Ольга Аль Каттан - Сто лет полуночества

• Название: Сто лет полуночества
• Автор: Ольга Аль Каттан
• Издательство: Краснодарское книжное издательство
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2005

---

Наступал вечер. Толпами и по одному бродили туристы. И на Храмовой горе, куда отправился Заид, поддавшись манящим нашептываниям духов Иерусалима, были туристы. Воздух набух, словно перед грозой. Внезапно Заид увидел своих сыновей — в самой гуще толпы. Кричащей, истеричной толпы. Послышался звон разбивающихся витрин магазинчиков. Свист и крики смешались с громким воем полицейских сирен.

Зов сердца оказался сильнее разума. Город заманил араба в ловушку, чтобы подарить ему вечность.

Порог. Дверь. И длинная дорога…

Неотправленное письмо

Я хочу рассказать тебе, хочу пропеть песню или сложить поэму о самом прекрасном городе в мире — Иерусалиме.

Здравствуй. Я все‑таки здесь. Не потому что "назло", не потому, что показываю свою независимость. Быть в этом городе — мечта души. В другой жизни остались призрачный Париж, офисная суета, проблемы. И ты.

Что‑то изменилось внутри меня. Как будто раздался сухой жесткий щелчок, и всё, что окружало прежде, растворилось, затерялось в песках пустыни Негев. Это стало понятно, когда я шла по Виа Долороза. Кучки, кучки людей, сливающиеся в одну общую толпу, несутся бесконечным потоком по этой улице: туристы, местные жители, торговцы, паломники, дети. Суета, галдеж многоязычья. Наш экскурсовод что‑то щебечет на плохом французском. "Посмотрите, вот на этом самом месте под тяжестью креста упал первый раз Христос. Теперь здесь стоит польская католическая часовня". В голове что‑то пульсировало. "Эй, да ведь я иду по "тем самым" камням…". Исчезла на миг суета сует, и казалось, что нет меня, что исчезла, улетучилась вдруг. Не я это вовсе тревожу брусчатку Дороги Скорби.

Вечность и повседневность бродят по улицам Иерусалима. Они слились воедино — быт и бытие. Я могу долго описывать красоту церквей и мечетей, синагог и музеев. Могу до бесконечности рассказывать о необыкновенной завораживающей картине, которая открывается с Масличной горы. А как дрожит воздух в Гефсиманском саду… Здесь по–прежнему растут оливы — деревья мира, как и две тысячи лет назад.

Мне нравится в этом городе все: и западная его часть — с богатыми базарами, шелестящими кипарисами, золотыми куполами мечетей и храмов. Но особенно люблю бедные кварталы, где настоящая, не напоказ туристам, жизнь со своими законами, традициями, радостью и печалью.

В Иерусалим нельзя не влюбиться. Воздух здесь непередаваемо свят, несмотря на удушающие запахи специй и кофе. Кофе… Он так отличается от кофейного напитка парижских бистро. Аромат кружит голову, сводит с ума, как шоколадно–черничные глаза жителей Иерусалима. А вкус наполнен тайной, которая прячется в стенах старого города.

Да, в Иерусалим нельзя не влюбиться, но часто к "святому" воздуху примешивается запах пороха и ненависти. Из‑за косо брошенного взгляда может разгореться драка или стихийный митинг. Это мне, туристке, дружелюбно улыбаются и араб, и еврей. Зазывая в свои лавки, продавцы показывают лучшие товары, объясняют, куда и как пройти. Я — туристка и не претендую ни на клочок их земли.

Как в черной кофейной гуще можно отыскать чью‑то тайну, так, бродя по городу, можно внезапно наткнуться на истину. Здесь каждый находит свою истину. Какую? Я поняла, что суть нашей жизни — любовь. И ничто другое. Любовь всепоглощающая: к родным и близким, к друзьям, к своей земле, к солнцу, к жизни, наконец. А что делаем мы, культурное цивилизованное общество? Для чего живем: сжигаем себя ради славы, грызем друг другу глотки из‑за денег, предаем и убиваем ради власти, сделав ненависть и злобу своими спутниками.

Что такое любовь? Наверное, я не знаю. Иначе давно бы уже бросилась в Париж, к угрюмому странному человеку. И ты не знаешь, что это за чувство. Поэтому и нет тебя здесь.

А сегодня я иду на очередную экскурсию. На Храмовую гору. Может, пришлю тебе фотографию, как я плачу у Стены Плача. Правда, смешно? Прощай.

Из личного дневника офицера полиции Йонатана Леви

Сегодня 27 июня. Уже неделю, выходя на дежурство, надеваю бронежилет. Ходить очень неудобно, жарко и тяжело. В супермаркете "Машбир" поймали бродягу. Больше ничего существенного не случилось. Но это сегодня. А вчера палестинцы снова устроили "сбор" возле "Купола Скалы". Странное это зрелище: у Стены молятся хасиды, буквально в двух шагах от них толпа мусульман скандирует "Аллах Акбар!", а неподалеку — застывшие в испуге туристы.

10 дней прошло, как умерла бабушка. Она снится мне. Она ничего не боялась, даже смерти: "Нет смерти для меня. Её нет, Йонатан. Просто я сниму старую, грязную одежду и поменяю на новую, чистую. Будет ли это женское платье 19 века, будут ли это ковбойские сапоги, какая разница, что на мне надето… Сущность моя останется прежней. Ведь зачем‑то она пришла в этот мир. Перерожденная несколько раз, сменяя облики, эпохи, оболочки …душа моя. Она была и будет всегда. Поэтому нет смерти для меня…". Почему одни боятся смерти, а другие — нет? — записал Йонатан и закрыл дневник. А через секунду в окно участка влетел камень, и раздался сигнал тревоги.

Рынки, прилегающие к участку, внезапно опустели. Йонатан бежал, изнемогая от жары и тяжести бронежилета, попутно замечая захлопывающиеся двери и окна. Он увидел, как бросилась врассыпную группа туристов. Лишь одна девушка осталась сидеть у трехэтажного особняка. Она сидела прямо на земле, неестественно распахнув руки, как будто бы для объятий. Рядом с ней рухнул подкошенный автоматной очередью человек. Девушка смотрела в небо, словно пыталась что‑то там разглядеть. Что‑то очень важное. Солнце светило ей прямо в глаза, а она смотрела, не отворачиваясь, не прищуриваясь.

Потом Йонатан упал. Один камень рассёк ему лоб, другой угодил в висок. Камень, даже не пуля. Недалеко валялся фотоаппарат и чей‑то ботинок и катились высыпавшиеся из рваного пакета ярко-оранжевые апельсины. Как маленькие солнца.

Вместо окончания

"Я пошла в лавку, Лия со мной", — хлопнула дверь старинного особняка. Распахнутые глаза двухмесячной Лии впервые видели небо и солнце. На руках матери было уютно и спокойно. Лия разглядывала мир, окружающий её со всех сторон. Мир с щебетом птиц, с уморительно–смешным ослом, который отгонял хвостом приставучих мушек, с соседями, желающими ей здоровья и счастья. Как широко улыбалась жизнь маленькому человеку. Пока судьба не выскочила из-за угла дома. И, попав под перекрестный огонь, вжимаясь в стены и прикрывая собой тельце дочери, женщина не сразу заметила кровь на пеленке.

Что такое судьба? — случайный рикошет пули, хвостатой кометы смерти.

"Что такое жизнь?", — думал умирающий под капельницей Заид. Вокруг бегали врачи. Крики раненых слились в один общий вой. Впереди ждала вечность. Но почему так захотелось вдруг жить ещё? Взять на руки младшего сына и подбросить его высоко вверх, слушая заливистый смех счастья, и смеяться самому.

"Что такое любовь?", — спрашивали настойчиво остекленелые глаза неизвестной туристки–француженки. Поиск истины завершился. И бестелесная душа наблюдала, как рыдает в дождливом Париже суровый человек, не проронивший ни одной слезинки за свою жизнь.

"Что такое смерть? — записывал Йонатан Леви в своем дневнике за час до гибели. — Я видел, как умирает человек. Он смотрит сквозь тебя. В глазах — либо ужас, либо спокойствие. Бабушка не боялась смерти. А я боюсь. Человек стал Богом. Человек может дарить жизнь или забирать её. Я не хочу быть Богом".

Дикий крик разносился по улицам города Мира. Лия… Лия…

Эхо безумия вторило воплю, отскакивая от стен. Лия… Лия…

Кровавая простыня окутала Иерусалим, накрыла его белым саваном, мокрым от слез и крови. А потом наступила тишина. Страшная тишина. Так на море вдруг воцаряется штиль — ни ветерка, ни всплеска волны. Абсолютное спокойствие, светлое, безоблачное небо. Лишь где‑то на горизонте едва–едва различима темная точка.

Такое спокойствие воцаряется перед бурей. Заволакивая небесную синеву черной плесенью облаков, разрастется точка–горошинка, превратится в ураган, сметающий все на своем пути. И буря смерти затянет людские судьбы в свою воронку страха и безумия. Кровь сбрызнет листья оливы, огонь ненависти полыхнет в Иерусалиме — святом граде. Не остановят бурю слезы у Стены вечного Плача и молитвы под куполом Аль–Акса.

Потому что человек решил стать Богом.

* * *

Я люблю смотреть, как в чашке "раскрываются" черные чаинки. Когда горстка сухой пыльцы размякает в кипящей воде, становятся видны очертания листьев. Над чашкой вьется красивый дымок, он едва заметен. Вишневое варенье в хрустальной вазочке дожидается своего "звездного часа". И наступает тишина. В распахнутую форточку влетает бессонница. Садится напротив меня, упираясь локтями в стол. В желтых глазах её вопрос: "Зачем звала?". А я и не звала вовсе…