Виктор Ревунов - Холмы России

• Название: Холмы России
• Автор: Виктор Ревунов
• Издательство: Гурман
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1993

Две книги романа-трилогии советского писателя повествуют о событиях на смоленской земле в 1930–1940-х годах. Писатель показывает судьбы людей, активно созидающих новое общество, их борьбу против врагов Советской власти, героизм в годы Отечественной войны.

---

На эту дорогу Никанор и свернул. Он пришел раньше Стройкова. Сел неподалеку от пуни на впревшую в землю березу, скрытую грядой вереска с кистями лиловых и розовых цветов. Пчелы, прилетевшие с хуторских ульев, уже вились тут.

«Приедет зря», — подумал Никанор о Стройкове. не жалея, что нечего ему сказать. Кто знает что про Желавина? А кто знает, тот не скажет.

Трудно было поверить, что Федор Григорьевич убил.

А если и Митю подозревают, то эта тень ближе к нему, чем к отцу. Это главное Никанор уловил в разговорах.

Но об этом он не хотел говорить Стройкову, потому что и Митю не мог представить убийцей.

Покуривал и думал так Никанор. Поглядывал и на пуню: что-то тянуло к пей взор. И вдруг заметил, что в траве к пуне протоптан след и лозовые прутья над воротами, где проем для воздуха, расплетены с края, видно, кто-то ходил сюда. Кому бы это ходить тут?

Никапор подошел ближе. У бревенчатых ворот с засовом земля со следом. Поднявшись, Никанор встал на засов и заглянул через проем в пуню. Прямо напротив в сене разрыта яма. Что-то краснеется с края… Косынка!

Очень зчакомая. Одна такая рябиновая косынка на хуторе.

«Вот она, Фенька, где логово себе устроила», — подумал Никанор. И не так было важно, с кем устроила, а что она еще вчера сидела за нх столом так тихо, и уважительна была со всеми, и вот, оказывается, какой стыд тут творила.

Все и жизни бывает, и люди творят этот стыд, срываясь в измену, но как-то идет это стороной, когда и ждать от человека нечего. А в ней было и красивое, и гордое, и честное. Вера, что она такая, оказалась обманом, который не возмущал, а угнетал потерей. Не найдешь теперь в встречном ее поклоне, с улыбкой той веры.

Покажется и улыбка опасной, особенно когда сын в доме. И его, чего доброго, заведет в свою яму, где и Федор Григорьевич мертвяком лежит, и Митя с тюремной судьбою, и сама Феня с ними в этой яме, и Желавин…

Желавин там.

Так все представилось вдруг Никанору в тревоге за сына и за свой дом. И эта тревога усилилась сейчас вспомнившимся криком Анфисы на гульбище: «Как сокол с соколицей… Как сокол с соколицей»!

И только теперь Никанор подумал: «С кем?.. Только бы не Кирька».

Из-за кустов со стороны берега верхом показался Стройков.

Поставил коня в тень пуни. Поздоровался с Никанором.

— Голова с праздников не болит? — весело спросил Стройков.

— Уж и забыл про эти праздники.

— Что так?

— А чего без дела про них вспоминать?

— Тоже верно. Ждать нх хорошо.

— А вам по праздникам самая работа…

— У вас тихо всегда. Правда, сейчас громко… Какие новости, Никанор Матвеевич? — спросил Стройков. Угостил Никанора папироской и себе достал из помявшейся красно-желтой пачки. Папиросы дорогие, с золотыми буквами на мундштуке.

— «Пушки», — прочитал Никанор и, заложив папироску за ухо, достал кисет с махоркой. — Ваши, Алексей Иванович, «Пушки», а у меня — вырки глаз, засмеялся Никанор. — Чего люди не придумают!.. А новостей особенно никаких.

— Про не особенные скажи.

— Как сказать? Кто что знает? А кто знает, тот не скажет.

— Кто же помалкивает?

— Так ведь это каждого не просортируешь… Да говорят, Митя сам признался, что Федор Григорьевич убил.

— А что по этому поводу народ говорит? Это очень важно. Какое-нибудь одно словцо, бывает, одно словцо, а чашу-то весом и склонит окончательно.

— Есть такие, что просто вовсе не верят, что Федор Григорьевич убил.

— Кто же это? Мне важно — кто. Что за человек?

— Только вы уж не путайте его, Алексей Иванович.

— Как боимся за правду покой потерять. А ведь правда. Зовем ее, когда себе нужно. А это и не мне нужно, а всем вывести убийцу. Так кто же не верит, что Федор Григорьевич убил?

— Себряков Родион Петрович. Очень горячо возражал.

— Кому?

— Никите Мазлюгину.

— А что Мазлюгин говорил?

— Сказал, что сын родной, Митя, признался: отец, мол, убил. А Родион Петрович сказал, что красота души Федора Григорьевича свидетельница его, что он не убивал.

— Так и сказал?

— Да.

— Интересно. Да красоту-то не вызовешь. И от умиления это все. Человек уважаемый, безусловно, Родион Петрович. Но как бы тебе сказать? Он жизнь с уютного бочка видит, А она вон какая, и с убийствами бывает. Череп трупа, а из черепа мох пророс. Тут не до умиления.

— Добр Родион Петрович и образован… — Хотел еще сказать Никанор, что доброта ближе к человеку, а значит, и видит лучше человека-то, но Стройков перебил его:

— А что ты, Никанор Матвеевич, думаешь?

— Коли вы сами не уверены, так и бросьте все это.

— Убийцу оставить?

— А если вы пз-за этого убийцы невинного погубите и сами, как убийца, станете?

— Я не тороплюсь. Только пока собираю. Чую, что-то должно быть, и рядом где-то. Глядит на меня, а не вижу.

— Вот, вот, — подхватил Никанор. — Может, кто другой глядит. Он-то видит вас, а вы нет. А приблизишься — он из тени и выйдет, как к Желавину вышел.

Стройков постучал по кобуре.

— И встряхнуться не успеет.

— А как вы не успеете?

Но Стройков уже не слушал его.

«А приблизишься — он из тени и выйдет, как к Желавину вышел», повторились ему вдруг слова Никанора. «Вот как выманить можно, — сразу сообразил Стройков и задумался. — Федор Григорьевич не выйдет уже.

А Митя? Митя закрыт. Или кто еще?»

Стройков поднялся, и в этот момент показалось ему, как за кустом мелькнуло что-то белое.

— Идет кто-то, — сказал Стройков и живо махнул на другую сторону от березы, залег за грядой вереска. Лег рядом и Никанор.

Конь похрупывал траву по ту сторону пупи, в росистой тени, которая обдавала прохладой уже согретый солнцем вереск с дурманно-терпким и лиловым дымком цветов.

Показалась Феня.

Конечно, как и догадался Никанор, за своей потерей пришла.

Феня быстро забралась в пуню и вскоре вылезла оттуда с косынкой, которой не спеша повязала голову и пошла в сторону хутора лугом.

— С кем это она тут ошибку жизни исправляет? — поинтересовался Стройков.

— Не знаю. Хуже ошибка бы не вышла.

— Хуже не будет. Ученая теперь. Вот жена твоему Кирьке… А что? Мигом сосватаю и в крестные пойду.

— У нее муж есть.

— Какой это, к черту, муж!

Примолкли Никанор и Стройков, заглядевшись в сторону Фени.

Она шла через луг. В скошенном просторе его цвела одиноким цветком ее косынка.

В этот день Кирьян был в лесничестве. Перед вечером возвращался на хутор и на повороте к мосту встретил Анфису.

— Здравствуй, Кирюша. Давно не виделись-то как!

— С самих праздников, день тому назад.

— Прости. Забылась, забылась. Знать, время мое шибко идет. У кого стрелочка на одном часе стоит, а моя крутит.

Кирьян слез с велосипеда, который недавно купил у начальника почты. Денег, правда, только половину отдал, а на остальные расписку оставил с обещанием погасить долгов два месяца из своих получек.

— Садись, прокачу, — сказал Кирьян Анфисе.

— Меня пока свои ноги катают, — сказала она и крепко переступила ногами. — И ждать не устают. Час уж стою. Видела, как ты с Родионом Петровичем остановился. А мне очень тебя видеть надо.

Она поманила его в сторону от дороги. Тут справа и слева по рву сплелись лозинники, уже уставшие за лето от зноя и от бремени плетучих вьюнков, взворошивались под ветром серой изнанкой.

— Ты сядь, сядь, милый, посиди. Людей обгоняем, а жизнь нет.

Кирьян сел на край рва. Анфиса — напротив, лицом к займищу, над простором которого проплывали в свою даль белые дымы облаков.

— Спросить я хочу, Киря. Слух идет. Любовь, говорят, у вас с Феней, такая любовь, что и косой не порвать. Правда или нет?

— Насчет косы не знаю, не пробовал, а придумывать не хочу.

— Как есть, ты скажи, признайся.

— А зачем это? — насторожила Кирьяна настойчивость Анфисы.

— Так как же? Кто у нее? Одна я. Беспокоюсь. Да и чужому-то не сказала бы, что знаю.

— Веришь, что не чужой?

— Верю, что не обманешь.

— Так говори, не бойся.

— Правда, значит?.. Сокол ты ясный, — с растроганностью сказала Анфиса. Все я тебе сейчас скажу.

Только сядь ты на мое место, а я на твое. Глядеть я в эту даль не могу.

Они пересели. Теперь перед Кирьяном простор займища в зеленой отаве с хрустальным, как на грани, отливом вдали.

— Как гляну я в эту даль, так и чудится — Феня там, — заговорила Анфиса. — Идет куда-то она, не оглянется: с обидами на все или задумалась, что и забыла оглянуться, проститься да сказать: «Тетя, милая, спасибо тебе. Выходила ты меня, вынянчила».

«Не надо мне твоего спасибо. Будь ты счастлива».

А не оглянулась, заспешила. Туча с неба нашла и грозою сверкнула.