Богдан Сушинский - На острие меча

• Название: На острие меча
• Автор: Богдан Сушинский
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9533-6050-0

В Западной Европе идет Тридцатилетняя (1618–1648) война. Франция, которая воюет против Испании и ее союзников, крайне истощена. Первый министр Франции кардинал Мазарини, правивший вместе с королевой-регентшей (при пятилетнем короле Людовике XIV) Анной Австрийской, устами посла Франции генерала де Брежи обращается к союзному польскому королю Владиславу IV с просьбой срочно прислать воинов. По приказу Владислава в Париж на переговоры с королевой и первым министром должны отправиться молодые офицеры реестрового (то есть пребывающего на службе у короля) казачества — Богдан Хмельницкий и Иван Сирко, впоследствии известные полководцы.

Роман «На острие меча» открывает цикл романов Богдана Сушинского «Казачья слава».

---

— Ты многое познала в моем пансионате, многому научилась, разве не так? — предстала перед воспитанницей Эжен. Руки ее слегка прикоснулись к лицу Амелии и медленно, обдавая старательно вымытое, благоухающее пряностями (леди Стеймен заботилась об этом) тело девушки завораживающим теплом, соскользнула вниз, очерчивая мягкими, плавными движениями шею, грудь, талию, бедра.

— Все верно, госпожа маркиза, — пролепетала Амелия. И Эжен слышала, как дробно застучали зубки девушки, словно ее голую выставили на мороз.

— Но есть главное, что ты должна познать. Я имею в виду святость близости двух трепетных тел. Тайну великого обладания телом своего партнера. Или партнерши, — добавила она как бы между прочим.

— В-вы правы, — с трудом совладала с собой юная Амелия. Теперь она дрожала всем телом — ссутулившись, съежившись, уподобившись подброшенной дворняжке.

На бедрах руки Эжен задержались. Они уже откровенно ласкали тело девушки. Эжен ощутила, как девушка сначала отпрянула, но, услышав резкий приказ маркизы: «Терпеть, терпеть! Играть, словно ты в театре!» — вернулась в прежнюю позу и прижалась ногами к налитым, точеным бедрам владелицы пансионата.

— Ты должна уметь очаровывать, соблазнять. Это не правда, что женщина отдается. Отдаются только безумные матроны, многодетные дуры. Настоящая леди должна не отдаваться мужчине, а овладевать им. Как и женщиной, с которой ее сведет судьба, — снова доверительно уточнила маман.

— Но с женщиной… С женщиной зачем? Это ведь противоестественно, — почти прошептала Амелия, вновь подпадая под власть ее рук.

Лицо Эжен передернула великосветская ухмылка. «Противоестественно? Кто и когда успел убедить тебя в этом, глупышка?…» Чего стоит пансионесса, которая, пробыв в «Лесной обители» почти год, все еще считает ласки двух женщин противоестественными? Чем занимается в пансионате эта ирландская корова Стеймен? О чем она говорит с Амелией в своих «великосветско-доверительных» беседах? К чему, к какому способу жизни готовит?

— Это ты так думаешь, милашка, что противоестественно. Жизнь, однако решает иначе. «Путь к короне» в большинстве случаев лежит через сердце властных, любвеобильных женщин. Причем, увы, не только путь мужчин.

«Путем к короне» у Эжен назывался любой путь к вершине успеха, к которому девиц готовили здесь в течение всех трех лет.

— Я не совсем понимаю вас.

— Разве тебе не объясняли, пансионесса Амелия?

— Объясняли. Но я думаю, что это библейский грех. Наверное, так должны думать все остальные женщины.

— А ласки мужчин — разве не библейский? Мужские ласки, прелюбодеяние с мужчинами разве освящено Богом? Разве любое возлежание с мужчиной, пусть даже с мужем, не есть отголосок первородного греха? — спокойно, вкрадчиво, с кокетливой нежностью в голосе убеждала ее Эжен. — Так чего нам бояться? Бог позволяет грешить, но Он же и позволяет искупать свои грехи в молитвах. Молодость нам дана для греха, но старость-то существует для искупления. Разве не так? Правда, иные и в старости умудряются грешить ретивее многих молодых. Уж можешь мне поверить.

Амелия даже не заметила, как маркиза легонько подвела-подтолкнула ее к постели. Как оказалась позади нее. Поняла это, лишь когда ощутила жаркое дыхание маркизы у себя на шее, а прикосновение ее упругой груди — на судорожно вздрагивающей спине. В эту же минуту, словно по мановению сатаны-искусителя, погасла последняя свеча, огарок которой был рассчитан маркизой именно на это время. И они, со всей своей греховностью, остались наедине с мраком ночи и греха.

Руки Эжен сначала нежно легли на едва очерченные груди девушки, потом страстно обхватили их и наконец больно, яростно, остервенело вцепились, повергая растерявшуюся пансионессу в бездну мягких перин, пламя эротического пожара, в пропасть странных ночных влечений, печать которых неминуемо останется отныне на всех ее женских грезах, страстях и представлениях.

— Но то, что происходит сейчас, не имеет никакого отношения ни к первородному греху, ни к его сатанинским извращениям, — подала ей маман Эжен адамово яблоко, по-змеиному спускаясь с ветки своего житейского опыта и окончательно обнажая при этом тело пансионессы, которая вновь, теперь уже в постели, оказалась лицом к властительнице греховного ложа. — Это всего лишь урок. Обычный урок, с которого начинается высшее познание сути женского предназначения, великосветской нежности, соблазна, — страстно шептала Эжен, прикасаясь губами к губам Амелии, к нежным соскам ее груди и снова возвращаясь к губам, чтобы сжать, завладеть ими в нежном, но сладострастном поцелуе…

Эжен помнила, что при маман Мари нравы пансионата мало отличались от женских монастырей. Но вот незадача: очень скоро маман Мари убедилась, что знатные молодые люди, которым она предлагала своих выпускниц, — получая за это дорогие подарки и пожертвования, — искали в ее преуспевающих в знании Библии и молитв выпускницах не раскаявшихся правоверных грешниц, а совсем наоборот. Как оказалось, им нужны были блистательные дамы, умеющие вести себя в обществе, покорять высший свет, царствовать на балах и священнодействовать в постели.

А поскольку большинство женихов были честолюбивыми провинциалами, то их невесты еще и должны были помогать им прокладывать «путь к короне», делать головокружительную карьеру. Маман Мари понимала это, однако переломить себя и отказаться от замысла так и не смогла. Тем более что в последние годы она болела и не желала отяжелять свой путь к Господу еще и грехами пансионесс.

Растерянная, подавленная, обессиленная охватившей ее страстью, Амелия уже не сопротивлялась. Она задыхалась от дерзких поцелуев Эжен, устремлялась навстречу неизведанным ласкам, о возможности которых еще несколько минут назад даже не догадывалась, и наконец, оказавшись окончательно подмятой телом маркизы, покаянно закричала. Она и представить себе не могла, что в хрупкой, удивительно женственной и непостижимо молодой фигуре маман Эжен сокрыта такая грубая мужская сила. И такая дикая страсть.

Да, в свое время маман Мари не в состоянии была пересилить себя. Но как только у пансионата появилась новая, вернувшаяся из Парижа, хозяйка, все здесь резко изменилось. Буквально в считанные дни. Особенно это заметно стало после того, как «Лесную обитель» неожиданно посетила герцогиня д’Анжу…

25

Увлекшись схваткой, ни Сирко, ни Гуран не заметили, куда исчезла графиня. Даже Кара-Батыр, клятвенным заветом которого было охранять ее, и тот, едва отбившись от наскока какого-то плюгавого валаха, несколько минут растерянно оглядывал лагерь, бросая своего скакуна из одной его стороны в другую.

Карету Дианы де Ляфер поставили в ограждение табора. Между двумя валунами, в том месте, где он подступал к руинам мельницы. Саму же графиню принудили остаться внутри этой походной крепости, между россыпью островерхих камней, один из которых в первые минуты атаки служил для Сирко наблюдательным пунктом.

Однако стоило атаману сойти с россыпи, как графиня метнулась под состыкованную с каретой повозку, проползла под ней и, прячась под свисающим мешком, вонзила стрелу в подреберье хищно бросившемуся к ней кайсаку.

Выпуская вторую стрелу, графиня слишком неосторожно высунулась из укрытия. Стрела вонзилась в коня сражающегося рядом с ней ордынца. Тот заметил стрелявшую, нервно оскалил зубы в предчувствии добычи и, тремя ударами свалив наседавшего на него гусара, метнулся к Диане.

Графиня едва увернулась от его сабли, конец которой пропорол набитый тканью мешок, перекатилась под повозкой на другую сторону и, оказавшись под прикрытием таборного вала, вогнала стрелу прямо в живот приподнявшемуся в седле татарину.

Она сражалась, как могла, оставаясь один на один с кайсаками, и уже заметивший ее Кара-Батыр ничем не мог помочь. В ту самую минуту, когда слуга взглядом отыскал графиню за внешним обводом лагеря, конь его, сраженный пулей, осел на задние ноги, и татарин едва успел соскочить, чтобы не оказаться придавленным к земле мощным крупом. Теперь он жонглировал двумя саблями, словно пытался защитить павшего товарища от подкрадывающихся к его телу спешенных кайсаков.

Поняв, что Кара-Батыр дарит ей несколько минут передышки, графиня решилась на небольшую хитрость. Держа в одной руке лук с поставленной на тетиву стрелой, а в другой — пистолет, она подбежала к карете.

Брошенное кем-то копье пробило стенку рядом с локоном ее волос именно в то мгновение, когда Диана ступила на подножку. Но все же она успела вскочить вовнутрь и, открыв другую дверцу, прямо из кареты выстрелила в противника Кара-Батыра. Второй кайсак ошарашенно оглянулся на нее, но этого оказалось достаточно, чтобы, дотянувшись концом клинка, Кара-Батыр рассек ему гортань.