Михаил Кириллов - Армянская трагедия. Дневник врача (декабрь 1988 г. – январь 1989 г.)

• Название: Армянская трагедия. Дневник врача (декабрь 1988 г. – январь 1989 г.)
• Автор: Михаил Кириллов
• Жанр: Биографии и Мемуары

В «Дневнике врача» представлены впечатления участника интернациональной помощи армянскому народу в дни его трагедии, вызванной крупнейшим землетрясением 7 декабря 1988 г. В нем приведены описания хирургической и терапевтической патологии у пострадавших. Записи имеют профессиональное, публицистическое и художественное значение, оценивая и восстанавливая в нашей памяти картину трагедии народа с точки зрения врача, гуманиста, интернационалиста. «Дневник врача» может быть интересен врачам, специалистам медицины катастроф, историкам и широкому кругу читателей.

---

Вновь через мертвый Спитак с покосившимися вывесками и висящими балконами, с детскими игрушками в грудах камней.

Горы, горы. Дорога взбирается вверх серпантином. Едем на заходящее солнце. Так же как когда-то, когда служил в десантных войсках, возвращались с парашютных прыжков. Но страшная реальность состоит в том, что это же Спитак, а не просто госпиталь, автопарк, люди, машины на шоссе…

Беспокоит рассказ, услышанный от кого-то. Сын на развалинах дома услышал голос отца и матери, заваленных в глубине тяжелыми блоками. Сделать было ничего нельзя: не было техники. Трое суток беседовал с ними, пока отвечали. Раскопали на 5-й день (израильские спасатели), но уже мертвыми, хотя и без единой царапины. Этими трагедиями устлан здесь каждый метр.

На пологом заснеженном обрыве – остов сгоревшего КамАЗа, одна из многочисленных жертв помощи. Вчера в этих краях разбился вертолет. Едем на солнце и на Арарат – двугорбую вершину. Армянская святыня. Гора в Турции, а кажется – совсем рядом. Граница в двух шагах.

Вернулись затемно. Зашел в реанимационную. У раненого шофера с опрокинувшегося КамАЗа, которого видел утром, развилась жировая эмболия. Кома, одышка – до 50 в мин. Тахикардия, появилась желтуха, растет мочевина крови, увеличилась печень. В анализах – гипоксия и гипокапния. На фоне мозговой клиники формируется подострое легочное сердце. Подобные наблюдения у меня связаны и Кабульским госпиталем. Прогноз плохой.

В штабе не исключают возможность объявления тревоги. Побрел «домой». Улицы пустынны, 1–2 прохожих, в окнах редкие огни. Пришлось стучать в дверь, привратник уже закрылся.

29.12. Два полюса: самоотверженная работа травматологов, анестезиологов, специалистов различного профиля, прибывших для усиления госпиталя, и здесь же – среди санитарок – ворье: у больных берут продукты;, несут за ворота сумки с медикаментами (попадаются немногие). Госпиталь стал проходным двором: ходят родственники-армяне по коридорам и палатам в шапках, в пальто, как в какой-нибудь сельской больнице в саратовской глубинке. А тут еще официантку застали с солдатом за делом прямо в лифте грузовом…

В реанимацию поступил из терапевтического отделения больной Погосян, 60 лет. Землетрясение застало его на улице в Спитаке. Побежал, чтобы не попасть под обломки падающих зданий, упал и сломал бедро. 9.12. был доставлен в госпиталь, и дело пошло на поправку, два дня назад уже разрешили ходить по палате. Однако на фоне имевшейся у него патологии (диабет, хроническая почечная недостаточность) развивается инсульт, декомпенсируется диабет (ацетон в моче). В коме, состояние тяжелое.

Сестры в реанимационной деловые, опыт у них теперь, после пережитого с 7-го по нынешний день, колоссальный, фронтовые сестры.

Из бесед с начальником госпиталя Геннадием Ивановичем Смышляевым, с травматологами (Магомедов и другие), с невропатологами (среди них – Алекберов, наш выпускник), с терапевтами (Федоряченко, Дубасов, Арзуманян), с начальником депо – Хабаровым и другими – постепенно вырисовывается картина первых двух-трех дней работы, особенно первого дня, когда госпиталь работал без группы усиления.

Г. И. Смышляев (в паузах между затяжками сигареты): «7.12. в 11.45 стол вдруг поехал в середину кабинета и откатился назад. Сообразили: звонок дежурному, чтобы выходили и вывозили из здания подальше, распоряжение о создании бригады для экстренной помощи. Выскочили на балкон. Дом качается – то к улице, то назад. Потом стихло. Через. 15 мин. звонок из округа, – «Сильное землетрясение, где – не ясно, ты подготовь бригаду на всякий случай». Через час: «Землетрясение в Кировакане и немного дальше…» Через три часа: «Ложные данные, на самом деле зона шире, по объему разрушений: в Ленинакане – до 60 %, в Спитаке – 301 %, в Кировакане – отдельные здания». А к этому времени бригада травматологов и анестезиологов уже работала в Кировакане. Уже к ночи 7.12. в госпиталь поступили первые 15 человек».

Травматолог госпиталя (русский, гражданский, с усами, очень разговорчивый…): «…в первую ночь было особенно тяжело. И привезли-то всего 15–17 чел., а все сбились с ног и валились от усталости, а ведь везли и тащили вновь и вновь. Приемный покой маленький, заполнили вестибюль и лестничные пролеты носилками. Сортировка часто превращалась в нечто другое. Кто имел родственников, продвигался к операционному столу или к койке гораздо быстрее. Раненых клали на одеяла и проносили через двери еще до сортировки. А ничьи, крайне тяжелые, подчас оставались в вестибюле… Отделения были заставлены койками так плотно, что нельзя было поставить капельницы, вынести раненого на операцию или перевязку. Все этажи быстро превратились в караван-сарай. Гардероб не работал (гардеробщица сбежала в зону – искать своих родных), поэтому все шли в пальто и шапках. Все это, в том числе масса продуктов на окнах и на полу, страшно нервировало всех. Особенно страдал от этого и ругался главный хирург Брюсов. Но что можно было сделать, когда все хирурги были на пределе».

Терапевт госпиталя Владимир Иванович Федоряченко: «Первое, что сделали, – выписали или подготовили к выписке 60 терапевтических больных, остались несколько тяжелых. Отделение стало хирургическим. Стремились концентрировать в нем раненых, не требовавших больших вмешательств, без травматического шока, послеоперационных. Сестрам пришлось переквалифицироваться: перевязки, переливание крови, много процедурной работы. Терапевты – четверо госпитальных, а с 8–9.12. еще двое-трое: из группы усиления (Емельяненко, Горбаков, Шаталов) – работали в качестве консультантов, разбившись по отделениям. Открылась панорама разнообразной патологии внутренних органов при травме и СДР. Почечная, сердечная, дыхательная недостаточность, полисистемные изменения. Многое вновинку, приходилось спешно учиться. Многое зависело от нефролога, специалистов по гемодиализу (Потехин, Гранкин). Когда прекратйлось массовое поступление раненых (к 11–12.12.) и снизилась хирургическая активность (к 15–17.12.), у терапевтов только еще пошла работа. Много помогал Владимир Трофимович Ивашкин».

«Кроме официальных результатов в работе – записей в историях болезни, гораздо большее место занимала устная деятельность – утренние и вечерние врачебные конференции, совместные консультации различных специалистов, выработка совместных решений и т. п. Этого не восстановишь и всего не запишешь».

Приехала бригада из Тбилисского окружного госпиталя – помочь в работе. Среди них – анестезиолог-грузин, травматолог – Магомедов (наш выпускник 1984 г.), сестры.

В столовой помогала маме обслуживать нас Катенька – 2-й класс, в длинном официантском халатике…

Начал работу с историями болезни: их больше 200. Без тщательного анализа и этот материал пропадет, как пропал афганский.

В реанимационную перевели двух женщин: ухудшилось состояние. У одной ампутирована нога, а в зоне локтевой вены намечается тромбоз. Боли, лихорадка, одышка. Вторая – без ноги – все время плачет. Капризная, негативна, худая, изможденная, глаза провалились, беспомощная. Помочь ей трудно. Присоединилась пневмония, но дело в депрессии. Умер Погосян, так и не выйдя из уремической комы.

Рассказам пострадавших нет конца. Такое впечатление, будто рот от горя не открывается и вырывается хрип. «Сын погиб на 4-й день, дочь – на 6-й, мать вытащили на 11-й. Они не были придавлены особенно, но были в маленьком замкнутом пространстве…» «Возле развалин дома сидит группа людей, плачут. Оказывается, один из них сидит, а стопа его придавлена плитой. Вытащить ее невозможно без крана. Он тоже плачет». Странно, что люди не сходят с ума – ни там, в зоне, ни потом.

Армянские ребятишки удивительно красивы. Софочка на улице, невозможные глазищи, худенькая шейка выглядывает из школьной формы. За спиной ранец. 3-й класс. «Как четверть?» – «Ни одной пятерки…» По коридору терапевтического отделения безногий солдат на каталке возит мальчика лет семи, посадив его «в ноги». Оба страшно довольны. У мальчишки перебинтована голова (аутопластика раны головы).

После обеда в клубе госпиталя полковник Костюк дает концерт для выздоравливающих и для сотрудников. Концерт из собственных афганских песен. Слова, музыка и исполнение – автора. Вещи – многие – хорошие, особенно «О Ленинграде».

Моего сына Сергея, командира госпитального взвода медроты в Минске, 4 декабря по тревоге в бронежилете на ИЛ-76 отправили в Баку в связи с известной напряженностью. Когда случилось землетрясение, их перебросили в Имешли (Ленкорань). Врачебная работа в сочетании с патрульной, а в последние дни его назначили даже комендантом железнодорожной станции (составы, беженцы и пр.). Но зато у него появилась возможность по ночам звонить в Минск (семье) и в Саратов (маме). Но в Ереван пробиться оказалось невозможным. Редкая ситуация: сын – в Азербайджане, отец – в Ереване. Что еще может сделать Горбачев в этой сложной ситуации?!