GrayOwl - Партизаны Подпольной Луны

• Название: Партизаны Подпольной Луны
• Автор: GrayOwl
• Жанр: Эротика

---

- Всем ты по нраву мне, о звезда моя нездешняя, Квотриус. Что же до меня, то, да, имею я любовь, схожую с ароматом ландышей, к Гародьдусу в сердце, душе и помыслах своих. Такова нежность её несказанная, небывалая.

К тебе же чувство питаю, как к мужчине младому, возлюбленному превыше радости жизни моей, и знаю я, что имеет ответ в сердце твоём любовь моя. Чувство же моё к Гарольдусу столь же эфемерно, как и осязаемо. Кажется, иной раз протяни руки к нему, и упадёт он тотчас в объятия твои, иногда же чудится мне в руке его пуго окровавленный. От того и не подходил я к гостю своему с мыслями и целями греховными, плотскими с… ночи той, когда отозвал ты меня весьма и весьма вовремя. Вот уже боле двух месяцев, да и до того желал я и желаю по миг сей разделить ложе с ним.

- Останься, Северус! Молю, прошу, стенаю.

Куда же ты пойдёшь негаданно, нежданно, ужели к гостю, коий вовсе и не ждёт тебя?

Куда же ты пойдёшь отважно, беспечально, что б в сердце твоё гость вонзил кинжал тебе?

Прошу, не уходи. Молю тебя - останься, со мной побудь.

Ужели злая скука тебя обуревает близ меня?

Взгляни-ка на сугроб, что под окном слежался,

Так холоден твой гость в беспечности своей,

Сугробу места нет уж в это время года,

А он вот всё лежит, покрывшись коркой льда,

И таять не спешит. Так и любовь его обманная,

Как лёд во мартиусе, в сердце твоём выморозить место для себя пришла.

Взляни на птицу ту, что мечется, не зная, где спать ей лечь,

Тако и ты, возлюбленный, не знаешь, с кем ложе разделить.

Послушай о цветке, который подарил я тебе давно уж, но не заметил дар ты сей.

Так знай, схожи лепестки его, как будто с незабудкой, столь скромен сей цветок,

Произраставший долго в душе моей и сердце, покуда не отдал

Тебе его я, прекрасен, нежен сверх меры сей бутон,

Голубоваты были все лепестки его, но цветом ярким, солнечным окрасил

Его я сам, чтоб подарить тебе.

В груди твоей сияет светило Сола, его я подарил, чтоб было

Теплей тебе, чтоб согревал он изнутри тебя,

И воспылал огнём он невидимым, нежгучим, но лишь тепло дарящим.

Однако вижу я, ты всё же сильно мёрзнешь,

Но помни - снегопада беспрестанного внутри себя

Тебе не избежать, покуда ты ко Гарольдусу хладному склонил желание своё.

Селены ж лик ты отражаешь сам, холодному я свету подражая,

Непылкому. Давно уж минула вся пылкость,

Коей меня когда-то ты дарил, теперь же словно

Супружеский ты долг свой исполняешь,

Когда со мной ты. Но прошу, не покидай, о, гордый воин мой!

Куда же ты уходишь, о северный мой ветер?

Лишь об одном молю - со мной побудь, останься.

Куда же ты уходишь незванно и без нужды?

Куда б ты ни пошёл, я в след тебе пойду.

- Как прекрасна ода твоя, о Квотриус, орхидея моя, цветок мой, обликом схожий с ликом неведомого мне магического существа!

А повидал я многих, поверь. И как правдивы словеса твои!

Ужели ты почувствовал, что с Гарри… мне всегда холодно, а с тобою - вовсе нет.

Ведь любим мы друг друга при открытых ставнях, под ними суть тот самый ледяной сугроб, коий воображение твоё восприняло столь неожиданно и образно. Ведь приписал ему ты, сугробу этому, живую душу, душу, да не без сердца, но всю любовь Гарольдуса ко мне.

Давно приметил сей сугроб я, что таять не желает и скользок он, словно кусок баранины холодной, осклизлой, таковой, кою порою, увлечённые друг другом, вкушали мы в походе, когда нам не случалось поесть её горячей. А было часто так.

Любили мы друг друга тогда без соитий, одними поцелуями и ласками обходясь, покуда Гарри мой Гарри в шатре походном был.

Не при свидетеле ж сношаться!

- Тогда о Гарольдусе думал я, лишь как о препоне, мешающей любить в отпущенные милостивыми богами силы - теми богами, в коих веруешь ты, и теми, которым доверяю я жизнь свою.

- Ты… Ты тоже заговорил ритмично, о Северус, солнце моё, что подарил тебе я! А ты и не ведал вовсе о подарке моём, лишь чувствовал, что со мною тебе тепло.

- Да нет, говорю я, как обычно, о Квотриус, основа бытия моего. Всё так, достойно и правильно между нами, но сейчас пойду я к Гарольдусу, с точки зрения твоей - с целью грязною - познать невинность. Что же до меня, пускай лучше холод скуёт мои члены, лишь бы возлечь с ним и ласками призвать тепло и даже жар любовный. Ему и себе.

И не удерживай меня боле, ибо весьма и весьма упрям я и горд, и знаешь ты сие, о Квотриус, звездоокий цве…

- Так и ступай, о Северус солнечный, но сребряноликий!

* * *

* (фр) расхожее словцо, выражение, идиома.

Глава 29.

- Серебро во взоре твоём разгорается всё пуще и пуще. Знать, страсть воистину великую имеешь ты к драгоценному гостю своему, коий суть еси моё несчастье.

Только молю - будь ласков с ним, ведь девственик, хоть и безумный он еси.

- К тебе завтра утром приду, коль не побрезгуешь ты мною, не погнушаешься после Гарольдуса, девственность потерявшего. Станет он мужчиною, а, значит, я изменю с мужчиною тебе. Какой же будет моя роль в сей драме для тебя о Квотриус, прекрасней ты, чем все цветы на свете?

- Как можешь ты любить мужчин двоих одновременно? Понимаю я, женщина заставила тебя совокупляться с нею. Неужли и Гарольдус приворожил тебя любовно, как некая ромейская колдунья? Или же чудом узнал он привороты любовные народца гвасинг? Не понимаю я тебя, как можешь ты любить урода такового?

- О Квотриус, позволь тебе напомнить о «зерцале», чрез кое ты долго смотрел на свет, покуда не решил убиться! Ведь разным был весьма ты, то прекрасным, как сам Аполлон, но… зеленоглазым, как Гарольдус и ликом даже с ним в некоторой степени схожим, то прежним обликом своим, обычным, блистающим, то в мертвечину, прости, живую, столь неприятную для взора обратясь.

- О, брат, зачем же ты напомнил об этом мне?! Мне горестно и больно даже вспоминать о временах тех небывалых. Но ведаю, что были же они! Лишь по словам высокорожденной Госпожи Гонории я помню, о том, что таким страшным был, и даже я стыдился рабов твоих, о Северус несчастный! Любил же ты даже меня - урода, и как тебе не препротивно было спать со мною!

Боле же не помню ничего, и даже попытку умереть, и ту не помню.

- Но была она, и чуть не умер ты от большой кровопотери. Остановил я кровоистечение твоё, да зелиями пичкал, вот и не запомнил ты боль порезов глубочайших тем пуго, что на дне злосчастной бочки вмёрз в лёд. Лишь, подобрав с земли дворовой, забрал я его в начале с собой, но после, дабы не подумал кто на меня, кинул я его обратно в бочку.

- Так как же возлюбил ты Гарольдуса, коий прельстивым кажется тебе, любовным? Лишь благодаря волшебству его, иль показалось тебе лицо его сродни твоему племени и роду? Ужели англусы, пребудущий народ на Альбионе, все… таковы? А как же ты, прекрасноликий, пышнокудрый, с глазами, цветом напоминающими меня и матерь? И прочих, что взять бриттов, что взять полукровок?

- Я? А что до меня? Я же почти не англ, ведь столько иноземной, бурной, кипучей крови течёт по жилам! Я уж говорил тебе, о Квотриус, иль хочешь ты услышать всё заново?

… Ремус, на неопределённый срок отлучённый от заседаний Ордена, занимался собой. Вплотную. Он аппарировал под Полиморфным зельем со всё нескончаемым, используемым по чуть-чуть - а больше и не надо - драгоценным волосом Северуса, в Хогвартс. Рем больше не заходил к Луне или в «свой», директорский кабинет, так как в глазах Ауроров профессор Снейп, отлынивающий от занимаемой должности и переваливший все тяготы преподавания на диабетозного старичка Слагхорна, уже просто обязан был знать об отсутствии господина Директора в школе. Он просто нагло, на глазах у дежуривших под дверями его «дома милого дома» двоих министерских Ауроров, тихо, о-о-чень тихо прошептал пароль к комнатам и вошёл, как бы, к другу. Ремус был уверен, что о дружбе Снейпа и Люпина Ауроришкам известно.

Они бы и рады были допросить, как следует, наглого графа Снейп о его пропавшем милом дружке, но приказа такого не было - ловить, вязать, волочить в своё подземное логово и всласть издеваться над настоящим, потомственным, хер знает, с какого века, графом. Подумать только, какого удовольствия их лишили! Это была бы первая птица такого высокого полёта, которую они уж «уговорили» бы на откровенность, вдоволь поглумясь перед этим. Но не до смерти, а то у него родни полно, ущё в Уизенгамот жалобу подадут о, мол, несоответствущем поведении с грёбанной жопой графа.

Да он стал просто пуськой бятой! С тех самых пор, как исчез Волдеморт, так этот типчик начал регулярно мыть голову и отрастил себе так-о-о-й хайр. Так хотелось уцепиться бы ему за чистые, волнистые патлы, которыми он тут перед ними, служаками Министерства, трясёт, да и отдолбить его в худощавую задницу, такую сексапильную. Он теперича не прячет её под своей обныкновенной чёрной мантией, закрывающей всё, что только можно и нельзя. В штатском появляется, в сюртуке и рубашке, а сюртук-то облегающий, вот задницу и видно. А иногда даже приходит в маггловском тряпье, хотя последнее в действительности очень странно.