Михаил Белозеров - Нашествие арабуру

• Название: Нашествие арабуру
• Автор: Михаил Белозеров
• Жанр: Фэнтези

Раннее средневековье. Всемогущие иноземцы захватили Японию. Столкновение двух цивилизаций приводит страну на край гибели. Династия императоров пала. Кажется, что у японского народа нет будущего. Однако далеко в горах зреет заговор таинственных монахов, которые плетут шпионскую сеть. Самурай Натабура с друзьями пробирается в столицу, чтобы поднять восстание. Путь их долог и опасен. Прежде чем победить и изгнать иноземцев, им предстоит узнать самую большую тайну Японии.

---

— Проплешины это, проплешины… — произнес Ваноути, в волнении крутя головой.

Он не узнавал мест. Несмотря на запрет, он долгие годы тайно хаживал в столицу. Смолоду ему нравился квартал Ёсивара[57], где в большом количестве обитали сладкие юдзё[58]. И хотя квартал был обнесен высокой стеной и окружен глубоким рвом с водой, Ваноути умудрялся проникать за стену в любое время суток. Там он себе и нашел жену. Выкупил ее и привез в деревню. Правда, девушка от него сбежала, как только вкусила прелести деревенской жизни, оставив на руках с младенцем-сыном. Через двадцать лет сына забрали на войну, и он не вернулся из-под Явата, где бился простым асигару на стороне Акииэ[59]. Так Ваноути остался с невесткой и внуком Митиёри и занялся торговлей шелком, и все бы было хорошо, но любовь к женщинам сыграла с ним злую шутку, и на старости лет он остался ни с чем. Втайне дед Ваноути мечтал снова попасть в квартал Ёсивара и отыскать свою непутевую жену. Уж очень ему хотелось посмотреть, какой она стала.

— Какие проплешины? Хоп! Никогда не слышал.

— Это потому что молодой, — снисходительно объяснил Ваноути, глянув на него, черными, как угли, глазами. — А проплешины известно какие — бомбибога.

— А раньше ты их видел?

— Нет.

— Тьфу, ты! — возмутился Натабура.

— Но слышал, — невозмутимо пояснил Ваноути.

— От кого?

— От деда своего.

— От деда, от деда! — передразнил Натабура, давая понять, что не верит ни единому слову.

Так можно было, ничем не рискуя, сослаться на кого угодно, даже на Будду, который не любил возвеличивания и который в своей непознаваемости был подобен этому лесу, потому что проповедовал естество всего живого и неживого. Пожалуй, у Будды была только одна слабость — отрицание всех отрицаний. Непросветленному человеку в этом можно было запутаться, как в трех соснах, а просвещенному учение казалось страшной тарабарщиной, потому что не основывалось ни на сутрах, ни на трактатах, ни на учениях, а лишь на безотчетной вере и постижении самого себя.

— Проплешины появляются раз в сто лет, а то и реже. Считай, нам несказанно повезло.

— Успокоил! — только и воскликнул Натабура, удерживая Язаки, который все еще норовил вырваться и сбежать. — Тогда понятно.

— Пусти меня… — всхлипывал Язаки. — Пусти! Я туда хочу! Хочу!!!

Хорошо хоть Язаки не потерял огненный катана, который Натабура поручил ему нести. Он привязал мшаго к оби[60], и он болтался у Язаки на боку.

Лес. Кими мо, ками дзо! Ты встал навечно, подумал Натабура. Кому ты противостоишь, или, наоборот, помогаешь? Нам или им, арабуру? А может быть, этому странному и загадочному бомбибогу? Ответа не было. Чаща загадочно молчала. Для кого ты вообще такой вырос? Язаки на мгновение утих, и Натабура невольно посмотрел в ту сторону, где по его расчетам должен быть императорский дворец, но, конечно, за буйными шапками гёдзя ничего не разглядел. Одуряющий смолистый запах кружил голову. Над выворотнями бомбибога по-прежнему курилась черная копоть, донося на вершину холма сладкий, манящий аромат лесной земляники.

Он так и не понял, почему этот аромат подействовал на Язаки и деда, а на него нет. Странно все это. Еще одна загадка. А с Язаки творится что-то неладное. Левая рука, которой он коснулся выворотни, светилась даже днем, как головешка на погосте — вначале только пальцы, а когда Натабура взглянул на руку снова, — уже вся кисть стала походить на стаю светлячков безлунной ночью. Лечить Натабура ее побоялся, полагая, что может сделать только хуже. Да и не умел он лечить такие болезни. Мог закрыть рану, становить кровь и кое-что еще, но вылечить человека от свечения никогда не пробовал. Вдруг это не болезнь вовсе, прозорливо думал он, а я ее молитвами, молитвами, так и убить себя недолго.

— Вот что, — сказал Ваноути, — надо уходить. Здесь только хуже будет.

— Это почему? — спросил Натабура.

Все-таки запах выворотни на него подействовал, потому что он тоже плохо соображал.

— Сам посмотри!

Натабура привстал и огляделся. Действительно, проплешины бомбибога постепенно окружали холм. Они просачивались сквозь иголки, редкую траву и сливались с одну огромную черную выворотню. Даже кусты отступили подальше. Еще одна стража, и мы окажемся в ловушке, понял Натабура. Собственно, остался один-единственный путь — с холма на соседний холм, промежутки между которыми еще не почернели.

— Правильно, — нравоучительно произнес Ваноути своим надтреснутым голосом. — Чует он нас, чует.

Натабура взвалил Язаки на спину и, невольно крякнув, сказал:

— Дед, ты уж меня не подведи. Не нюхай ты этот дерьмовый запах, не нюхай, а иди за мной след в след.

— А как же?..

— Не как же! Иди, и все!

— Да я уже понял все, — покорно вздохнул Ваноути после некоторой паузы. — Смерть это наша. Смерть.

Ну дай Бог! Натабура внимательно посмотрел ему в глаза. Пройдет или не пройдет? Пройдет. Куда он денется. Жить захочет, пройдет.

Они цепочкой спустились с холма, и Натабура был рад, что обучал Афра ходить рядом, прижавшись к ноге.

Стоило им оказаться в низине, как черные выворотни словно почуяли, что упускают добычу, и потекли, как ручьи, с обеих сторон окружая холм. Ваноути с перепугу обогнал Натабуру и припустил вверх по склону — только пятки засверкали, и пропал на другой стороне, а Натабура с Язаки на плечах замешкался — слишком тяжелым оказался Язаки и слишком мягкая была почва под ногами. Ноги проваливались по щиколотку. Пару раз Натабура едва не упал. Афра усердно тыкался мордой. Да к тому же Язаки, очнувшись, стал ерзать и предпринимать попытки спуститься на землю. Дед, а дед! — хотел крикнуть Натабура. Да помоги же! Но слова застряли в пересохшем горле. Черная копоть от выворотней колыхалась совсем близко. А обманчивый запах лесной земляники уже вовсю мутил разум. В последний момент Натабура вызвал ногу из прелых иголок, и черная выворотня тут же залила след. Глаза деда появились на фоне неба, леса и качающихся верхушек гёдзя, как два фонаря в ночи. Казалось, он с любопытством разглядывает Натабуру. Наконец сообразил, подскочил, уперся сухим плечиком, и общими усилиями они втащили Язаки на вершину холма. Путь впереди оказался свободным, и, не останавливаясь, они бросились вниз — Язаки только покрякивал на спине. Прежде чем их поглотил лес, Натабура оглянулся пораженный: холм, на котором они только что сидели, утробно охнув, словно живой, проваливался в выворотню, как в трясину, — вместе с гёдзя, кустарником, ядовитыми грибами и травой. Сосны с треском ломались и падали верхушками вниз, поднимая тучи черной копоти. А там, куда она опускалась, зелень сразу чернела и становилась пастью выворотни.

Как только березы коснулись их спин, Язаки тут же заартачился, заголосил: «Спустите меня, спустите!» — встал на ноги и как ни в чем ни бывало, будто ему только что и не грозила самая что ни на есть черная смерть, осведомился будничным голосом:

— Куда мы идем?

Натабура заподозрил, что Язаки не в себе, и спросил в свою очередь:

— Как куда? А ты не помнишь? В Нефритовый дворец.

Язаки дернул щекой и взглянул на него, как на полоумного, и в тон ответил:

— А зачем? Его не существует!

Ну и хорошо, обрадовался Натабура, хорошо, что на Язаки снизошло очередное просветление, раз он вспомнил свои пророческие штучки. С одной стороны, если рассматривать с точки зрения синтоизма, на это не стоило обращать внимания, здраво полагаясь на явления природы, а с другой стороны буддизм учил видеть в таких проявлениях тонкую часть жизни. Натабура, обученный всему понемногу, колебался от одной точки зрения к другой. Миккё[61] — и другие премудрости. В них можно было верить или не верить, но он пользовался плодами обучения школы «Сингон»[62], и пока эти знания его не подводили.

— Не в сам дворец, а к капитану Го-Данго.

— К капитану? Отлично! А во дворец опасно, — сказал Язаки и принял глубокомысленный вид.

— Почему?

Язаки глянул так, что стало ясно — лучше не спрашивай, все равно не знаю, но раз я сказал, то лучше не ходить. Хотя и так было ясно, что там арабуру и иканобори и еще кто-нибудь из иноземных тварей. Но почему опасность связана именно с дворцом? — подумал Натабура.

— Не знаю, — как всегда в самый важный момент пожал плечами Язаки. — Опасно, и все.

Сути он не сказал, а может быть, и сказал, да я не понял, подумал Натабура, тогда я просто глуп. Ему показалось, что все привиделось: и поляны с выворотнями, и черная копотью, и земляничный запах. Но как только он взглянул на левую руку Язаки, то понял, что ошибся: светилась она ярким голубоватым светом. Впрочем, гадать, что бы это значило, не имело смысла, а надо было уносить ноги.

Тропинка завела их в какой-то овраг, где сочная, густая трава ложилась поперек пути тяжелыми, влажными снопами, и приходилось прилагать немало усилий, чтобы раздвинуть ее. Сверху нависали ветви деревьев, откуда-то из невидимой низины тянуло прохладой, к лицу липла паутина, а из болота налетали одна за другой стаи огромных, как бабочки, комаров. Натабуре казалось, что именно здесь с ними вот-вот что-то произойдет — слишком удобное для засады было место — стоило спрятаться там, наверху с луком. Однако ничего не случилось, и, преодолев овраг и немного помесив грязь в самой его низинной части, где протекал ручей, они выбрались на откос и уже с облегчением вздохнули, как вдруг их напугал странный, заросший по уши черной бородой человек. Он, стоя к ним спиной в зарослях бузины, справлял малую нужду и на весь лес орал песню: «Если б любила ты меня, мы бы легли с тобой в шалаше, увитом плющом, и руки наши сплелись бы, как лианы…» Впрочем, не в меньшей степени они напугали и его: последние слова песни застряли у него в горле. Оправляясь, он сделал неуловимое движение руками в нижней части тела, крякнул и пропал, словно провалившись сквозь землю. Никто его толком разглядеть не сумел. А Афра со своим носом не нашел ни следа, ни запаха, хотя взлетел и, тихонько рыча, сделал круг над этим местом, а потом опустился и виновато, глядя в глаза Натабуре, прижался к нему, что дало Язаки основание произнести: