Красная Шкапочка - Жнецы Страданий

• Название: Жнецы Страданий
• Автор: Красная Шкапочка
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Каждому в жизни дается выбор, но что делать тому, за кем выбор приходит сам — внезапно и без шанса на отказ? Что делать, когда дорога к мечте оказывается залита кровью, а ты сам себе порой кажешься куском мяса? И как быть, если мечта умирает, оставляя после себя только пустоту? Нельзя стать боевым магом и ни разу не убить. Нельзя быть некромантом, сохраняя чистоту помыслов. Нельзя выучиться на целителя, ни разу не разрезав живую плоть. В этом мире магия — это цинизм, грязь и кровь. Но любовь выдержит все. Даже то, что не в силах выдержать рассудок.

СамИздат, невыправленный черновик!

Дизайн обложки: Frost Valery.

---

И в этот миг неожиданная догадка осенила целительницу:

— Свекор-то как же? Ежели вдругорядь придет?

Молодуха подняла заплаканные глаза, в которых на миг сверкнула сталь:

— Не придет. Он надысь с сеновал спускался. Так лестница опрокинулась. Расшибся. В горячке лежит. Знахарка говорит — долго не протянет.

Айлиша смотрела на помертвевшее застывшее в суровой прямоте лицо странницы и молчала. Сколько внутренней силы было в этой молодице. И какую тяжкую тайну с двойным грехом пополам взяла она на душу.

— На, — целительница протянула ей мешочек с травами. — Обожди. Еще кой-чего.

Она отвернулась к полкам, на которых стояли склянки с настойками. Взяла четыре разных и стала смешивать по капле в глиняной миске.

От неожиданно знакомого запаха вдруг закружилась голова и тошнота подступила к горлу… Почему так бередят эти пряные горькие нотки? Да, не раз она готовила уже подобное зелье, но отчего сейчас даже сознание поплыло? Будто вот-вот проявится в памяти что-то давно забытое, подернутое туманом.

— Дай, — невидяще повернулась лекарка к девке и вырвала у той из рук мешочек с травами. Поднесла к лицу. Вдохнула.

В ушах зашумело, каменный пол под ногами закачался. Казалось, вот-вот, вынырнет на поверхность что-то, что никак не получалось вспомнить, что-то разбуженное запахом именно этих трав. Что-то страшное… И сердце сжалось от предвиденья тоски. Словно во сне, Айлиша повернулась к девушке, вернула ей заветные травки и каким-то чужим, незнакомым голосом взялась наставлять, протягивая склянку с коричневой настойкой:

— Вот это выпьешь утром, когда после бани остынешь. Да в тот день не делай, гляди, ничего. Только спи.

Девка сбивчиво благодарила, пыталась сдернуть с шеи бусы, пыталась зачем-то целовать лекарке руки, но та с неожиданной сноровкой вырвалась и выставила благодарную молодицу прочь, пока никто не пришел.

Выставила и растерянно опустилась на лавку. Силясь поймать, удержать ускользающие смутные воспоминания. Но вместо воспоминаний только гулкое эхо отзывалось в голове, учащенно билось сердце и ныли виски. Деревянной походкой девушка вновь подошла к столу и снова начала смешивать капли, с закрытыми глазами вдыхая запахи, растравляющие душу.

Одна капля, вторая. Теперь из другой склянки. Аромат становится гуще, к нему прибавляются терпкие нотки… И вот Айлиша уже куда-то летит… медленно. Ей тепло… кто-то держит ее так бережно, заботливо. Не Тамир, нет.

Вдох. Сладко-приторый дурман сушеницы…

«Куда это ты ее тащишь, сеновал-то у нас за конюшнями?»

Кто это говорил. Когда? Кому?

Знакомые нотки сушеных брусничных листьев. Горечь их отвара на языке…

«Ну и кто говорил мне, что эта не наблудит?»

«Она что — непраздная?»

Чужие голоса вторгались в разум, но вспомнить не получалось… да что же это! Словно со дна реки тащишь горсть песку, а когда подплываешь к поверхности, глотнуть воздуха — пригоршни пусты…

И тут Айлишу осенило. Колдовство! Она забыла про колдовство! Голубые искры полетели с кончиков пальцев в миску с настойкой, и запах медвяный, пряный, острый ударил в лицо. Запах крови. Ее крови!

«Сын у нее. Права ты, Бьерга, по любви зачали. По большой любви. Богами ребенок даренный».

Ихтор! Он говорит!

«Нельзя ей рожать».

Майрико!

«Да, подлость творим. Но так и не впервой ведь. Сам знаешь, отринет она Дар. Как талый снег в землю уходит, так и она уйдет в материнство. А нам целитель нужен!»

Бьерга.

Пол уплыл из-под ног.

Все закружилось, понеслось. А в голову раскаленными стрелами вонзались все новые и новые воспоминания.

Холод. Пот по всему телу. Боль. И по внутренней стороне бедер течет что-то горячее. Отстраненные деловитые голоса. Запах крови. Плеск воды в кадке. Сухие простыни. И голоса, голоса, голоса…

Голоса креффов, все решивших за нее, не давших жизни ее сыну, лишивших ее памяти, обрекших на медленный ужас, на страшное угасание и очерствение. Не позволивших даже помнить о том, что в ней зарождалась жизнь. Жизнь, безжалостно вырванная. Обманом. Тайной.

«Это чтобы скинула. А это, чтобы заспала все».

И она скинула.

И заспала.

Свое материнство. Своего сына. Свое счастье. Радость, которая не успела расцвести. Солнце, которое закатилось еще до восхода. Огонь, который лишь поманил и навсегда канул во тьму. И оставил ее одну — в холоде и страхе. Доживать долгие страшные дни ненужной чужой жизни. Среди равнодушных расчетливых людей.

Айлиша не могла плакать. Разучилась. Она поднялась с пола, запахнула куртку. Столкнулась в дверях с возвратившимся Рустой.

— Ну что, помогла девке?

— Помогла. На столе деньги.

И она вышла, плотно закрыв за собой дверь.

Яркий зимний день ослепил белизной сугробов и солнцем. Холодный ветер ударил в лицо. Лекарка задохнулась. Ее швырнуло в сугроб, на колени. Ноги отказывались повиноваться, будто на спину навалилось все ее пережитое, невыплаканное и оттого неосмысленное горе. Сердце ходило в груди тяжкими толчками, в голове шумело, к горлу подкатывала тошнота, но во рту было сухо.

Девушка незряче зачерпнула снега, обтерла им лицо, пытаясь прийти в себя, но не почувствовала ни холода, ни талой воды на щеках. Кто-то поднял ее, поставил на ноги. Что-то спросил. Она что-то ответила. Не поняла что, но голос звучал спокойно.

Развернулась. Пошла прочь. Дышать было трудно. В ушах шумело, на темя словно легла раскаленная ладонь. Уйти от людей, ото всех.

Потому что память, разбуженная запахом зелий и колдовством, разбуженная Даром Айлиши, ее кошмарами, усталостью, страхом, память услужливо разворачивала перед девушкой полотно событий.

Целительница брела, сама не зная куда, кажется, поднималась по какой-то лестнице, круто уводящей вверх. А в себя пришла в небольшой захламленной комнате с узким высоким окном.

Северная башня.

Девушка опустилась на ледяной подоконник. В окно задувал сквозняк, холодил мокрое лицо, заставляя кожу индеветь и гореть.

Что она делает здесь? Девушка из рода Меденичей. Полоборота назад помогала она юной девке вытравить плод. Охотно помогала, уверенная, что так будет правильно, что лишь это есть верный путь.

Так, как решили однажды Ихтор, Бьерга, Майрико.

Она не дрогнула, убивая чужое дитя. Пусть и жизнь ему дали против воли матери, пусть и страшное было у этой жизни начало, но оно было! И дитя было! И жизнь была. И кто знает, кем бы стал нерожденный ребенок? Может, единственным утешением матери? Может единственным утешением кому-то еще, кто из-за Айлиши так и пройдет жизненный путь в одиночестве и тоске?

Чем же лучше юная целительница самих креффов?

Что ждет ее дальше?

Ребенка своего она уже скинула. И новому не бывать, то ясно читалось в речах наставников.

И Тамир — ее свет, ее радость, ее ясное теплое пламя — остынет в мрачных подземельях. Уже остывал. И она остынет. Разучится сострадать, сожалеть, любить. Не будет более звучать в ее снах голос совести — плач младенца. Не вспыхнет сердце от нежности, не заболит от тоски.

Нет, не ребенка ее лишили. Души. Вырвали ее с кровью, с болью, опоив зельями, одурманив колдовством.

Айлиша закрыла глаза. Дыхание стало ровным. И жизнь возвращалась в тело. И сердце перестало выпрыгивать из груди, а голова больше не болела. Девушка открыла глаза, провела рукой по коротким кудрявым волосам. Что ж.

Посмотрела в окно, отмечая про себя и заснеженную торжественность черных деревьев, и замерзшую ленту реки вдали. Хорошо. И сугробы искрятся под ярким солнцем. День сегодня на редкость. Зябко только, после пробежки.

Она встала на подоконник.

Зима ликовала! Столько солнца и света ни разу не было в нынешнем месяце. Внизу, далеко внизу распахнулись ворота. Потянулся из Цитадели обоз, увозя в одной из телег счастливую молодуху с заветными травками и опустевшим кошельком. А, может, к лучшему все?

Так же плывут облака, свистит ветер под древними стенами, искрятся сугробы, шумит лес. И воздух. Такой обжигающий, такой свежий. Разве изменится хоть что-нибудь? Не станет таким синим небо? Перестанут качаться под ветром столетние сосны? Не наступит весна?

Нет. Ничего не изменится.

И с легкой душой. Без сожалений. Без горечи. Айлиша сделала шаг вперед.

* * *

— Держи его!

— Тамир, успокойся. Успокойся!

Он не слышал их. Не понимал, что ему говорят. Он рвался к распростертому на снегу телу, стряхивая с плеч тех, кто не давал двинуться с места. Хрипел от раздирающей легкие боли, от застрявшего в горле беззвучного крика, от удушья. Перед глазами все было багрово-красным. И в этой кровавой пелене он видел только неловко распростертую девушку. Изломанную, изуродованную.

— Клесх! Клесх, помоги!

После этого крика воздух вокруг Тамира словно окаменел. Ни двинуться, ни рвануться. Как букашка застывшая в смоле.