Елена Прокофьева - Любовь и безумства поколения 30-х. Румба над пропастью

• Название: Любовь и безумства поколения 30-х. Румба над пропастью
• Автор: Елена Прокофьева
• Жанр: Биографии и Мемуары

Тридцатые… Страшные, гордые годы, когда ужасы гражданской войны и революции были уже пройдены, а Великая Отечественная еще не началась. То, что происходило в стране, трудно поддается описанию. Тем удивительнее те истории любви, ревности, предательства и благородства, которые случались вопреки всему. Лев Ландау и Кора Дробанцева, Рихард Зорге и Екатерина Максимова, Михаил Булгаков и Елена Шиловская, Михаил Тухачевский и таинственная «Лика», Дмитрий Шостакович и Нина Варзар, Валентина Серова и Константин Симонов, Янина Жеймо и Леон Жанно. Их проклинали современники. Им завидовали небеса.

---

Стремясь хоть что-то сделать для Кати, перед отъездом Рихард побывал на приеме у Урицкого и попросил, чтобы жене дали комнату получше. Вскоре она действительно получила квартиру в хорошем доме на Софийской набережной.

В один из последних дней перед отъездом, когда они как обычно гуляли по городу, Рихард спросил ее:

– Ты счастлива, Катя?

Катя помолчала немного, а потом ответила ему строкой из своего любимого Блока:

– «Не подходите к ней с вопросами…»

Лучше бы не спрашивал, право слово…

Под насыпью, во рву некошенном,

Лежит и смотрит, как живая,

В цветном платке, на косы брошенном,

Красивая и молодая.

Бывало, шла походкой чинною

На шум и свист за ближним лесом.

Всю обойдя платформу длинную,

Ждала, волнуясь, под навесом.

Три ярких глаза набегающих —

Нежней румянец, круче локон:

Быть может, кто из проезжающих

Посмотрит пристальней из окон…

Вагоны шли привычной линией,

Подрагивали и скрипели;

Молчали желтые и синие;

В зеленых плакали и пели.

Вставали сонные за стеклами

И обводили ровным взглядом

Платформу, сад с кустами блеклыми,

Ее, жандарма с нею рядом…

Лишь раз гусар, рукой небрежною

Облокотясь на бархат алый,

Скользнул по ней улыбкой нежною…

Скользнул – и поезд в даль умчало.

Так мчалась юность бесполезная,

В пустых мечтах изнемогая…

Тоска дорожная, железная

Свистела, сердце разрывая…

Да что – давно уж сердце вынуто!

Так много отдано поклонов,

Так много жадных взоров кинуто

В пустынные глаза вагонов…

Не подходите к ней с вопросами,

Вам все равно, а ей – довольно:

Любовью, грязью иль колесами

Она раздавлена – все больно.

И в самом деле, ну как она могла бы быть счастлива перед очередной долгой разлукой?

Конечно, Катя тоже надеялась, что очередная «командировка» не продлится долго. Разведчики не работали в одной стране по много лет – два-три года это максимум. Слишком уж сильного напряжения требует такая работа, кто сможет выдержать ее долго? Но прошел еще год, потом еще один, а никакой речи о возвращении не шло. И год от года, от письма к письму надежда на встречу таяла, пока она не оставила их вовсе…

1936 год: «Милая Катюша! Наконец-то я получил от тебя два письма. Одно очень печальное, видимо, зимнее, другое радостное – весеннее. Благодарю тебя, любимая, за оба, за каждое слово в них. Пойми, это был первый признак жизни от тебя после долгих дней, а я так ждал этого. Сегодня я получил известие, что ты поехала в отпуск. Это, должно быть, прекрасно – поехать с тобой в отпуск! Сможем ли мы это когда-нибудь осуществить? Я так хотел бы этого! Может быть, ты и не представляешь, как сильно. Здесь сейчас ужасно жарко, почти невыносимо. Иногда я купаюсь в море, но особенного отдыха здесь нет. Во всяком случае, сейчас работы полно, и если ты спросишь о нас, тебе ответят, что наши довольны и я не на последнем счету. Иначе это не имело бы смысла для тебя и для всех нас дома. У меня к тебе большая просьба. Катюша, пиши мне больше о себе, всякие мелочи, все что хочешь, только больше. Напиши также, получила ли ты все мои письма за прошлый год. Ну, пока, всего хорошего! Скоро ты получишь еще письмо и даже отчет обо мне. Будь здорова и не забывай меня».

1937 год: «Милая К.! Итак, Новый год наступил. Желаю тебе самого наилучшего в этом году и надеюсь, что он будет последним годом нашей разлуки. Недавно у меня был период очень напряженной работы. Зато было очень приятно получить два письма от тебя. В одном из них ты писала, что была больна: почему же теперь не сообщаешь, как твое здоровье и чем ты болела? Я очень беспокоился о тебе. Ну, всего наилучшего, милая, мне пора. Через два месяца получишь снова весточку от меня. Ты не должна беспокоиться обо мне. Все обстоит благополучно».

«Спасибо, дорогой Ика, за твое письмо, полученное мной сегодня. Благодарю тебя за новогоднее поздравление-пожелание. Я надеюсь, что это будет последний год нашей разлуки, но как долго он еще протянется! Мои дела идут хорошо. Я весела и здорова. С работой все обстоит хорошо. Жаль только, что тебя нет. Не беспокойся обо мне, живи хорошо, но не забывай меня. Желаю тебе всего хорошего и крепко целую. К.».

1938 год: «Дорогая Катя! Когда я писал тебе последнее письмо в начале этого года, то был настолько уверен, что мы летом вместе проведем отпуск, что даже начал строить планы, где нам лучше провести его. Однако я до сих пор здесь. Я так часто подводил тебя моими строками, что не удивляюсь, если ты отказалась от вечного ожидания и сделала отсюда соответствующие выводы. Мне ничего не остается более, как только молча надеяться, что ты меня еще не совсем забыла и что все-таки есть перспектива осуществить нашу пятилетней давности мечту, наконец, получить возможность вместе жить дома. Эту надежду я еще не теряю даже в том случае, если ее неосуществимость является полной моей виной или, вернее, виной обстоятельств, среди которых мы живем и которые ставят перед нами определенные задачи. Между тем миновали уже короткая весна и жаркое, изнуряющее лето, которые очень тяжело переносятся, особенно при постоянной напряженной работе. Да еще при такой неудаче, которая была у меня. Со мной произошел несчастный случай, несколько месяцев после которого я лежал в больнице. Однако теперь уже все в порядке, и я снова работаю по-прежнему».

«Дорогая Катя. Наконец-то я снова пишу тебе. Слишком долго я не мог этого сделать, не получая также ничего от тебя. А мне это было так необходимо. Не знаю, не потеряла ли ты уже терпение, ожидая меня? Но, милая, иначе невозможно. Мне кажется, ты захочешь меня увидеть, несмотря на то, что ожидание было слишком долгим и я очень устал. Жизнь без тебя очень тяжела и идет слишком медленно. Что ты делаешь? Где теперь работаешь? Возможно, ты теперь уже крупный директор, который возьмет меня к себе на фабрику в крайнем случае мальчиком-рассыльным? Ну, ладно, уж там посмотрим. Будь здорова, дорогая Катя, самые наилучшие сердечные пожелания. Не забывай меня, мне ведь и без того достаточно грустно».

«Дорогой Ика. Я так давно не получала от тебя никаких известий, что я не знаю, что и думать. Я потеряла надежду, что ты вообще существуешь. Все это время для меня было очень тяжелым, трудным. Очень трудно и тяжело и потому, что, повторяю, не знаю, что с тобой и как тебе. Я прихожу к мысли, что вряд ли мы встретимся еще с тобой в жизни. Я не верю больше в это, я устала ждать, устала от одиночества. Старею потихонечку. Много работаю и теряю надежду тебя когда-нибудь увидеть».

Печально было еще и то, что даже при наличии возможности вернуться домой Рихард не стал бы этого делать. После того как в конце 1937 года по обвинению в шпионаже был арестован Ян Берзин, у него не было никаких сомнений, что стоит ему ступить на родную землю, и он тоже будет арестован. Собственно говоря, Зорге ведь звали в отпуск, как раз примерно в это время, но он отказался самым решительным образом, сообщив в Центр, что никак не может оставить боевой пост, иначе «чрезвычайно важная информация перестанет поступать». Таким образом он выиграл себе пять лет жизни…

Катя больше никогда не увидела своего мужа. О провале группы «Рамзай» в октябре 1941 года она так и не узнала. Ее саму арестовали 4 сентября 1942 года по обвинению в шпионаже, и вроде бы даже случайно – ее дело никак не было связано с арестом Зорге. Существует документ, свидетельствующий, что Катю оговорила одна из родственниц, Гаупт Елена Владимировна, проживавшая в Свердловске, обвинив в том, что она завербовала ее как шпионку. Катю отправили в Свердловск, где проходило следствие, в процессе которого выяснилось, что ее мужем является гражданин Германии, что только подтвердило справедливость обвинений.

Из постановления о продлении срока следствия от 8 сентября 1942 года: «Установлено, что Максимова Е. А. с 1937 года поддерживала связи с германским подданным Зорге Рихардом, временно проживавшим на территории СССР, заподозренным в шпионской деятельности…»

Катя не могла рассказать допрашивавшему ее лейтенанту, кем именно является Зорге Рихард и чем он занимается за границей. Поэтому она просто признала свою вину по всем обвинениям, надеясь, что ее отправят в Москву, где заниматься ее делом будут более серьезные люди, которые знают правду о ее муже.

Так и произошло.

17 ноября 1942 года Катю перевезли в Москву, и на первом же допросе она отказалась от своих показаний. К тому времени, кстати, оговорившая ее Елена Гаупт была мертва: 2 ноября 1942 года она повесилась в камере следственного изолятора. Так что дело разваливалось на глазах.

«Все это время я давала ложные показания, – заявила Катя на допросе. – Никакой шпионской работы я не выполняла. У меня не было другого выхода. Показания против Гаупт я дала только тогда, когда мне предъявили протоколы ее допросов, где она ссылается на меня как на вербовщицу… Про Шталя мне сказали, что он арестован за шпионаж, и мой муж также известен органам НКВД как шпион. Меня вынудили показать, что Шталь рассказал мне про мужа, будто Рихард вел шпионскую работу против СССР. Но мне об этом ничего не известно…»