Богдан Сушинский - Саблями крещенные

• Название: Саблями крещенные
• Автор: Богдан Сушинский
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9533-6541-3

Последние бои во имя Франции казаки ведут уже тогда, когда сама Франция оказалась на грани гражданской войны из-за осложнившейся борьбы за власть между принцем Конде и его сторонниками с одной стороны, и кардиналом Мазарини и Анной Австрийской — с другой. Еще больше обостряется ситуация, когда в дела Парижа в лице папского нунция Барберини вмешивается Ватикан…

Но завершается Тридцатилетняя война, а следовательно, заканчивается и французский поход казаков, остатки которых князь Гяур приводит в Украину, чтобы сразу же включиться в гражданскую войну в Речи Посполитой.

Сюжетно этот роман является продолжением романа «Костры Фламандии».

Последние бои во имя Франции казаки ведут уже тогда, когда сама Франция оказалась на грани гражданской войны из-за осложнившейся борьбы за власть между принцем Конде и его сторонниками с одной стороны, и кардиналом Мазарини и Анной Австрийской — с другой. Еще больше обостряется ситуация, когда в дела Парижа в лице папского нунция Барберини вмешивается Ватикан…

Но завершается Тридцатилетняя война, а следовательно, заканчивается и французский поход казаков, остатки которых князь Гяур приводит в Украину, чтобы сразу же включиться в гражданскую войну в Речи Посполитой.

Сюжетно этот роман является продолжением романа «Костры Фламандии».

---

Коронный Карлик стоял, покачиваясь на носках, и с нескрываемым интересом рассматривал графа. Это был взгляд следователя по особым поручениям, прикидывавшего, сколь долго сможет продержаться на своем спесивом гоноре его очередная жертва.

— Приют и подаяние, говорите? Слезу пустить и высморкаться? Напомню, что у вас, полковник, как и у короля, тоже нет наследника. А замок новый, под старину, в лучших замково-крепостных традициях старой польской шляхты.

— На что вы намекаете? — побагровел Оржевский. — Еще слово, и я прикажу…

— …И вы прикажете своим привратникам немедленно открыть ворота и даже лично спуститесь к ним, поскольку к вашему замку приближается король, вашмосць, граф Оржевский.

— Король?!

— Король, король, вашмосць, — с явной издевкой повторил Коронный Карлик, все еще покачиваясь на носках. Не потому, что хотелось казаться выше, чем ему отведено было Богом. Просто давняя привычка. — Или, может быть, появлению в своих владениях короля вы не рады точно так же, как и появлению моей скромной персоны?

— Если бы я знал, что, как гонец, вы принесли столь важную весть…

— Вы встретили бы меня любезнее? Сомневаюсь. В любом случае, пусть вам не кажется, что на этом наш обмен любезностями закончен.

7

Как только испанские рейдеры ушли, Сирко, Гяур и д’Орден осмотрели руины укрепления. То, что еще несколько минут назад выглядело грозным фортом, теперь напоминало развороченный снарядами госпиталь.

Раненный в руку комендант форта лейтенант Ружен сидел, привалившись спиной к стене полуразрушенного блокгауза, у северных ворот, и мужественно пытался сдерживать стон. Пока санитар перевязывал ему руку, комендант несколько раз отгонял его от себя, чтобы получить возможность лучше видеть казаков и д’Ордена, а главное, чтобы сами полковники могли лучше рассмотреть его рану.

Судя по всему, во время атаки лейтенант собирался покинуть укрепление, но осколок настиг его в самый неподходящий момент. Зато теперь в глазах полковников он выглядел героем, оставшимся с горсточкой солдат, которые не только не сдались, но даже умудрились отбить рукопашную атаку прибрежных корсаров. Каким-то совершенно невероятным образом, но отбить.

— Но ведь у вас было столько войск, господа! — с возмущением крикнул комендант, когда д’Орден и его спутники приблизились к нему. Смуглое лицо лейтенанта было испачкано замешанной на поту глиной, но от этого казалось еще более благородным.

— Только не преувеличивайте их численность, — упредил его д’Орден.

— Уменьшать тоже не собираюсь, — порывисто парировал комендант. — Почему вы сразу же не подвели их к форту?!

— Вам грустно в этой скорбной компании? — обвел взглядом разбросанные по всему форту, истерзанные взрывами тела солдат князь Гяур. — Хочется, чтобы тел было втрое больше?

— Но, увидев ваше войско, испанцы попросту не решились бы высаживаться.

— Согласен, не решились бы. Потому что в этом не было бы необходимости. Мы стояли бы у форта такой плотной лошадино-людской массой, что ни одно ядро, выпущенное испанскими бомбардирами, не пропало бы зря. Так что смиритесь, лейтенант, смиритесь. Это война. Пользуясь случаем, представлюсь: я — казачий полковник Гяур. Прибыл из Речи Посполитой, точнее, из Украины. Так что мы еще повоюем.

— Если нам позволят повоевать. Куда, черт возьми, девался наш флот? Почему испанские корабли по-прежнему безнаказанно рыщут у наших берегов, нападая, где и когда им вздумается?

— А почему гарнизоны прибрежных фортов и батарей не в состоянии развеять эти волчьи стаи? Ведь должны были бы.

Лейтенант понял, что ему не убедить ни Гяура, ни полковника д’Ордена, и устало махнул рукой.

— Это не война, а черт знает что.

— Об этом мы сейчас и поговорим, — спокойно предложил Сирко, давно осознавший, что воевать с рейдерами таким образом, как уже давно воюют с ними солдаты принца де Конде, бессмысленно.

Они остановили свой выбор на доме старого рыбака, которого в поселке все называли просто Шкипером. Жилище его было возведено прямо в центре селения, на вершине узкой гряды, и по форме своей напоминало шхуну, мостиком которой служил небольшой, сработанный из дуба мезонин. Заброшенная сюда во время шторма, она оказалась без мачт, зато основательно вросла в грунт, сохранилась и, несмотря на недавний бой, отсвечивала на предвесеннем солнце круглыми окнами-иллюминаторами.

Узнав, что там живет некий старый морской волк, Гяур предложил идти к нему и пригласить Шкипера участвовать в их военном совете. Как-никак Шкипер знал море, знал побережье на много миль к востоку и западу от поселка, следовательно, мог кое-что подсказать.

8

Кардинал Мазарини спал безмятежным сном человека, укладывавшегося с твердой уверенностью, что, пока он предается снам, ничего в этом мире измениться не может. А потому человечество с содроганием должно ждать каждого его пробуждения.

— Ваше высокопреосвященство! Вы слышите меня, ваше высокопреосвященство? Вас просит к себе королева.

Кто бы мог подумать, что его секретарь виконт де Жермен способен вещать поднебесным гласом ангела? Кстати, о какой, собственно, королеве идет речь?

Кардиналу снилась окаймленная высокими соснами бухточка. Точь-в-точь, как та, что на одной из картин в его кабинете, где изображено побережье у мыса Изола-делле-Корренти на южной оконечности Сицилии. В последнее время кардинал почему-то часто бредил этими, с детства знакомыми ему, пейзажами, мысленно уходя от парижских туманов и версальских сплетен.

— Ваша светлость, господин первый министр, — неслышно ступил несколько шагов виконт де Жермен.

— Подите к дьяволу, — сонно пробормотал кардинал, продолжая наслаждаться пейзажами своей умопомрачительно-солнечной Сицилии, с юными девичьими телами у пенной кромки прибоя и ослепительно белыми парусами, испестрившими божественную гладь залива.

— Но… ваше высокопреосвященство. Вас требует к себе королева, — едва удержался виконт, чтобы не прикоснуться к плечу кардинала.

— Так просит или требует? — прервал размеренное похрапывание неожиданно ясный обыденный голос кардинала.

Уточняя это, он все еще видел рядом с собой оголенное, бронзовое от загара тело пастушки, с которой впервые познал упоительную сладость того безгрешного греха, которому, молясь, но не раскаиваясь, время от времени продолжал предаваться до сих пор. И оттого, что ложе его теперь находится в королевских покоях, а не посреди усыпанных сосновыми иглами песчаных дюн, а тело принадлежит королеве Франции, а не пастушке или пропахшей водорослями и рыбацкими сетями юной рыбачке, адамовы забавы эти не стали более изысканными.

— Она ждет вас в своем кабинете, вместе с главнокомандующим принцем де Конде.

— Вот видите, виконт, с принцем де Конде. Они себе мило беседуют, а вы в это время терзаете меня, прости мне, Господи, все ваши обиды, — широко, по-медвежьи зевнул Мазарини, глядя на угасающее пламя камина.

Он уснул, развалившись в кресле, почти касаясь носками ботфортов ажурной каминной оградки. И пламень костра переплавлялся в его сне на летний сицилийский зной.

— Ее Величество не догадывается, что вы изволили уснуть, — примирительно потер пальцами подбородок секретарь.

— А то бы она отослала этого юного наглеца главнокомандующего назад, в войска, ни с чем. Это вы хотите сказать, де Жермен? — Все так же не спеша, с наслаждением потянулся кардинал, ухватившись разомлевшими пальцами за подлокотники. — Я всегда подозревал, что в душе вы тайно ненавидите всю династию Бурбонов. Но не ожидал, что это способно проявляться столь откровенно.

К счастью для себя, де Жермен научился различать инквизиторские шутки кардинала. Это поначалу ему приходилось туго. А теперь от него требовалось лишь принять правила словесной игры и свято придерживаться их.

— Пусть Господь хранит «французского Македонского», как и весь его род, — без особого энтузиазма благословил главнокомандующего де Жермен, которого кардинал Мазарини давно причислил к лику самых отъявленных безбожников Франции.

Тем временем сам кардинал уже забыл о существовании своего секретаря. С сожалением оглянувшись на камин, словно путник, покидающий теплый очаг, чтобы отдать себя осеннему ненастью, он подошел к столу и с минуту осматривал разбросанные в абсолютном беспорядке бумаги, будто что-то мучительно искал.

— Вы могли бы хоть один раз навести порядок в этих бумагах, мой досточтимый виконт? — недовольно проворчал он, и именно в это мгновение взгляд его остановился на свитке, который еще вчера был доставлен гонцом с фронта.

Весь текст этого донесения состоял из перечня совершенно неожиданных успехов армии в сражениях с испанцами. Прочтя вчера послание принца, завершавшееся, как всегда, длинным перечнем всех видов поставок, которыми королевские министры обязаны были в ближайшие сроки обеспечить войска, Мазарини поймал себя на странной мысли: «Если бы все те победные реляции, которые ложились на этот стол в течение хотя бы последних двух лет, соединить в единый текст, получилось бы описание ошеломляющего завоевания принцем де Конде не только Европы, но и всего мира. Тамерлан, Ганнибал, Македонский, шахиншах персов Аббас Великий, с его маниакальной идеей “один мир — один правитель”, предстали бы перед человечеством необученными новобранцами на плацу у пехотных казарм».