GrayOwl - Партизаны Подпольной Луны

• Название: Партизаны Подпольной Луны
• Автор: GrayOwl
• Жанр: Эротика

---

Северус навещал его лишь, как своего гостя, и ни разу даже не поцеловал Гарри. Правда, говорил он с пострадавшим неудачливым самоубийцей ласково, и его нежный, шёлковый, словно скользящий по телу и согревающий голос, заставлял Гарри ещё больше желать близости с любимым. Северус прочитал это в ушибленной голове Гарри. Он наблюдал преинтереснейшую картину, как осторожно касается губ Гарри в невиннейшем поцелуе, едва ощутимом, а потом Гарри уже не выпускает Северуса из объятий, распаляя его на соитие.

Потому и не целовал, что юноша был сильнее Северуса физически и мог действительно «завалить» Северуса. Но мечтой Гарри было не овладение любимым, а принуждение взять себя. Да, именно принуждение. Гарри ещё немного и посопротивлялся бы, то ли играя, то ли всерьёз, боясь такого желанного проникновения. Эта живая сценка, предоставленная разуму Снейпа Гарри, пугала его. Он уж никак не хотел оказаться в роли насильника.

Но Гарри жаждал именно этого - борьбы, неравной, но с поддавками, ведущейся с переменным успехом, заламыванием рук за спину, приказу встать на четвереньки и прочими «прелестями». Но закончилась бы эта постельная схватка двух Якадзум половым актом по принуждению. И Гарри решил вытерпеть боль молча, без единого стона, но принять её с радостью давно ожидаемого небесного дара Мерлина всеблагого и пресветлой Морганы, а главное, самого Господа Иисуса Христа.

Профессор же, в свою очередь, не хотел иметь дело с мазохистом и БДСМщиком и, вопреки давно возникшей жажде, не касался губ такого желанного Гарри, чтобы не обесчестить его, ещё одного возлюбленного, такого… необласканного, но странного, жаждающего грубейших действий от него, Сева.

Северус не был груб в постели по определению. Таковым было его кредо - ни капли жестокости. Ласки - какие угодно, но не причиняющие Квотриусу ни грана неприятных, болезненных ощущений. Лишь раз… Но это была анг`бысх`, травка, делающая в разумных пределах любвеобильным, а в больших количествах - преярым и жестоким в сношениях. Вот в походе голодный и усталый Снейп и пожевал анг`бысх`, чтобы она просто тонизировала его, а вышло всё… куда хуже.

Но Квотриус сам был мягок и любовен с возлюбленным братом, и больше не изобретал ласк, во всём следуя за высокорожденным Господином своим. Он никогда не вспоминал о насилии, учинённым над ним братом. Лишь в безумии вспоминалось ему то соитие, и он боялся, хоть и страшно хотел, предложить себя Северусу, пока тот сам не прижал бьющегося в припадке бешенства Квотриуса к своему телу. И тогда всё стало неизъяснимо прекрасно - такая гармония любви снизошла на братьев, что… Впрочем, что толку вспоминать былое, когда вот оно - настоящее, вроде бы полное любви… но всё не то.

Так, в неопределённости, уже и отдаваясь - таки да! - но больше, по сложившейся к этому времени традиции, овладевая податливым, нежным, умелым Квотриусом в любви равноправной, разделённой, одной на двоих, прошло полтора месяца. Гарри так и оставался нецелованным более ни разу, хотя… у профессора возникла одна очень интересная и простая идея, как завладеть любимым, окончательно и бесповоротно уделив ему прочное место в сердце.

Стояли иды двенадцатого месяца.

- Скоро Рождество, - думал Северус. - А я и не отпраздную его, разве что с… Гарри. Спокойным, не желающим насилия, хоть и по обоюдному согласию, а радующимся светлому празднику. Он же так верит в Христа, хоть это и не мешает ему верить в Мерлина.

Ведь в рождественскую ночь мечты сбываются. Так не отвратится ли Гарри от любви по принуждению? Тогда наша обоюдная мечта о любви осуществилась бы. Надо ещё разик заглянуть в эти безбашенные, гриффиндорские мозги. Может, Гарри уже сменил мечту на более мирную, приятную, понятную, допустимую, наконец?

И Северус заглянул. То, что он увидел, заставило его сказать Гарри, специально на латыни, именно из-за неотвязного присутствия Квотриуса:

- Иди ко мне. Я буду лобызать и ласкать тебя, покуда полностью ты не растворишься в неге. Ибо стал ты разумным, пригожим для любви. Это раньше боялся я коснуться тебя, ибо искренне не понимал склонности твоей к насилию и принуждению в утехах любовных. Понял ты теперь, что любовь мягка по сути своей. И не насилие суть прелесть в ней, не принуждение, не суровость или, не приведи Мерлин, жестокость, но мир и взаимосогласие любящих на то или иное действие.

- Как? При мне будешь ты вновь лобзаться с гостем твоим, столь злым, отнимающим душу твою у единственного твоего возлюбленного брата?!

- Да, о Квотриус, стану я лобзать его, ибо множество места пустого в сердце моём образовалось, и место сие есть для Гарольдуса.

Злой на весь мир, униженный Выфху тихонько вышел, чтобы снова не стать наблюдателем разврата уже троих, хоть и ссорившихся мужчин.

- А, всё равно Господа кушать перистали. Так зачем я им? А падцматривать за ихними грязными игрещами не есть моя обязанность. Миня уже и так хорошенько наказал Господин дома за евойного гостя. Вот уж, не приведи милостивая для тех, кто в паре состоит, Юнона, с таким ночию встрететься. Такого урода страшнаго узрети. А Господин Северус с ним ещё и на глазах у свово любовника ласкатися и лобзатися хощеть. А ведь Господин Квотриус такой пригожий.

Выфху только успел затаиться в арке, ведущей в коридор, как из последнего выскочила Альбина.

них оставил.

- Как посмел ты Господ своих в трапезной в одиночестве оставить?! Да! Чем бы они там ни занемались! Всё равно у тебя не встанит!

- О Альбина, смилуйся, не гони миня абратно. Там же их теперича трое! Как же мне, мужчине в душе, хоть и не на дели, смотреть на их игреща и лобзанея позорные! Ведь не по своей же вине стал я таковым!

- Погоди. Как, трое, и все ебутся? - живо спросила Альбина.

- Щас, верно, уже делають сие.

- А ну-ка, дай, я взгляну. Никогда не видила, как мужики делають таковое.

И Адриана приоткрыла бесшумную, с хорошо смазанными бараньим жиром петлями, дверь в трапезную.

- Дурень ты! Ну как трое мужчин ебаться могут? Канешно, они дерутся. Пойди, встань там, как памитник сибе, злосчастному костратушке.

Ой, несчастная я-а-а! - загоношилась в полголоса Альбина. - За кого меня Господин Таррва в сожительницы отдал?! Уж не баловаться мне больше с ма-а-леньк-и-им! Сухое древо я беспл-о-о-дное-э-э!

- Замолчи, женщина! За кого отдали, значит, отдали. Верно, прогневала ты богов милостивых, безудержно бегая за мною. Вот и окрутили нас с тобою.

Но ты не боись, периспи с каким-нибудь удальцом, вроди Туэрх`вэ. Разришаю я тибе согрешить с кем-нибудь, дабы понисла ты.

- Да и в уме ли ты своём, мне, сожительнеце своей, придлагать таковой грех? Выфху, только тибя я люблю. И знаю один способ. Ну, от прежнего Господина дома, конечно, больше ж я ни с кем. Язык высунь, супружник мой, да не бойся, ни аткушу.

Выфху раздирался между долгом быть при Господах и госте, желанием поскорее смыться от жены и, в то же время, до него начало доходить, зачем Альбине его… язык.

Он и высунул его. Она потрогала пальцем кончик и хитро улыбнулась.

Выфху улыбнулся ей, как был, с распахнутым ртом и высунутым языком. Выглядел он при этом абсолютным идиотом.

- Язык-то бериги, шалун. Всё без слов схватываешь. Экий ты молодец. А будешь умело им орудовать, ни за што ни уйду к другому. Если только высокорожденный отец позовёт, тогда уж извиняй.

Рот-то закрой, а то стоишь, как есть, чучила.

- Понял я тибя, о Альбина. Но неужли Господин Малефиций отцом тибе приходиться? Как же он возлежал с табою? Ведь есть грех сие великий. Да за грех такой и покарали вас абоих гневные боги. Его, соделав простым домочадцим, хоть и Гаспадином, а тибя - выдав за миня.

- Да если и грех сие, то невеликий, ибо не делает разницы Господин Снепиус Малефиций между рабынями - кто ему кем приходиться, то ли матерью его сына или дочери, то ли самоёй дочерью. Ну да матерь мою Господин Малефиций давно уже в камору, бывшую брачной нашей с тобою, несчастливую, отправил. Да и большинство дочерей уж были брюхаты от него.

Сие же обныкновенно еси - пояти молоденьких, а не таких старых, как он сам али супружница евой…

Ой, смотри, Выфху, язык-то откушу, сибя не уважу, ежели проговоришься ты о словесах моих ниразумныих о Господине Малефиции. Ведь это в него уродилась я не черновласой, как остальные, а русою. Силён он был с матерью моею, и долго ещё после моего рождения призывал он матерь мою к себе, жилая зачать снова дитятю белокурого, мальчика. Но родела матерь моя мёртвого мальчонку. С тех пор разгневался Господин дома… ой, ну тогдашний, и изгнал матерь мою из опочевальни сваея навсегда.

- Но есть у меня и братец по матери, ибо, будучи долго в наложнецах у Господина до… Малефиция, превыкла она ко ласкам мужеским. Вот и сошлась с рабом одним. Имени я его не помню, помер он в позапрошлый год по весне на пашне господской. Ел плохо зимой, вот на вспашку своей доли по весне, атвидённой ему Господином Таррвой и Господином Фунной, сил и не осталось. А ведь всё от того, что зубы у него, ну прям, как у Господина Северуса, были - гнилые, да неровные, и выпали все до одного, до последнего.