Ирина Дудина - Пение птиц в положении лёжа

• Название: Пение птиц в положении лёжа
• Автор: Ирина Дудина
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-026824-6

Роман «Пение птиц в положении лёжа» — энциклопедия русской жизни. Мир, запечатлённый в сотнях маленьких фрагментов, в каждом из которых есть небольшой сюжет, настроение, наблюдение, приключение. Бабушка, умирающая на мешке с анашой, ночлег в картонной коробке и сон под красным знаменем, полёт полосатого овода над болотом и мечты современного потомка дворян, смерть во время любви и любовь с машиной… Сцены лирические, сентиментальные и выжимающие слезу, картинки, сделанные с юмором и цинизмом. Полуфилософские рассуждения и публицистические отступления, эротика, порой на грани с жёстким порно… Вам интересно узнать, что думают о мужчинах и о себе женщины?

По форме построения роман напоминает «Записки у изголовья» Сэй-Сёнагон.

---

Ночью писатель оказался не так хорош, как при свете дня. Ему было никак не кончить. Он мучил меня, донельзя распалённую, заставляя дёргать его за левый, оттянутый чёрный сосок. Сосок на правой его сиське был нормален. А вот левый — писатель утверждал, что в левом его соске все его эрогенные зоны, и он заставлял меня скучно и долго доить и доить его, покусывать эту странную игрушку, по форме напоминавшую виноградину сорта «дамские пальчики». Я проделывала то, о чём просили, и думала, что все писатели — невыносимые зануды и вонючки, к тому же скрытые (скрытные) женщины, вот вам доказательство — из безусловно мужского, со всеми атрибутами, тела — вылезший зачем-то дамский пальчик, игривый, кокетливый, капризный, жаждующий отдаться, подобно материнской груди. Я совершала чмокающие движения, к тому же, в силу разницы в годах, мы играли в малышку и папу (маму).

Как это концептуально! Маститый писатель услужливо подставляет свою грудь начинающей поэтессе! Мудрая, женственная Москва вскармливает грудью более юный, мужественный Петербург! Передача энергии, опыта и таланта посредством припадания к груди!

Утром писатель позвонил своей жене. Его голос был свеж, бодр, никакого юления и просьбы о помиловании, напротив, даже некое чувство превосходства: «Привет, Минетова! Как дела? Скоро буду!»

Потом мне рассказали об этой писательской чете поподробнее. Они не спят друг с другом, но живут вместе и с удовольствием, растят двух детей. Он любит спать с петербургскими девочками. В Москве у него не стоит. Она, напротив, спит в Москве с кем придётся, а в Питере — не с кем. Дети — не от него, а, разномастные, неизвестно от кого — наверное, и сама мать с трудом может вычислить. Они оба пишут. Пишут и курят и сбрасывают пепел прямо на пол, на ковёр, под ноги, туда, где ползают их грудные ещё дети. Прямо на лысые их головки стряхивают пепел. Дети уже привыкли.

Я пришла в восторг от этих сценок: «Вот это я понимаю — настоящая семейная жизнь! Какая прелесть! Настоящая богема!»

Через неделю я ехала в Москву к своему «дамскому пальчику», с целью присосаться и испить, не одна. Ко мне прицепился юный поэт Гриф, который втайне лелеял мечту переспать с женой писателя. Он пристроился ко мне, подобно тому, как прицепляется к дёргающемуся от тока электрику неопытный спасатель, но сам при этом попадающий под воздействие буйствующей электрической силы. Всю дорогу во мне что-то пело и плясало: «Москва! Москва!» В Москве у писателя не стояло, жену он от нас спрятал, и мы, разочарованные в своих обломившихся надеждах, переспали друг с другом. Под утро разодрались и разругались навек.

Под крышей у Вампира

Побывала на Петроградской, в гостях у Вампира. В его семи комнатах. Купил весь последний этаж, окна на три стороны. Всё в дерьме, он только что переехал. Сквозь стеклопакеты видны заснеженные крыши и завитки на окнах в стиле модерн напротив. На стене у входа висит циркульная (или циркулярная?) пила. Говорит — для распилки дров. У него что-то типа камина, топит дровами, когда холодно. В нескольких комнатах на стенах, на гвоздиках, — школьные старые угольники. Я спросила — зачем? — Он говорит — учился в третьем классе, нашёл и сохранил — единственная память о детстве. Я его поймала — таких угольников у него несколько, и про все он говорит одно и то же. Странный. Какой-то масон. Угольники — чтобы ими бить, может?

Вампир спит с лазерной мышкой, у изголовья его кровати — монитор компьютера и клавиатура под подушкой. На мониторе их тусовка — ужас сколько упырёнышей. Все с красными глазами и нехорошими ухмылками.

Я сказала: нельзя ли вас пощекотать, длинная груша?

Кто не садомазохист — тот ваниль на их языке. Я — ваниль. Он пил водку, а я выпила 450 граммов мартини. Потом он пытался показать мне семихвостую плётку, я наотрез отказалась на неё смотреть. Потом он дёрнул меня за волосы (подумала — надо всё-таки обстричься налысо). Я сказала, что могу дать сдачи. Он чуть не всплакнул, так хотел стукнуть меня хотя бы один раз по лицу, профессионально, без следов. Ни фига не дала. Надо постараться сделать его нормальным парнем, для этого следует обратиться к одному художнику-колдуну. Он привозит травы с Тибета — полчашки чая, небольшая здоровая эрекция, и, может, перестанет вампирствовать?

После ещё одной «Русского стандарта» глаза у Вампира стали цвета его футболки — серо-зелёные такие, линялый анилиновый чёрный краситель. Он попросил помыть посуду. Я мыла, он смотрел внимательно. Я спросила — чего смотрит? Он сказал: «Думаю, сколько придётся тебе заплатить за мытьё посуды». Я вошла в раж и перемыла ему всё, что нашла, даже плиту, подоконник и часть стены.

Он сказал: «Спасибо за бескорыстную дружбу», стал угощать тортом с клубничным бледным желе и пластмассовой белой шоколадкой сверху, на которой были изображены два микроскопических медведя.

Потом я его острым зазубренным ножом чуть не отпилила себе палец, отрезая кусок колбасы. Вампир перетянул мне ноготь лейкопластырем, чтобы прирос на место. Потом на меня упала какая-то дубина.

Обещал дать напрокат цифровик, чтобы я снимала мужские обнажённые портреты в его квартире. Считает, что это модная и денежная тема. Он, наверное, прав. У него нюх на бизнес.

Ещё рассказал о друге из Москвы по кличке Колобок. Он занимается нефтью, убил нескольких человек конкурентов. Богатый, катается на красивой машине «ламборджини». Весу в нём 170 килограммов, и рост около двух метров, налысо бреется. Последнее время он увлёкся философией, танатологией — читает труды философов о смерти. Правда, хороший у Вампира друг?

Пригласил на Новый год на садомазохистскую тусовку, человек 100 вампиров сбежится со всего города. Жуть!

На пиру у вампиров

В заведении снаружи типа бара оказались внутри обширные помещения без окон и с минимальным количеством дверей, с зеркальными потолками. Нижние и верхние могли увидеть себя ещё и удвоенными, сверху. Это было концептуально. Слоистый пирог из нижних, верхних, сверху в иллюзорном повторе. Длинные столы, покрытые скатертями цвета свекольной крови бордо, ломились от яств и напитков. Среди блюд потрясали масштабами тарелки с горами языков. Я прицепила себе на свой натуральный один подлиннее и потолще, говяжий отварной, чтобы сфотографироваться на память.

Публика была потрясающая. Девушки фантастической красоты, в чёрных бальных платьях, в купальниках и сапожках, многие в ошейниках и с девайсами (это такие разнообразные плётки, «собаки», арапники, многохвостки и т. д.). Мужчины в костюмах и фраках, с бабочками. Плетёные девайсы некоторые были очень хорошенькие — настоящие произведения искусства. У некоторых дам был соответствующий макияж — инфернальная чернота вокруг глаз и рта. Маникюр, разумеется, кровавый и блестящий. Было несколько девушек со свастикой на рукавах, в защитного цвета рубашках и юбках. Для тех, кого с детства возбуждал Штирлиц и Мюллер. «Глаза цвета стали/ Юбка до колен./ Нет, не зря прозвали/ Тебя Лили Мадлен», — как написал поэт Всеволод Емелин.

Когда вампиры уселись за столы, выстроенные буквой П, на сцену вышел ведущий Протей — симпатичный, чуть бледноватый красавчик, который радостно произнёс поздравление вампирствующему люду.

— С Новым годом вас, господа извращенцы! — так воскликнул он, и на его приветствие раздались в ответ хлопки открывающегося шампанского.

Я стала внимательно изучать тех, кто справа, слева, напротив и сзади. Я бы всю эту тусовку взяла на съёмки соответствующего фильма. У всех присутствующих некая тайна сквозила в улыбке или уголках глаз. Чуть прыщавый блондин с прилизанным чубчиком напротив улыбался несколько слащаво. Его бы с удовольствием взяли на роль предателя Родины, старосты-извращенца, прислужника у врагов. Несколько молодых людей интеллектуального вида в очках были как-то слишком бледны, губы их — красны, и глаза их казались слишком бегающими. Девушку с голыми плечами и хорошим бюстом явно следовало отнести к разряду искательниц приключений, которые ни перед чем не остановятся. Несколько красоток были похожи на глыбы льда, и только девайсы, пригревшиеся на их талиях, выдавали их способность к бурным и жестоким телодвижениям. Тема замороженности и отмороженности витала над столами. Мужчины были также несколько куклообразны. Казалось, из этих людей отчасти вынута душа.

Присутствующие разделились на две команды — команду Зла и команду Добра. Начались садомазохистские состязания между командами, победители на разных этапах получали милые безделушки типа наручников. Особенно мне понравились массовые фашистские флагелляции (порки). Сразу три пары показывали своё развлечение: девушка девушку таскала нежно за волосы по полу, мужчина сёк девушку, женщина воспитывала юношу. Насколько я разобралась в Теме, это были разогревающие процедуры, совершаемые мягкими многохвостками. Победила команда Добра. Лидерша добряков вышла на сцену со своим рабом, бледным блондином, похожим на виртуального мотылька, вынутого на свет божий из тени Интернета. Сначала она с ним что-то эротично-секущее проделывала. Потом она прижгла ему сигареткой язык, аж шипение раздалось. Я в это время поедала очередной язык, но в этот миг он у меня чуть не выпал изо рта вместе со своими уже давно проглоченными друзьями. Бесцветный блондин не стал от садистской процедуры ни розовее, ни белее. Он был как неживой.