Анастасия Вербицкая - Иго любви

• Название: Иго любви
• Автор: Анастасия Вербицкая
• Издательство: Фирма «Поколение», Ассоциация «Книга. Просвещение. Милосердие»
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-86088-286-6

В начале романа героине 18 лет, она служит в театре костюмершей, не смея мечтать о сцене, но ведущая актриса театра угадывает в ней талант огромной силы. И вот Наденька Шубейкина становится знаменитой провинциальной актрисой Нероновой, играет с Мочаловым и Щепкиным. Она потрясает сердца зрителей в образах Офелии, Дездемоны, Корделии, и кажется, что отсвет высокой трагедии озаряет ее собственную жизнь, жизнь ее пылкого и страдающего сердца. Совсем по-другому складывается судьба Верочки, дочери Нероновой…

«Иго любви» — один из самых популярных романов А. Вербицкой, чьими произведениями зачитывались когда-то.

---

Многое вдруг вспоминается сейчас: как накануне отъезда дочь легла спать, не простившись, как она не поднялась утром, чтоб проводить мать… Взволнованная тогда ссорой с Опочининым, а затем в своем чувственном бреду Надежда Васильевна почти бессознательно отмечала эти подробности. Теперь они всплыли.

И было в них что-то жуткое.

На другой день приходит письмо от Спримона. Он молчал, уверенный, что Верочка давно написала матери. Посоветовавшись с полковницей Карповой, они решили уведомить ее о болезни Опочинина. Опасность уже миновала. Пусть она работает спокойно!

Своевременно заканчивает она гастроли, но продолжить их отказывается.

Никого не уведомила она о дне своего выезда. Вера еще гостит у крестной.

Надежда Васильевна возвращается на хутор к вечеру. И в доме поднимается странный переполох. Поля охает, точно кудахчет, очевидно растерянная, очевидно расстроенная. Надежда Васильевна за чаем расспрашивает ее об Опочинине. Губернатору уже разрешено вставать, и его отвезли в имение на месяц.

— И писем нет?

— Не было… Вот что Бог даст нонче… Ах, солнышко наше красное… дорогая моя барынька, — лебезит она, прикладываясь то к ручке, то к плечику. — Уж до чего мы тут без вас соскучились!.. Даже попочка и тот скучал…

Надежда Васильевна, не сознаваясь себе в этом, любит лесть. Она искренно убеждена в привязанности Поли и не придает значения этому пафосу.

— А Верочка что?.. О ней расскажи!

Глаза Поли забегали. Она суетится по комнате, ища чего-то.

— Что ж о них рассказывать? Они свою линию гнут.

— Это что такое? — грозно перебивает хозяйка, сдвигая брови.

Глаза Поли моментально наполняются слезами.

— Ох, барыня!.. Денек один… всего денек без вас мы тут с нею пожили, а уж обид… обид…

— Что врешь-то?

— Спросите Настасью, как я тут плакала… Ничем не потрафишь… Наплачетесь и вы с нею ужо!.. Помянете меня!

— Ах, уйди!.. Только расстроила…

Поля моментально скрывается.

«Здесь что-то неладно», — думает Надежда Васильевна.

На другой день, нарядная, но тревожная, она едет на дачу Карповой.

— Верочка… мама приехала, — кричит полковница в открытую дверь в сад, увидав из окна экипаж Нероновой.

Вера, с книгой сидевшая в беседке, встает, вся выпрямившись. Кровь от лица прихлынула к сердцу.

С легким трепетом рук и губ она поднимается на крыльцо, входит в гостиную.

Надежда Васильевна стоит с полковницей среди комнаты. Услышав шаги дочери, она обрывает речь. Она чувствует, что бледнеет, но с вызовом глядит на дочь, ни шагу не делая ей навстречу. Суровая морщинка легла у нее между бровей.

С порога встречаются их взоры. «Ты не судья мне», — говорит взгляд Надежды Васильевны.

Ресницы Веры невольно опускаются. Быстро, но, не выражая ни малейшей радости, подходит она и целует протянутую руку матери. Надежда Васильевна холодно касается губами ее лба. Обернувшись к полковнице и стараясь улыбнуться с невероятным усилием воли, она продолжает прерванную речь. Полковница переводит круглые, удивленные глаза с одного лица на другое.

«Все знает… — кричит и кипит в душе Надежды Васильевны. — Ну что ж?.. И за это право мое повоюем! Не мне давать отчет девчонке…»

Сели за стол. Подъехал Спримон. Он поседел, подался за этот год. Надежда Васильевна с удивительным самообладанием рассказывает о своих впечатлениях, расспрашивает об Опочинине. Вера сидит безмолвная, бесстрастная.

«Что она знает?.. — думает Надежда Васильевна. — Как узнала?.. Не слышала ли она наше объяснение?.. Ведь она была в саду вечером…» Ах, как сверлят мозг эти мысли!

Без ужаса Надежда Васильевна не может себе представить, как поедут они вдвоем назад, и будут молчать всю дорогу. Нет, нет!.. Пусть Вера приедет одна завтра! Пусть ее привезет крестная! Лишь бы не быть вдвоем.

…А случилось вот что.

Поля рвала и метала еще в апреле, когда Надежда Васильевна уезжала в Казань. Своим острым чутьем она угадала назревавший роман, и ее оскорбляло, что барыня не посвящает ее в свою тайну. Было это самолюбие? Или ревность?

По возвращении она проходу не давала Аннушке, выпытывая, кто бывал у барыни, с кем она коротала время. Аннушка все запамятовала, ничего не замечала. Она была нема, как рыба, и Поля прямо возненавидела ее… Отношения их обострились.

— Чего вы не поделили? — дивилась хозяйка.

Поля позеленела от злобы, узнав, что барыня едет на гастроли опять-таки без нее. Они прежде, до выпуска Верочки, чередовались с Аннушкой. Теперь она была уверена, что это неспроста. Если б Надежда Васильевна не была так поглощена ссорой с Опочининым, она заметила бы выходки своей фаворитки, как та «шваркала» вещи, мяла костюмы, по нескольку раз убегала в девичью и плакала там злыми слезами; как нарочно она выбрасывала из сундука нужные для театра мелочи: грим, веер, драгоценности, носовые платки, шали, туфельки. И если б не Аннушка, подбиравшая их молча и осторожно прятавшая их обратно на дно сундука, Надежда Васильевна при выходе на сцену многого бы недосчиталась.

И не успел экипаж отъехать в то утро, как Поля стала бушевать по всему дому, швырять вещи, картонки, опрокидывать стулья, не стесняясь тем, что барышня спит.

Но Вера не спала.

И вдруг она явственно расслышала в столовой ядовитое шипение Поли:

— Завела нового любовника на старости лет и обалдела… Ништо ей!.. Помчалась, как сумасшедшая, на край света… Знаем мы эти театры…

— Что ж, раньше-то она не ездила по другим городам? — укоризненно перебила ее Настасья. — Что брешешь-то?.. Кабы наша барыня…

Они смолкли. Слова замерли.

На пороге стояла Вера, вся белая, ухватившись за косяк двери, готовая упасть. Глаза ее уже не смеялись. Они горели ненавистью. И это было ново и страшно.

— Я все слышала, — каким-то свистящим шепотом кинула она в лицо Поле. — Я все передам мамочке, когда она вернется… И тебя выпорют на конюшне… А теперь вон с глаз моих! Гадина… Чтоб я тебя больше не видала!

Поля клубочком выкатилась из столовой. В девичьей с нею сделалась истерика. Она ругалась, грозила, что наложит на себя руки, что не перенесет обиды от девчонки. Но скоро смирилась, видимо струсив. И пока за Верочкой не приехал экипаж, она не выходила из девичьей. Укладывала барышню другая девка, кухонная. Намучилась… Не знает, что взять, куда положить. А к барышне подступиться боится. Та сидит у окна, не шелохнется, словно неживая. А глаза стеклянные. И все смотрит в окно, не оглянется. Так и уехала, ни слова не молвив.

— А Поля твоя где? — удивилась крестная.

— Захворала…

Прошло с тех пор около месяца, и Поля успокоилась. Она была уверена, что Вера ничего не передаст матери, что у нее «язык не повернется — сказать такие слова…».

И она угадала.

Надежда Васильевна не из тех людей, которые избегают глядеть в лицо опасности. Такое напряженное положение долго длиться не может. Вот уж неделю, как они ни о чем не говорят с Верой, — совсем чужие… Пока еще гостила здесь крестная, было сносно. Теперь это пытка. А тут еще заехал Спримон, встревоженный, печальный. Надежда Васильевна поручила ему наведаться в имение к Опочинину и передать ему потихоньку записку от нее. Она писала ее, заливаясь слезами. Она просила простить ей ее резкость и вспышку гнева. Все это были нервы. Она никогда не перестанет его любить. Болезнью его огорчена. Она ничего не знала о ней весь месяц. Теперь ждет весточки.

— Неужели вас не допустили?.. Вы его видели?

— Видел, как же…

— А записку?

— Передал, не беспокойтесь!.. Только и труда же это стоило! Понимаете? Ни минуты его не оставляли одного. Все жена рядом, да княгиня, да Мери… Да старшая дочь с зятем приехали. Догадались, что ли, по его лицу, или по моим глазам? А когда я уезжал, то барон Нольде…

— Ах, и он там был?

— Через какие-нибудь четверть часа после меня приехал из города… С портфелем… Вышел за мной и говорит строго: «Оставьте его семье! Не волнуйте и не расстраивайте, — говорит, — погодите ездить… Если по делам, обращайтесь ко мне, — говорит, — и к полковнику, а если…» Ох, кумушка…

— Говорите… Говорите все!!

— «А если, — говорит, — вы от госпожи Нероновой, то, — говорит, — это напрасно… с этим покончено…» И опять повторил: «Оставьте его семье!..» Так я и уехал, как оплеванный.

Он вытирает пот с лица. Выпрямившись в кресле, сидит Надежда Васильевна. Губы ее стиснуты. Между бровей морщинка.

Спримон еще что-то говорит. Она не слушает, не слышит. Вся точно застыла.

Только когда он стал прощаться, встрепенулась.

— А он?.. Он сам?.. Как вы записку ему передали?

— Прощаться стал, встал, кланяюсь ему… Жду, не протянет ли руку… Догадался он, должно быть… Все так пронзительно глядел на меня, пока я о делах докладывал да о посторонних вещах толковал… Протянул он мне руку, а я ему записку из ладони в ладонь передал… Боялся, что выронит… Душа в пятки ушла… Ничего, сошло… Тогда только я к ручке губернаторши подошел… Никто не догадался. А вот барон, наверное, видел.