договора восемьсот пятьдесят четвертого года, разрешите напомнить, что он касается лишь самих монастырских владений, границы которых четко обозначены стеной.