Йозеф Шкворецкий - Львенок

• Название: Львенок
• Автор: Йозеф Шкворецкий
• Издательство: МИК
• Жанр: Юмор
• Год: 2006
• ISBN: 5-87902-112-2

Предостережение, что люди и события, описанные в этой книге, являются полностью вымышленными, а если и напоминают кому-нибудь реальных людей и события, то по чистой случайности, никем не будет воспринято всерьез, хотя это совершенная правда. Данная книга — не психологический роман и не произведение на злободневную тему, а детектив; здесь выведены не реальные люди, а реальные типажи в своих крайних проявлениях, и это служит двум истинным целям детективного романа: поиску убийцы и удовольствию читателя. Если же вам захочется развлечься не только тем, чтобы внимательно следить за историей взаимоотношений циничного редактора и красивой девушки из «Зверэкса», то прекратите сравнивать своих друзей или врагов со злыми гениями из моей книги и обратитесь к собственной совести. Едва ли вы не отыщете внутри себя хотя бы некоторых из этих реальных типажей — хотя, возможно, и не в таких крайних проявлениях. Причем вам вовсе необязательно работать в издательстве

---

— Это писал тот парень вашей сестре?

— Да.

— Забавно, а я думал, это были любовные стихи.

Она перебила меня, проговорив подчеркнуто серьезно:

— Это и были любовные стихи, и никакие они не забавные. Они трагичные, но вы в этом ничего не смыслите.

— Забавными я их назвал потому, что они списаны у Ортена[3]. Этот ваш юноша хвастался чужим оперением: «Я пишу вам, Карина, и не знаю, живы ли вы…»

Барышня Серебряная бросила стакан с недопитым лимонадом в урну и поднялась.

— Пойдемте окунемся, а? Сегодня воскресенье — и солнце брызжет в окна.

Она сняла очки и взглянула на меня; мне показалось, что строчка из модного шлягера была произнесена ею с каким-то затаенным сарказмом. Словно девушка заклеивала пластырем рану на больном сердце. Барышня Серебряная. Как же больно бывает, наверное, иногда таким барышням, подумал я.

Она спускалась по лесенке в воду, спускалась спокойно, не медленно, но и не торопливо, а вода поднималась к ее коленям… бедрам… треугольничку, превосходно обрисованному бикини… талии… еще выше, и наконец над водой виднелась уже одна только хорошенькая головка барышни Серебряной. Она улыбнулась мне, как девушка с рекламы зубной пасты. Она вообще вся будто сошла с рекламного плаката. Настолько женщины удаются лишь рекламщикам. Но не Господу Богу.

— А на другой берег я с вами не поплыву, — крикнул я.

— Я с вами тоже! — И она повернулась ко мне спиной. — Хватит с меня на сегодня и одной попытки.

Она быстро поплыла вперед.

Я бросился в реку и вскоре нагнал девушку. Мы были в нескольких метрах от берега, рядом с лодками, битком набитыми семейными парами с детьми — маленькими девочками в резиновых шапочках и мальчиками, ожесточенно колотящими по влтавской воде. Возле берега вода была теплее. Барышня Серебряная легла на спину. Я последовал ее примеру. Над нами, склонясь к западу, ослепительно пылало июльское солнце. Длинноногие девицы занимались на деревянном водном велосипеде стриптизом.

Я повернул голову к Серебряной.

— А вы, собственно, откуда?

— Я? — переспросила она, не открывая глаз. — Из Брно.

— У вас там родители?

— У меня нет родителей.

— Сестра?

Какое-то время она молчала, а потом сказала:

— Она уже тоже умерла.

— Простите.

С набережной донесся звонок трамвая. Резиново-игрушечная флотилия гомонила детскими голосами, и они отскакивали от поверхности воды.

— Простите, мне не следовало говорить о ней, — сказал я. — Но вы вспоминали те строчки, а они, черт возьми, и вправду застревают в памяти. «Я пишу вам, Салина, а под окном пан Лустиг играет на гитаре…»

Мне внезапно стало холодно. Наверное, потому, что сам я давно не только не писал стихов, но даже и не читал — ради удовольствия — чужих.

— Хотя это и явный парафраз, но все-таки — откуда там взялся этот Лустиг?

— Молодой человек, который это писал, был евреем, — сказала девушка, по-прежнему не открывая глаз. — Он писал Салине из лагеря Терезин, тайком, когда вспоминал там о ней.

— Вот оно что… — протянул я. — А он… вернулся?

— Нет, — ответила барышня Серебряная. — Но Станя — моя сестра, он звал ее Салли, — все равно умерла раньше него. Тоже во время войны. От воспаления легких.

— Бедняжка, — сказал я. — Сколько ей было?

— Двадцать четыре, — ответила Серебряная. — Она была на четырнадцать лет старше меня, но я ее страшно любила. Наша мать умерла, когда я родилась, и меня вырастила Станя.

Она открыла глаза, покосилась в мою сторону и вдруг, изогнувшись назад, ужом скользнула под воду, даже не оставив за собой кругов. Я торопливо нырнул следом. В зеленоватой толще мелькнул удаляющийся стройный силуэт. Он сиял, как если бы был из золота, а две полоски тонкой ткани, обнимающие грудь и бедра, светились двумя бирюзовыми маячками блаженства. Я пустился вдогонку, но она оказалась проворнее. Вдобавок я почувствовал, что задыхаюсь, и вынужден был вынырнуть.

Я чертыхнулся про себя: надо же, столько лет шарахался от спорта! Серебряная походила на гимнастку; не на фанатичку бревна, а на гимнастку, которая тренируется ради красивого тела. И тренируется не напрасно. Сейчас я уже не удивлялся Вашеку, который в тот день, когда увидел ее среди своих вечерников, сорвался, делая «солнце», с турника, врезался в стену и рухнул на пол с портретом какого-то государственного деятеля на шее. Немного передохнув, я снова нырнул под воду.

Барышни Серебряной там уже не было. Я огляделся и увидел, что она висит между перекладинами водного велосипеда, высунув из воды голову. По ее золотому, охваченному сиянием телу бежали ласковой цепочкой воздушные пузыри. Вокруг, подобно ореолу, белела пена, взбитая лопастями велосипеда. Несколько взмахов — и я вплыл в этот ореол.

Девушку увлекала вперед невидимая пара, нажимающая вверху на педали, и длинные ноги колебались в зеленоватом сумраке, подобно русалочьему хвосту. Ну, моряк, совсем ты пропал, сказал я себе и бросился на нее, как водяной на христианскую душу. Я обхватил обнаженные девичьи бока, и на меня накатила такая волна желания, что я едва не утонул. До моих ушей донесся ее вскрик, и она начала извиваться и крутиться в моих объятиях, пока наконец не выскользнула из них. Мне пришлось вынырнуть. Над водной гладью я встретил смеющееся личико, жемчужные зубки и насмешливые угольно-черные глаза. Я немедленно возобновил свою атаку на барышню Серебряную.

— Поосторожнее, товарищи голыши, а то вы нас перевернете! — сказал кто-то над нами. Только тут я заметил, что велосипед опасно раскачивается. Четверка ног, потеряв педали, искала опору. На лицо Серебряной, покрытое водяной пылью, упала тень велосипедистки.

— Вера! Да умерьте же ваш пыл! — послышался голос жены моего шефа. Я быстро вскинул голову; глаза были еще полуслепыми от воды. Но сверху уже прозвучало — на удивление фальшиво, так, как говорят, когда хотят царапнуть: — Ах, простите! Я думала, это барышня Каэтанова. Когда я заметила доктора Ледена… вы же вроде собирались поехать в Слапы?

Я кисло хохотнул.

— Это барышня Серебряная, — представил я русалку, повернувшись в ее сторону. Чертенята в черных глазах прыгали так, словно играли в бадминтон. — Товарищ Прохазка — товарищ Прохазкова.

Барышня Серебряная поглядела на моего пузатого шефа, возвышавшегося спиной к солнечному свету на железной махине велосипеда.

— Очень приятно! — хором пропела парочка, и если Серебряная что-то и сказала, то ее слова потонули в этой дисгармонии.

— Удачное воскресенье, правда? — буркнул шеф.

— Не то слово! — с энтузиазмом согласился я.

Барышня Серебряная усмехнулась.

— Вот все ругают пражские пляжи, а по-моему, здесь лучше, чем в Слапах, — сообщила Эла, и мешочек с ядом, запрятанный в ее словах, раздулся и лопнул. — Как-то веселее. Вы, барышня, со мной согласны?

Девушка, по-прежнему усмехаясь, отвела глаза от моего лица. Она смерила шефиню с перманента до самых пяток красноречивым и быстрым взглядом. Слегка расплывшаяся Эла восседала на велосипеде как-то криво.

— Да, — сказала Серебряная. — Здесь куда смешнее.

— Кто это? — спросила она позже, когда мы с ней бок о бок смирно плыли к берегу.

— Мой шеф.

— Шеф?

— Главный редактор издательства «Наша книга».

Она молча убыстрила темп. Я тоже. Барышня Серебряная плыла профессионально, рот под водой. Потом ее движения замедлились.

— Он не был раньше?..

Тишина. Я переводил дыхание. Ее скорость была не для меня. Свой вопрос она так и не закончила.

— Не был — что? — отдуваясь, спросил я.

— Ничего. Мне кажется, я знаю его жену… откуда-то.

— Возможно. Она дочка… министра Шнайдера… — проговорил я. — Того, что умер в прошлом году… его хоронили за государственный счет.

— Гм, — отозвалась она. — Значит, не та. Я знала в Брно одну Прохазкову из Праги. Ее муж тоже был чем-то вроде редактора.

— Может, это была его первая жена? Он с ней развелся.

— Ага.

Я прикидывал, можно ли рискнуть и пойти на откровенность. Не в эротическом плане, конечно: это в нашем обществе не наказуемо. Я имел в виду другое. Барышня Серебряная немного обогнала меня; ее бронзовые лопатки ритмично погружались во влтавские воды. Я не знал о ней почти ничего. Однако многолетний опыт подсказывал мне, что с такими красивыми девушками идти на риск не опасно. Они редко принадлежат к числу строительниц светлого будущего. Разве что строят свое личное счастье.

— Первая жена стала ему после Февраля[4] помехой, — решился я. — Она была дочерью крупного издателя и не поняла сути эпохи.

Краем глаза я следил за барышней Серебряной. Она не ответила, но мне показалось, будто ее нежный профиль слегка заострился. У меня заныло в животе. Она сильно втянула свои пухлые губы, словно намереваясь закусить их. Мы быстро и молча добрались до берега, и Серебряная поднялась по лесенке. Даже не оглянувшись на меня, она помчалась к тому месту, где мы оставили ее полотенце. Я впервые видел ее бегущей. Она бежала, как спринтер, как бронзовый фламинго; совсем не по-женски, не по-утиному; красиво — но мне это все же не понравилось: когда я вынужден догонять женщину, я чувствую себя киногероем, которые, как известно, только этим и занимаются. Однако я все-таки перешел на трусцу и очутился возле полотенца всего лишь на долю секунды позже, чем барышня Серебряная. Мне было здорово не по себе. Как если бы я сболтнул что-то человеку, а он взял да и обернулся секретарем обкома партии, так что мне обязательно пришлось бы перед ним оправдываться.