Владимир Рецептер - Ностальгия по Японии

• Название: Ностальгия по Японии
• Автор: Владимир Рецептер
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Можно укоротить, - с готовностью подхватил Куварин. "Генрих" у нас уже не шел.

- Да, - развивал мозговую атаку Товстоногов, - сначала стол покрыт скатертью, во время читки по ролям, а потом скатерть снимается, и на сцене средневековый стол!..

- Это очень хорошо, - сказал Суханов, добавляя масла в костер занимающегося творчества.

- Ты скажи об этом Кочергину, - снова обратился ко мне Куварин, увлеченный художественной идеей.

Теперь мы все были единомышленниками и дружно махали крыльями вслед за Вожаком. Теперь-то было ясно, что все мы - одна стая.

Мы были одна стая, но не могли же мы летать всем скопом, и, пока никакой работы по-прежнему не было, шастали по японской столице в режиме туристических групп, путая искусственные "квартеты" и кто как мог. Начальство - и свое, и приданное - не то чтобы закрывало на это глаза, но было увлечено собственными задачами, о которых стае как бы не полагалось знать. Но, поскольку задачи у всех были пока одни и те же - побольше увидеть и получше отовариться, получалось, что почти любой знал о каждом, и каждый знал почти о любом. Собственно, в обмене информацией о взаимных успехах и состояли безработные досуги. И хотя одни делились своими открытиями - мол, на станции Хорадзуки дешевая распродажа шуршащих курток, - а другие предпочитали партизанский молчок, все тайное неизменно становилось явным.

Еще Шекспир заметил, что "актеры не умеют хранить тайн и все выбалтывают", однако степени прозрачности актерской жизни за границей не мог предположить даже Шекспир. Наверное, потому, что не участвовал в заграничных гастролях и, по-видимому, никогда не был в Японии.

Надо отдать должное патриотизму советской колонии, которая не оставляла нас своим заинтересованным вниманием.

Здесь тоже нет-нет и сказывалось "классовое расслоение"; "первачей" разбирали посольские чины самых высоких рангов; артистов поскромней, но достаточно известных по кино- и телеэкранам - дипломаты среднего звена, а остальным приходилось ловить случайную удачу или довольствоваться "одиннадцатым номером", то есть своими ногами...

Впрочем - из песни слова не выкинешь - на японском транспорте старались сэкономить многие, стоило однажды обнаружить, какие капиталистические сувениры равняются в цене билету на метро. Несложный подсчет подсказывал каждому, что за сумма у него сохранится, если он отдаст предпочтение пешим походам тридцать, сорок, а то и пятьдесят раз. Эти подсчеты производились не только в уме, но звучали в убежденных репликах, так что любовь к ходьбе приобрела идейный характер и стала отличительной чертой нашего артиста за границей.

- Как пройти на Гинзу? - с милой улыбкой спрашивала японского городового актриса А., солидная матрона, пускавшаяся в путь с еще более солидной и возрастной актрисой Б. Вопрос, естественно, задавался с помощью жестов и четкой русской артикуляции, на что японский городовой отвечал по-английски, дважды или трижды употребляя опорные слова.

- Это далеко, лучше ехать на метро.

- Сэнкью, сэнкью, - говорила первая матрона, продолжая держать улыбку, и вторая помогала ей, удваивая северное сияние:

- Сэнкью, сэнкью!

Тут первая повторяла вопрос, помогая себе выразительными руками:

- Гинза, Гинза, это так - прямо, а потом - на-пра-во или на-ле-во?

- Плиз, плиз, - говорил вежливый полицейский и показывал прямо: - it is subway, station of subway Karakouhen.

И на глазах удивленного городового наши дамы устремлялись в сторону, противоположную указанной, продолжая мерить японские версты красивыми в прошлом ногами...

На фоне всеобщей бережливости особенно эффектно выглядели те, кто позволял себе нерасчетливые поступки, например, Зинаида Шарко, которая просто потрясала угрюмые сердца некоторых сосьетеров и сосьетерш.

Представьте себе, она не только пользовалась японским городским транспортом, но и постоянно покупала в экзотических лавках фрукты, овощи и другие противоконсервные излишества.

- Что у тебя на столе? - устрашающе спрашивала ее одна из постоянных наставниц.

- Салат, - с обезоруживающей наивностью отвечала Зина.

- Нет, это не салат, - грозно одергивала ее доброжелательная оппонентка. Это валюта!.. Учти!..

А вторая, бегло оглядев жизнерадостный стол Зинаиды, рубила с плеча:

- Ты прожрала и пропила три с половиной пары туфель и десять пар кроссовок!..

- Да ты попробуй, попробуй, как вкусно, - пыталась сгладить идеологический конфликт беспечная Зинаида.

- Нет, ни за что! - отвергала соблазн бескомпромиссная прокурорша и перед тем, как хлопнуть гостиничной дверью, выносила окончательный приговор:

- Дура ты, Зинка! Тебя лечить надо! Настоящая дура!..

Вот почему артист Р. испытывал по отношению к Зинаиде чувство восхищенья и пытался ей подражать, хотя бы отчасти.

Р. не мог жаловаться на судьбу, так как уже в первое время стал попадать то в "тойоту" Юры Тавровского, корреспондента журнала "Новое время", то в "ниссан" Юрия Орлова, представителя Совэкспортфильма, и успел с помощью легализованных соотечественников кое-что повидать: например, оглушительный токийский рыбный рынок или знаменитый парк Йойоги, разбитый на месте американского аэродрома, где отрывная японская молодежь наладилась осваивать рок и на отдельных пятачках кучковались "Strey kats" или "Dongly boys"...

Юра Тавровский водил в японскую едальню и приглашал домой, в ту самую квартиру, что снимал до него прославленный на весь мир журналист-перебежчик и которую Юра нарочно оставил за собой.

- Что нам скрывать? - задал он риторический вопрос, но перед тем, как мы вступили в его подъезд, предупредил: - Входим в зону активного прослушивания...

Поскольку мы с Жорой Штилем и Леней Неведомским стратегических секретов не знали, а наш "Сателлит" являлся зоной не менее активного прослушивания, причем и с той, и с другой стороны, особого впечатления предупреждение Юры на нас не произвело.

И вдруг... Вот оно, счастливое словцо, движитель не одного нашего сюжета: вдруг!.. Как бы долго ни шло к началу наших представлений на японских островах, оно застигло нас внезапно... Нет, не врасплох, но все-таки...

Господин Ешитери Окава взял себя в руки и, наперекор судьбе и несчастным обстоятельствам, принял решение гастроли начинать. В жестокой внутренней борьбе взяло верх начало мужественное и подлинно самурайское, которое до времени таилось в глубинах его загадочной японской души. Сделав резкий выдох и обнажив боевой меч, он подал своей фирме полководческий сигнал "В атаку!..".

Между прочим, когда находишься вблизи острова Сикоку, само слово "атака" звучит совершенно по-японски... Доказательство этого - имя молодой японской зрительницы, ставшей впоследствии моей доброй знакомой. Эту трогательную русистку звали Рисако Атака...

Конечно, непосредственному началу предшествовали трудные согласования с министерством иностранных дел Японии и с полицейским управлением города Токио, высылавшим впоследствии на охрану одного русского спектакля до тридцати полицейских, а также с советскими учреждениями: Госконцертом и Минкультом в лице первого заместителя министра товарища Ю.Я. Барабаша...

Конечно, Ешитери-Хироси, в отличие от нас, держал совет и с древними японскими богами, но, получив их согласие, повел себя безупречно.

Прежде всего фирма объявила: "С завтрашнего дня будем всех кормить завтраками".

Вместе с сообщением о премьере это известие вызвало волну общего энтузиазма. Завтрак за счет фирмы мобилизовал коллектив на короткое, но дружное утреннее собрание, где, под компот из персиков, кофе со сливками и сдобные булочки было единогласно решено, что жизнь движется вперед, искусство по-прежнему вечно, а японские иены надо отоваривать...

11

И вот работа началась.

16 сентября 1983 года на сцене театра "Кокурицу Гокидзё" давали прославленную "Историю лошади".

Что такое сорок, ну, пусть пятьдесят зрителей, сидящих сиротливой горсткой в огромном, чужом для нас помещении, в сравнении с ленинградским билетным голоданием и горделивой привычкой актеров к переполненному, гудящему, счастливому залу?

Тем заметнее было старание пришедших создать премьерную праздничную атмосферу: и посольские, и японцы - включая группу молодых русисток, знакомых нам по "Хабаровску", - и свободные от спектакля наши были щедры на аплодисменты...

Рукоплесканиями наградили уже первое явление - выход цыганского оркестра.

Попробуем уточнить.

Музыкальное решение спектакля было - "цыганский оркестр". Воплощали же его завмуз Семен Ефимович Розенцвейг в малиновой рубашке, со скрипочкой; выходящий в коричнево-фиолетовой гамме Александр Евсеевич Галкин, с огромным, больше него самого, контрабасом; ударник Коля Рыбаков - в ладной бежевой косовороточке, с бубном и прочими причиндалами; и еще двое: светловолосый гитарист Юра Смирнов - в желтеньком и Володя Горбенко в ярко-розовом и с баяном; все они были перепоясаны цветными шнурками и выступали в заправленных в сапоги свободных штанах с видом абсолютных любимцев публики.