Брайан Гарфилд - Кто следующий?

• Название: Кто следующий?
• Автор: Брайан Гарфилд
• Издательство: Фидес
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 1994
• ISBN: 5-88374-025-1

«Первоклассный, захватывающий, один из лучших романов на протяжении ряда лет…» — так откликнулась американская пресса на появление романа Б. Гарфилда «Кто следующий?»… Страшные новости обрушивались на Вашингтон одна за другой: бомбы террористов разрушили Капитолий… погибли десятки конгрессменов… похищен новоизбранный президент… Роман «Line of succession» — это драматическая история напряженного расследования преступления и поиска исчезнувшего первого государственного лица.

---

Отвечая на вновь заданные вопросы, генеральный прокурор Эккерт монотонно произнес:

— Естественно. Они были проинформированы в присутствии адвокатов, что они имеют полное право отказаться от дачи показаний, и все, что они скажут, может и будет использовано против них, и что они имеют право на консультацию с адвокатом на протяжении всего допроса.

Лайм и Дефорд отделились от журналистов и направились к рабочему кабинету Дефорда. Поворачивая ручку двери, Дефорд сказал:

— Хотел бы я видеть, как они «раскрутят» этого чинушу. Пока им мало что удалось.

Они вошли в кабинет, и женщина за столом приветствовала их равнодушной сухой улыбкой. Лайм проследовал за Дефордом. Босс сел и начал теребить пальцами складку кожи на своей дряблой шее.

— Да, несколько часов назад мне звонил джентльмен по имени Уолберг. Это отец близнецов. Он только что прилетел в Вашингтон, Насколько я понял, он пытается увидеть своих детей, но никто не хочет с ним разговаривать.

Лайм кивнул:

— Он не может вообразить, что его дети хоть как-то замешаны в этом. Должно быть, допущена какая-то ошибка — недоразумение или подтасовка фактов. Или, возможно, они попали под влияние дурной компании. Но это не может быть их вина.

— Похоже, ты уже говорил с ним.

— Нет.

— Э-э… Я уверен, что на его месте я бы чувствовал то же самое.

— Вероятно. — Лайм думал о Сандре Уолберг. Законченная негодяйка эта девчонка; как может кто-нибудь продолжать верить в ее невиновность…

— Дэвид, мне очень жаль, но я сказал этому человеку, что ты ему все объяснишь.

— Ты сказал?

— Он… э-э… ждет тебя в твоем кабинете. Я думал, мне следует сообщить тебе… — Дефорд, поджав хвост, примирительно протянул руку ладонью вверх.

— Ты чертов дурак. — Гнев Лайма усилил выразительность этих бесцветных слов.

Он вышел из кабинета и вместо того, чтобы хлопнуть дверью, закрыл ее с легким презрительным щелчком.

Уолберг имел мрачное лицо профессионального плакальщика. Его руки и щеки были покрыты веснушками, а тонкие рыжие волосы тщательно зачесаны, прикрывая лысину. Он казался скорее печальным, чем негодующим. «Мягкий, как карандаш с маркировкой «ММ», — подумал Лайм.

— Господин Лайм, я Шейм Уолберг, я отец…

— Я знаю, кто вы, мистер Уолберг.

— Я очень признателен вам за то, что вы согласились встретиться со мной.

— Это не мое решение. — Лайм обошел вокруг своего стола, отодвинул стул и сел. — Чего вы, собственно, от меня хотите?

Уолберг глубоко вдохнул. Если бы у него была шляпа, он, наверное, вертел бы ее в руках.

— Они не позволяют мне встретиться с моими детьми.

— Боюсь, что сейчас они скорее дети правительства, мистер Уолберг Это мера предосторожности.

— Да, да, я понимаю. Они не хотят, чтобы к заключенным или от них передавались послания. Они сообщили мне об этом. Как будто они считают, что я принадлежу к лиге анархистов и террористов. Во имя Господа, господин Лайм, я клянусь…

Уолберг остановился, чтобы успокоиться. Он собрался с духом.

— Произошла ошибка, господин Лайм. Мои дети не…

— Мистер Уолберг, у меня нет времени выслушивать ваши сетования.

Эти слова обожгли Уолберга.

— Мне говорили, что у вас нет сердца, но вас считают справедливым человеком. Очевидно, это не совсем так.

Лайм покачал головой.

— Я всего лишь безликий винтик в машине, мистер Уолберг. Вас направили ко мне, чтобы отделаться от вас. Я ничем не могу вам помочь. Моя работа в основном состоит в составлении отчетов по другим отчетам, которые пишут другие люди. Я не сыщик, не обвинитель и не судья.

— Но вы — человек, арестовавший моих детей, не так ли?

— На мне лежит ответственность за аресты — вы это хотите услышать?

— Тогда скажите мне, почему?

— Вы хотите знать, почему я заподозрил ваших сына и дочь?

— Да. Что привело вас к мысли, что они в чем-то виновны? Они бежали? У моих детей были недоразумения с чиновниками, поэтому они побаиваются полиции — вы знаете, как это бывает с молодыми людьми. Но пуститься бегом от человека в форме и с оружием — доказывает ли это, что…

— Вы пытаетесь делать предположения, мистер Уолберг, но я не имею права раскрывать дело, которым занимается правительство. Вам следовало бы встретиться с генеральным прокурором, но, к сожалению, я сомневаюсь, что он вам что-либо скажет.

— Достаточно ли вы прожили, мистер Лайм, чтобы помнить то время, когда могли отличить добро от зла?

— Боюсь, я очень занят, мистер Уолберг. Мне жаль, что вы набрали не тот номер, по которому можно куда-либо дозвониться. Лайм прошел к двери, открыл ее и, придерживая ее рукой, посмотрел на Уолберга. Тот стоял неподвижно.

— Я собираюсь драться за них.

— Да, я думаю, вы должны.

— Куда делась мораль, мистер Лайм?

— Мы все же питаемся мясом, не так ли?

— Я не понимаю вас.

— Мне жаль, мистер Уолберг.

Когда Уолберг ушел, Лайм извлек из ящика для приходящей корреспонденции его содержимое. Около получаса он размышлял о поразительной наивности Уолберга: близнецы обнаруживали массу тревожных признаков, они не могли испортиться за одну ночь; но слова, которые пишут на стенах, всегда предназначаются кому-то другому. Только не моим детям.

В этом месяце сыну Лайма исполнилось восемь лет — он родился под знаком Водолея, и была некоторая надежда, что Биллу удастся дожить до зрелого возраста, не ощутив потребности взрывать здания и людей. Еще два года назад Лайм лелеял мечты, что они с сыном смогут сделать, когда он подрастет; тогда для этого были основания, но сейчас мальчик жил в Денвере с Анной и ее новым мужем, и права Лайма посещать их были сурово урезаны не только правилами этикета, но и расстоянием до Денвера.

Он был там перед самым Рождеством. Он дремал всю дорогу у окна самолета, а в аэропорту они втроем встретили его — Билл, Анна и этот идиот Данди, не придумавший ничего лучшего, чем притащиться туда с ними: худой и энергичный человек с Запада, который все время повторял одни и те же анекдоты, оперировал огромными суммами в связи с арендой сланцевых месторождений и, очевидно, не решался оставить Анну без своего внимания наедине с ее бывшим мужем. Он провел с ними неуклюжий уик-энд: Анна все время разглаживала руками складки на своей юбке и старалась не поднимать глаз. Данди с напыщенным видом демонстрировал отеческие чувства к Биллу и называл его «коротышка»; при этом они оба бросали украдкой взгляды на Лайма, чтобы убедиться, что он все понимал правильно — они создали здесь «настоящий дом для мальчика» и «ему сейчас гораздо лучше, Дэвид, у него есть отец, который все время с ним».

На Билла, которого окружали десять тысяч акров лугов и стада настоящих коров, игрушки, купленные Лаймом в последнюю минуту по пути в аэропорт, произвели слабое впечатление. Прошлым летом он брал Билла в поход, и там они неплохо понимали друг друга, но сейчас, когда лежал снег, брать мальчика было некуда, за исключением полуденного катания на коньках и диснеевских мультфильмов в Ист Колфакс.

Воскресным вечером в аэропорту он прижал свою щеку к щеке ребенка и качнул головой так, что его усы царапнули Билла; мальчик отпрянул назад, в глазах Анны появился холодный упрек. В присутствии Данди, стоящего рядом и наблюдающего, она подставила щеку для традиционного поцелуя — от нее пахло холодными сливками и шампунем — и страстно прошептала ему в ухо: «Не падай духом, Дэвид, не унывай!»

Он неприятно усложнял ее жизнь, и она хотела, чтобы он оставался на расстоянии, но она не хотела посылать мальчика к нему — Лайм должен был приезжать к ней, если он хотел видеть Билла. Это был ее способ держать его на поводке. Она была прижимистой женщиной.

Он помнил ее высокой девушкой с холодными глазами газели и прямыми светлыми волосами; ее манеры были скорее спокойными, чем вызывающими; они поженились, потому что не видели серьезной причины не сделать этого. Но довольно скоро они начали тяготиться друг другом: оба знали, что другой собирается сказать еще до того, как он скажет это. Со временем это внесло разлад в их отношения — они уже ни о чем не говорили между собой.

Такая жизнь стала для них слишком невыносима, и наконец она ушла, тяжело ступая каблуками и ведя ребенка за руку.

Они жили в одном из тех городков, существование которых определялось с точки зрения числа миль до Александрии.[8] Он держал дом еще шесть месяцев, а затем переехал в город, в двухкомнатную квартиру в доме без лифта.

Служащие уже покидали здание управления делами, но ему не хотелось возвращаться в двухкомнатную квартиру в доме без лифта. Он всегда мог поехать к Бев. Но вместо этого он отправился в бар в Военно-Морском клубе.

Водка с мартини, очень сухая смесь. Однажды он нашел, что ему приятно ходить в бары, ему нравились сумрачные, необитаемые комнаты, в которых футбольные матчи и кинокартины рассеивали тоску по человеческому разговору.