Эйтан Финкельштейн - Пастухи фараона

• Название: Пастухи фараона
• Автор: Эйтан Финкельштейн
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-86793-469-1

Описываемые в этой книге события начинаются в первый день девятнадцатого века, а заканчиваются — в последний двадцатого. Исторические главы в ней перемежаются жизнеописанием главного героя, родившегося в России, жившего в Литве и Польше, участвовавшего во всех войнах Израиля, объездившего весь свет, но в конечном счете заблудившегося где-то в небесных коридорах. Все это происходит на фоне русской и еврейской истории, где действуют политики (от Екатерины Великой и сенатора Державина до Бен Гуриона, Хрущева и Ельцина), а также раввины, революционеры, жандармы, ученые, адвокаты, чекисты, аферисты и разные прочие персонажи.

---

2. Грезы крымской ночи

В предместье Бахчисарая император, доселе без особого интереса наблюдавший унылый степной пейзаж и время от времени любезно кивавший своей спутнице, давая знать, что внимательно ее слушает, неожиданно приказал остановить карету. Показав пальцем на человека, который возился в поле, недалеко от дороги, велел позвать. Человек подошел. Вид у него был чудной: на русского крестьянина похож он не был, но и на татарина тоже. На голове плотно сидела каракулевая шапка, — вроде кавказской папахи, длинный халат надет был поверх белой рубахи, высокие башмаки аккуратно зашнурованы до колен.

Человек низко поклонился, но шапки не снял.

— Спроси, кто такой и чем занимается, — обратился император к переводчику.

— Крестьянин он, дом имеет и землю. Табак выращивает. Семья пятнадцать душ.

— А веры, веры какой будет? — нетерпеливо спросил австрийский император.

— Говорит, из иудейской секты караимов.

— Пусть идет, — сказал император и живо обратился к своей спутнице: — Вот, вот, сударыня, это как раз то, чего я так давно добиваюсь от этого племени. Чтобы исправить и сделать полезным для государства, его нужно отвратить от вредных промыслов и пересадить на землю.

Хотя до того беседовали они о письме Дидро, которое недавно получила Екатерина, Иосиф безо всякого перехода начал рассказывать российской императрице о реформах еврейской жизни, которые он проводил в своей империи.

— Мой Tolerantzpatent — манифест терпимости — сулит этому народу права полноценных граждан под условием его исправления. И это уже приносит плоды в Богемии и Моравии. Евреи там стали посылать детей в общие школы, участвовать в городских делах, жертвовать на государственные нужды. В Венгрии расширение прав этого племени мы поставили в зависимость от выполнения нашей просветительской программы. И, представьте, Systematica gentis Judaicae regulata — другой манифест терпимости, предназначенный для венгерской провинции, тоже дает результаты. А Нижняя Австрия? Здесь из этого народа уже образовалась группа вполне просвещенных, полезных отечеству граждан.

Увлекшись, Иосиф поведал Екатерине и о плане возложить на иудейских подданных обязанность отбывать натуральную воинскую повинность, и о том, что в конце концов мечтает он полностью подчинить жизнь этого народа Judenpatent — еврейской хартии, которая — император чуть понизил голос — «должна противустать французской Декларации прав человека и гражданина».

Тут Иосиф заметил, что спутница его, пытаясь скрыть зевоту, все чаще прикладывает к губам кружевной платок.

— Я утомил вас, сударыня?

— Ничуть, но я предпочла бы продолжить наш разговор за ужином.

Иосиф велел остановить, откланялся и пересел в свою карету.

Подъехали Потемкин и Зубов; Екатерина махнула рукой — хочу остаться одна.

Нет, не утомил ее австрийский император, которого пригласила она осмотреть Новороссию, показать, как распоряжается своими приобретениями. В словах же Иосифа услышались ей и похвальба, и скрытый намек на то, что лишь он один проводит реформы тонкие и глубокие, лишь он один добился успехов в части самой трудной, касательной иудейского племени.

Хорошо рассуждать тебе, друг мой, думалось Екатерине. Ты-то начал реформы еще под матушкой своей, Марией Терезией. От нее же унаследовал и австрийскую корону, и трон Священной Римской империи. Кто мешал тебе в реформах твоих? Кого было страшиться тебе?

И припомнилось Екатерине начало ее царствования, когда через неделю после вступления на престол прибыла она в Сенат и оказалась в глубоком затруднении: первым поставлен был вопрос о допущении в империю иудеев, изгнанных предшественницей ее. Умом понимала Екатерина всю выгоду от водворения в России этого торгового народа, да никак не могла начать царствование таким проектом. В тот час надлежало ей показать себя защитницей православной веры, успокоить умы, возбужденные воцарением мужеубийцы, к тому же нищей принцессы из захудалого рода Ангальт-Цербстских.

Да и чем похваляется император Иосиф — разве не ей обязаны сыны израилевы, которые в Польском королевстве были ничейными и бесприютными, словно звери лесные, правом записываться в сословие купцов и мещан? Разве не старалась она, чтобы племя сие рассталось с привычками вредными, с промыслами, ущерб приносящими? Широко распахнув двери страны иностранцам и инородцам, разве не думала она, что и иудейские ее подданные, преобразившись видом и духом, помогут разбудить русское купечество, поднять торговое и фабричное дело, проложить Империи российской дороги в далекие страны, как открыли они Испании путь в Америку, а Британии — в Индию?

Черным бархатом затянуло крымское небо. Царица задремала.

Не суждено было сбыться мечтам Екатерины — твердо стояла Русь против России, и новые ее жители — так уж повелось с самого начала — стали заложниками этой извечной борьбы. Не пришлось российским евреям снаряжать в дальние странствия своих колумбов, основывать свою Ост-Индскую компанию, прокладывать дорогу к богатствам Китая, Индии и других далеких стран. Да что там далекие страны! Необозримые просторы собственного отечества остались для них запретными, им и в своей стране не позволено было приложить труд, энергию, мастерство, чтобы освоить нетронутые богатства Сибири, Урала, Севера.

Либеральные поначалу воззрения Екатерины уступили место взглядам предшественницы ее, императрицы Елизаветы, и вовсе не желавшей терпеть в стране «врагов христовой веры». Указом от 1794 года просвещенная императрица установила для евреев, желающих записаться в городские сословия, «подати вдвойне против положенных с мещан и купцов христианского вероисповедания», а взамен воинской повинности вынудила их платить рекрутский налог, опять-таки вдвойне по сравнению с купцами-христианами.

Главным же препятствием на пути к равноправию стала черта еврейской оседлости.

Понятно, купцы и ремесленники внутренних губерний — Москвы и Смоленска, в первую очередь, — видели в евреях-торговцах и мастеровых опасных конкурентов. Ссылаясь на старые традиции Московского государства, они выступили с ходатайством перед Государственным Советом не допускать еврейских купцов в великорусские губернии. Ходатайство это было удовлетворено Госсоветом, а 23 декабря 1791 года последовал указ Екатерины, гласивший, что «евреи не имеют права записываться в купечество и мещанство во внутренних российских городах и портах». Это был первый законодательный акт, направленный на возведение стен большого российского гетто, — Черты. Избежав участи крепостных крестьян, евреи вскоре обнаружили, что на новой родине их закрепили не за помещиками, но за самим государством.

3. Ворованный воздух

Время шло к десяти, но Аба все еще не мог понять, отчего так тревожно на душе. Он расстраивался, мрачнел, хватался то за одно, то за другое и, наконец, улегся на диван, решив перебрать в памяти все по порядку.

Сердце? Да, с самого утра оно побаливало. Но сердце шалило часто, и это его не пугало. Тем более, что новые таблетки, которые привез Иоси, мгновенно снимали боль. Все-таки хорошо, что сын стал депутатом Кнессета, — избранникам народа дают-таки хорошие таблетки!

Нет, сердце ни при чем.

Ясно, что-то произошло вчера вечером. Но что? Был Иоси. Он молодец — два, а то и три раза в месяц выбирается к ним в кибуц[15]. Правда, один, без снохи и внуков. Вначале они с Ривкой сильно огорчались, но потом свыклись с тем, что внуки приезжают в кибуц только на Песах[16] и на Рош га-Шана[17]. Нет, нет, то, что Носи приехал без внуков, не могло вывести его из равновесия. Что еще было вчера?

Да, был журналист из «Маарив»[18]. Конечно, все связано с ним! Но что именно? Позвонил он в среду утром, назвался. Аба опешил, имя это было хорошо известно — писал этот парень о Советском Союзе, о коммунизме, о советских евреях. Так почему он обращается к нему, а не к Зяме, ведь у них в кибуце не он, а Залман Абрамов, бывший депутат Кнессета, — главный специалист по советским делам?

— Ах, вот что, ты не о советских евреях хочешь говорить. Так о чем? О Галипполийской экспедиции? Ну, конечно, участвовал… Помню? Что-то помню… Лучше всего в шаббат.

Журналисты Абу не смущали. Бывало, облепят как мухи, засыплют каверзными вопросами, но он не терялся, не давал сбить себя с толку. И все же телефонный звонок его смутил — в первый момент он даже подумал, что скандальный писака из Тель-Авива докопался до польской истории. В глубине души он всегда надеялся, что когда-нибудь ему удастся рассказать о польских делах. Но нет, речь шла о временах столь далеких, что Аба едва о них помнил. Почему же он согласился? Ради Носи. Пусть знает, что отца еще не забыли, что даже знаменитости приезжают к нему в кибуц. А если выйдет скандал? Что ж, он сумеет поставить на место этого выскочку!