Андрей Лазарчук - Весь этот джакч (дилогия)

• Название: Весь этот джакч (дилогия)
• Автор: Андрей Лазарчук
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

В дилогии представлены книги «Соль Саракша» и «Любовь и свобода»

---

Массаракш! Он знает про наши заявления! Конверты дошли до адресата!

– Эти джаканные гвардейцы весь этот джаканный госпиталь заджакчили! – сказал я и вышел.

В палате поджидал меня ехидный рыжий лекарь.

– Чак, – сказал он. – Да ведь я, пожалуй, детям и внукам буду теперь рассказывать, кого мне довелось лечить на старте медицинской карьеры!

С этими словами он протянул мне свёрнутую в трубочку газету – естественно, местную. «Солёное слово».

Я раскрыл газету и упал в обморок.

Вернее, сперва я прочитал заголовок на первой странице, а уж потом упал.

Да и любой бы упал.

Массаракш, эта джаканная статейка называлась «Чак – маленький смельчак»!

У изголовья страждущего героя-1

…Приводить этот ужас полностью я не стану. Да и огромная статьища получилась: первая страница, вторая и ещё половина третьей!

Ладно, думаю, зато наверняка узнаю всё в мельчайших подробностях.

Ага! Как раз!

Под гнусной писаниной стояло незнакомое имя – Мор Баруту. То ли новый сотрудник, то ли столичный гость.

Скорее последнее. Потому что новый человек в Шахтах всегда будет на виду, пока не уедет или не станет своим. Но своим этот журналист явно не был. Иначе вряд ли рискнул бы назвать меня «маленьким» (Массаракш! А мне же в гимназию ещё целый год ходить! Прощай, Сыночек, здравствуй, Маленький Смельчак!).

И откровенничать с чужаком насчёт моей особы никто, видать, не захотел. Ну, поговорил с Мойстариком (а тот, вечный молчун, наверняка подсунул писаке дядю Ори), с директором Людоедищем, с парой преподавателей…

А что они все могли знать?!

Поэтому накопанного джакча оказалось мало, пришлось развести его огромным количеством воды…

Первым делом автор пропел славу нашей земле, «вотчине солекопов и горных стражей», помянул Гуса Счастливого и осаду Старой крепости. Потом восхитился чистотой здешних душ. И перешёл к обличению «наркоспрута, протянувшего свои ядовитые щупальца из столицы».

Конечно, обычный читатель «Солёного слова» мог понять гораздо больше – народ-то не молчит, он всё знает. А мне, оторванному от жизни, было невдомёк, как это я, «вспомнив слова последнего Послания Неизвестных Отцов к молодёжи, решительно поднялся на борьбу с тысячеголовым чудовищем», как совершил «беспрецедентный для своего возраста поступок» и в чём, массаракш, этот джаканный поступок заключался. В том, что послал Гондона подрочить?

О грибах, заметьте, ни слова. Вообще ни одного имени, кроме моего. Ну, ещё Мойстарика с дядей, воспитавших меня в «истинно горняцком духе». А также господина мэра, претворяющего в жизнь заветы Неизвестных Отцов…

При этом прилагалась фотография. Громила Фолли из смены Мойстарика сделал этот снимок тыщу лет назад на каком-то празднике: я сижу на плечах дяди Ори и машу флажочком. Дядькину физиономию отретушировали, чтобы не пугать людей, а мою нет, и похож я там на малолетнего дебила, спасибо.

Почему статью накропал неведомый Мор Баруту, а, скажем, не старый газетчик господин Эмбре Турс, который знает меня всю жизнь – у нас дома почти рядом? Уж он-то нипочём бы не закончил своё сочинение словами: «Кажется, сам Горный край, как нежный любящий отец, склонился ныне у изголовья страждущего героя»! Он бы мне всё по-соседски припомнил!

Но статья оказалась только разминкой.

Дальше было вот что.

Пришли два санитара из психиатрического отделения и под руководством господина Акратеона переложили меня на каталку. Каталку очень быстро довезли до двери и долго мучились потом на лестнице. Санитары приговаривали, что сто лет уже надо выпросить на шахте пару балок, приварить и не больше не уродоваться, а вот поди ж ты.

Привезли меня в зал для оздоровительных упражнений – потому что он самый большой. В мою честь здесь собрался все госпитальные коновалы, да ещё пригласили коллег из нашей шахтинской больнички – должно быть, для того, чтобы утереть им нос фактом чудесного исцеления.

Кстати, почему я всё-таки оказался именно в госпитале?

Весь разговор шёл на древнеимперском, поскольку докторам положено ругаться между собой именно на нём. Так что от всех этих «сентиси бло» и «анамеро пакуй» у меня голова снова начала отказывать. Меня разоблачили (в смысле – сняли больничную робу), осмотрели всего и общупали, даже пальцы совали в рот, заставляли считать до десяти и следить глазами за молоточком…

Потом наступил черёд моего лечащего врача – дескать, как ему удалось вытащить мальчика из лап смерти. «Тоде боборо» – это и гимназист поймёт.

И вдруг мой Акратеон почему-то перешёл с коновальского языка на обычный и заорал в том смысле, что ему нарочно подсунули «эту отбивную с кровью», чтобы она «подохла из-за столичного неумехи», и, если бы не действительный член упразднённой Имперской Академии Здоровья господин Мор Моорс…

Тут все коновалы враз шарахнулись от рыжего дока, словно он вытащил из кармана противопехотную гранату. И в полном молчании разошлись. Док постоял с несчастным видом и побрёл куда-то – нога за ногу…

Ага, выходит, не полагается поминать в солидном лечебном заведении безумного профессора!

Поминать не полагается, а приглашать, когда сами свой джакч разгрести не могут, очень даже полагается… Интересно в Хонти пляшут – с табуретки не встают…

Я остался в одиночестве лежать на каталке и ждать санитаров. Но санитары, судя по их разговорам, собирались на обед. Меня, кстати, никто с утра не покормил…

Подождал я какое-то время, встал, оделся и пошлёпал назад в палату, благо, дорогу запомнил. Каталку в зале оставил – пусть сначала на лестнице балки приварят, мне торопиться некуда…

У изголовья страждущего героя-2

На обед была унылая молочная лапша.

Потом в госпитале начались часы посещения.

Помня советы рыжего доктора, я забрался в кровать и сделал вид, что слегка помираю.

И пролетел: первым пришёл навестить меня Мойстарик.

Про это долго рассказывать не буду: когда он приходил ко мне в госпиталь, рыдала даже злобная кастелянша – так он переживал. Я сразу вскочил и стал ему демонстрировать, какой я теперь сделался здоровый… Все прутья на кроватной спинке изуродовал!

Мойстарик, его бы воля, круглые сутки надо мной сидел, но у него работа, бригада и брат не в себе.

После его ухода стало так скучно и тоскливо, что начал я выпрямлять прутья и мысленно ругать Князя и Рыбу: где вас демоны давят? Почему не спешите к чудесно воскресшему?

И услышал шаги в коридоре. Твёрдые, решительные, официальные какие-то. Не иначе, следователь. Значит, снова полумёртвого изображаем…

Но в двери нарисовался не кто иной, как Гай Джаканный Болван Тюнрике, из-за которого и заварилась эта каша. Видно, пропустили его на входе без разговоров – он ведь здесь свой…

Значит, продолжаем жалобно стонать. Пусть его совесть помучит… Хотя он же из-за меня под стражу попал! Да и физиономия у Грузовика в ссадинах… Должно быть, признаваться не хотел!

В руках он держал какой-то трогательный узелок – не иначе, принёс передачку болящему сопернику. Узелок он положил на тумбочку при кровати, прокашлялся и сказал:

– Приношу свои глубочайшие извинения, Чак Яррик. Вы были правы, а я неправ. В Акте Чести, каким он сложился, победили вы, и вы вольны в своих действиях по отношению к барышне Лайте Лобату…

– Дело прошлое, – сказал я. – Я уж и забыл, в чём там заморочки. А как же ты теперь с танковым училищем? Обидно, поди…

– Обстоятельства сложились так, – сказал Гай, – что мне, как порядочному человеку, пришлось назвать своей суженой барышню Лерту Чемби…

– Залетела? – обрадовался я.

Гай Тюнрике побагровел – и вынесло его из палаты.

Может, зря я с ним так? Но я ж не со зла, честное слово. По простоте ляпнул.

От нечего делать развязал узелок с гостинцами и понял: воистину зря. Потому что будущий танковый командир принёс болящему сопернику не фрукты-конфеты, а каравай домашнего хлеба со шматом сала, малосольные зеленухи и берестяную фляжку с фермерским свекольным ромом – всё то, что к передаче запрещено. Вот я и говорю – не проверяли его на входе…

М-да. Коряво как-то вышло, сказал давеча капрал Паликар. Надеюсь, уж он-то не осмелится сунуть сюда нос…

От еды и рома я слегка осоловел и совсем было задремал, когда раздался голос Нолу Мирош:

– Хорош! Люди вместо него в ледяные бездны бросаются, а он разлёгся себе!

Это вместо приветствия. Ладно…

– Выпить хочешь?

– А давай, – сказала Рыба. – Дежурство моё в детском отделении кончилось, я свободна. Чаки, ты не думай – я все эти дни рядом была на всякий случай, то и дело заходила проведать…

Спросить её, что ли, насчёт муравьёв и крови охотника?

Ни в коем случае. Есть вещи поважнее.

– Нолу, – сказал я. – Что вообще произошло? Мне никто ничего не объясняет, не допрашивает, газетка эта идиотская…

Рыба переоделась после дежурства – так, что госпитальные сёстры наверняка обзавидовались. Заодно и офицерские жёны. Вот что значит свободные деньги в руках свободной женщины…