Марина и Сергей Дяченко - Хозяин Колодцев (сборник)

• Название: Хозяин Колодцев (сборник)
• Автор: Марина и Сергей Дяченко
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-44371-0

Наследственный маг Хорт зи Табор знает, что магам можно играть людьми, будто куклами, - карать и миловать, предавать и лгать. Скрут, чудовище в ветвях зловещего леса, знает, что такое справедливость - это могущество, помноженное на безжалостность. Принцесса знает, что она безобразна; дракон - что он мягок сердцем. Бастард знает, что должен убить отца-князя, но никто не знает, что замышляет князь. И уж точно никто не знает, чем закончится каждая из этих историй. Марина и Сергей Дяченко - признанные мастера слова. Их миры самобытны, их герои человечны; фантазия авторов идет рука об руку с тонкой психологичностью. Этот сборник составили произведения, написанные в жанре фэнтези, которые давно завоевали любовь нескольких поколений читателей. Содержание: Хозяин Колодцев (повесть) Ритуал (роман) Бастард (повесть) Мизеракль (повесть) Скрут (роман) Магам можно все (роман)

---

Страшные люди прибывали и прибывали, а те, кто вышел из леса первым, стояли теперь плечо к плечу, так ровно и в таком порядке, как настоящие люди никогда не смогут построиться. Железная стена медленно двинулась вперед, и дрожащей девочке почудилось стальное чудовище, занявшее собой всю опушку, вывалившее красно-зеленый язык — флажок на длинной и тонкой мачте…

Они растопчут ее Анису!!

Босые ноги бесстрашно прорвались сквозь заросли крапивы. Зеленая земля неслась вперед неровными скачками; покосившийся шалаш выскочил чуть в стороне, ей пришлось затормозить, стирая пятки, и резко повернуть. Влажное сено пахло густо и приторно, клочья летели во все стороны, она до смерти испугалась, что Анисы нету — когда ободранные до крови пальцы наткнулись на безвольную тряпичную ногу.

Она прижала Анису к себе. Крепко-крепко, до слез. Стоило сбегать от родичей, стоило преодолевать страх и сбивать ноги, она не бросит Анису, никогда, ни за что…

Вдали ударил барабан. Отозвался другой — совсем рядом, девочка дернулась и подскочила.

От холма, от того места, где она недавно влетела в крапиву, медленно двигалась железная стена. Слишком медленно девочка видела, как одновременно поднимаются тяжелые ноги, много-много ног, как, повисев в воздухе, они грузно ударяют в траву — и содрогается земля… и глубоко в нее вдавливаются стебли и цветы. Бухх… Бухх… Бухх…

Несколько секунд девочка смотрела, полураскрыв рот, распахнув снова почерневшие, без слезинки, глаза; потом бездумно, как зверек, кинулась прочь.

Рокотали барабаны. Аниса билась за пазухой, как совсем живая. Скачками неслась навстречу зеленая земля; потом трава сделалась высокой, выше девочкиной головы, и каждый стебелек целился в круглое, тусклое, обложенное дымом солнце, которое как угнездилось в самом центре неба, так и не желало сходить с места.

Потом трава вдруг расступилась, и девочка, по инерции пробежав несколько шагов, упала на четвереньки.

Навстречу ей пёрла другая стена — и тоже железная. Пятясь, девочка успела рассмотреть, что страшные люди идут плечо к плечу, а вместо лиц у них стальные кастрюли и потому глаз нету вовсе. Железные ноги поднимались и падали в такт барабану — девочка в жизни не видела ничего ужаснее, чем эти ритмично бухающие ноги: бухх… бухх… бухх…

Поначалу ей показалось, что если схорониться в траве, если покрепче заткнуть уши и зажмурить глаза, то напасть минует ее, обойдет; она припала к земле, изо всех сил прижимая к себе Анису — но земля дрожала. Содрогалась. Бухх. Бухх. Бухх.

Железная стена была совсем близко. Ветер принес ее запах — резкий, кислый, тошнотворный; девочка закричала и, не помня себя, кинулась прочь.

Барабаны торжествующе гремели, заглушая ее тонкий, срывающийся от ужаса голос. Аниса за пазухой прыгала, будто пытаясь вырваться и тоже бежать, бежать куда глаза глядят…

…Огромная, невыносимо огромная железная нога занеслась, и девочке показалось, будто она закрывает солнце. Назад!!

Все было как во сне, когда как ни старайся, а не сойдешь с места; несколько долгих мгновений она пыталась бежать, но земля изловчилась и поддела ее невесть откуда взявшимся крючковатым корнем. Беззвучно разевая рот, девочка упала животом в траву, придавив собой Анису. Бухх! Бухх! Бухх! — нарастало сзади. Бухх! Бухх!!

— Мама! Ма-ама!!

Трава покорно ложилась ниц. Сжимались, как челюсти, две железных фаланги. Барабаны взревели — и стена, выросшая навстречу бегущей девочке, вдруг ощетинилась остриями. Короткие лезвия мечей окрасились тусклым солнечным светом; хватая воздух ртом, девочка обернулась — та, другая, догонявшая ее стена ощетинилась тоже. Беспощадно, ни на миг не сбиваясь с ритма, падали на землю ноги. Бухх! Бухх! Бухх!

— Ма-а…

Колени ее подкосились, и небо сделалось черным. Справа и слева вставали над верхушками трав безглазые, безучастные лица.

Бухх!! Бух!!

— Ма… мочка…

Пронзительный визг. Не визг — истеричное ржание. Она подняла голову и увидела, как между смыкающимися челюстями летит, почти не касаясь земли, белый конь с тонкими, как паутинки, ногами. Стальные зубы сжимались все плотнее, грозя раздавить и его тоже, и единственная дорога, по которой еще мог нестись конь, пролегала через ее, девочки, склоненную голову.

— Ма…

Снова злобный конский визг. Копыта перед лицом и…

Земля дернулась и ухнула вниз. В последний раз занеслась и упала обутая железом нога. В лицо ударил ветер, затрещало ветхое платьице, больно сделалось груди, и с каждым ударом копыт все больнее; она зажмурилась, ожидая, пока копыта растопчут ее всю, совсем, в лепешку — но копыта били внизу, под ней, а она летела, и где-то в стороне зазвенела сталь и кто-то закричал тонко и хрипло, и кричал долго, долго, долго…

Потом она потеряла сознание.

…Темный щербатый стол помнил и свадебные застолья, и тяжесть открытого гроба. Теперь на столе лежал почти новая, любовно тканая и не менее тщательно вышитая скатерть. Под свечку поставили глиняный круг — чтобы жир, стекая, не портил красоту.

Девочка смотрела на язычок огня. Язычок почему-то плавал в туманном ореоле — в последнее время такое помутнение случалось с ней нередко. Бывало даже, что под утро она просыпалась на мокром, и мать тогда угрюмо поджимала уголки губ — но бабка-травница сказала, что все пройдет. Хвала Небу, в живых осталась — радуйтесь…

Девочка не слышала, что говорил отец. Он говорил торжественно и длинно, девочка разбирала только то и дело повторяющееся «благодарствие»; потом заговорил он, и девочка слышала все, от слова до слова.

— У судьбы длинные руки, — говорил он. — Так ей угодно было, что я спас вашу дочь от верной смерти. Не важно, кто я, не важно, каков мой чин и кому я служу — судьба сказала свое слово, теперь мы связаны крепче, чем мать и дитя. Я не прошу у вас награды — но следовать судьбе обязан. Жизнь этой девочки теперь моя; отдайте ее мне, я буду беречь ее, как дочь, а когда она вырастет — женюсь на ней. Так будет.

Девочка смотрела на пламя свечи. Все, что было сказано после, не сохранилось в ее памяти; перебивали друг друга мать и отец, а девочка думала об Анисе. О кукле Анисе, которая осталась на поле боя.

* * *

…Плотный кокон из серой липкой паутины располагает к самым искренним молитвам.

Игар попал в скит семи лет от роду — и Отец-Дознаватель долго держал его за подбородок, не давая отвести взгляд и не сводя своего тяжелого взгляда. Потом вполголоса сказал Отцу-Вышестоятелю: «Крученый. Но — может быть».

Сперва его научили скоблить дощатый пол и выносить помои, потом прислуживать за столом; его учили слушать старших, как подобает птенцу, и что «дабат» означает «да будет так», и если сказано «дабат», значит, ничего изменить нельзя… Спустя месяц он впервые увидел Святую Птицу — и наконец-то понял, поверил, что останется здесь навеки. Святая Птица смотрела в Игарову душу, как и Отец-Дознаватель — но если взгляд Дознавателя тяжело вламывался в святая святых, проникая в тайны и не оставляя лазеек, то Птица просто все принимала, как есть. Принимала, понимала и сочувствовала, и будто говорила — утешься, птенец…

Он умел молиться горячо, как никто другой — Отец-Служитель пленился этой его преданностью и приблизил к себе. Игар успел привязаться к нему, такому мягкому и добросердечному, когда в один из дней Отец-Служитель позвал мальчика в спальню, дабы тот помог ему облачиться в ночную сорочку.

О дальнейшем Игар вспоминал, покрываясь холодным потом. Он вылетел из спальни, дрожа как осиновый лист, и навсегда лишился благоволения Отца-Служителя…

…Одна лишь Святая Птица утешала его всегда и во всем. Ее золотая голова была склонена к правому плечу, и в темных глазах отражались огоньки ритуальных свечей; Игар изо всех сил хотел стать хорошим послушником, однако норов его…

…Святая Птица, помоги нам. Я предал тебя, обратившись к Алтарю; я снял с себя храмовый знак, ты вправе отвернуться от меня — умоляю, спаси нас. Все, что я делал, я делал из одной только… Илаза, она…

Солнце проглянуло сквозь путаницу ветвей и обожгло его щеку болезненным поцелуем. Илаза… Этот запах, волосы, вплетенные в траву, под бархатными губами — зубы, белые, как фарфор… Кукла с фарфоровой головой… Откуда — кукла? Илаза живет в нем… Она — его, и как обидно, если… Нет, Святая Птица, это невозможно… Мы прошли мимо стольких смертей… Спаси…

Однажды Отец-Дознаватель взял его с собой в Замок… который оказался не замком вовсе, а просто большим добротным домом за высокой каменной оградой. У ворот стоял приземистый парень с неприятным тягучим взглядом, стоял и чертил по песку кончиком обнаженной сабли. Встретившись с ним глазами, Игар сразу вспомнил все, что приходилось слышать о хозяйке Замка, а говорили о ней неохотно и шепотом; парень пропустил Отца-Дознавателя вместе с юным послушником, ему велено было впустить. Отца-Дознавателя ждали, чтобы вынуть из петли старшую княгинину дочку, красавицу Аду, которая соорудила в собственном будуаре виселицу и умерла раньше, чем сестра ее, Илаза, явилась с пожеланием доброго утра.