Марина и Сергей Дяченко - Хозяин Колодцев (сборник)

• Название: Хозяин Колодцев (сборник)
• Автор: Марина и Сергей Дяченко
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-44371-0

Наследственный маг Хорт зи Табор знает, что магам можно играть людьми, будто куклами, - карать и миловать, предавать и лгать. Скрут, чудовище в ветвях зловещего леса, знает, что такое справедливость - это могущество, помноженное на безжалостность. Принцесса знает, что она безобразна; дракон - что он мягок сердцем. Бастард знает, что должен убить отца-князя, но никто не знает, что замышляет князь. И уж точно никто не знает, чем закончится каждая из этих историй. Марина и Сергей Дяченко - признанные мастера слова. Их миры самобытны, их герои человечны; фантазия авторов идет рука об руку с тонкой психологичностью. Этот сборник составили произведения, написанные в жанре фэнтези, которые давно завоевали любовь нескольких поколений читателей. Содержание: Хозяин Колодцев (повесть) Ритуал (роман) Бастард (повесть) Мизеракль (повесть) Скрут (роман) Магам можно все (роман)

---

— …Оладьи, плюшки, сдоба! Налетай, пока не остыло!

Разносчица сдобы была, против ожидания, на редкость костлява. Скверная рекомендация сдобным булочкам — тощая торговка…

Я обнаружил, что стою в двух шагах от рыночной площади, а чуть охрипший голос мальчика с тумбы тонет в рокоте толпы: «…аю…оценные… и полу…агоценные…оны, вески. Дорого!». Чуть поколебавшись, я решил зайти в контору справа от рынка и проверить, нет ли новых адресов для меня; адресов не оказалось, и я поймал себя на чувстве облегчения.

Старикашка меня утомил.

Он был оптовый торговец, дело его процветало во многом благодаря старикашкиной хватке и дисциплине, насажденной им среди подручных и слуг. Всякий раз, заводя новое знакомство, старик твердо знал, какую выгоду это принесет в дальнейшем; примерно полгода назад строгая система дала сбой. На какой-то ярмарке — «Это не здесь было, далеченько», — расчетливый дед сошелся с молодым торговцем, и тот в одночасье стал ему «любезнее сына».

Корысти в их дружбе не было никакой. Парень был почтителен, разумен, строг к себе и к другим — «не то что это нынешнее племя вертихвостов». Старик предложил парню поддержку и покровительство, тот с радостью согласился. Странная дружба — именно дружба, а друзей у старикашки не было отродясь — длилась, по его словам, два месяца. Потом случилось вот что.

Почтительный парень повез старика в отдаленную ремесленную слободку — наклевывалась выгодная сделка с кожевенником. По дороге путники зашли в трактир, и после первой кружки пива старикашка потерял память. Очнулся на земле, вся одежда и кошелек с деньгами были на месте; преодолев головокружение и разогнав муть перед глазами, обнаружил себя в сотне шагов от кованых ворот собственного немаленького дома.

Самое интересное началось потом. Отца и хозяина встретили воплями и обмороками; оказалось, что со времени его последней отлучки прошло не много не мало, а шестьдесят восемь дней. Семейство успело оплакать безвременно почившего старикашку — а в том, что он почил, никто особо не сомневался, потому что, по верным слухам, как раз в ночь памятного путешествия от рук разбойников погибли двое невооруженных торговцев.

Потрясенный случившимся, старикашка не сразу обнаружил у себя на шее кулон. Бирюзовый камушек прятался под одеждой; впервые взяв его в руки, старик ощутил неясную тревогу.

Заботы о торговле отвлекли его от дурацких размышлений. За время его отсутствия дело пришло в упадок — виной тому были неразумные действия сыновей, вместо работы занявшихся дележом наследства. Пытаясь восстановить порушенные сыновьями сделки, проверяя записи в приходо-расходной книге, железный старик не позволял себе терзаться вопросом: а где, собственно, носило его тело и разум все эти шестьдесят восемь дней?! Он очнулся, не испытывая ни голода, ни жажды, одежда его была чиста, борода расчесана; не похоже, чтобы все это время он валялся без сознания в звериной норе или логове разбойников. Спустя несколько недель после чудесного возвращения — торговые дела более-менее выправились — он осмелился посетить придорожный трактир, тот самый, где ему изменило сознание; трактирщик узнал его и вспомнил его спутника. По его словам, оба поели и выпили, расплатились и спокойно отправились дальше…

Его молодого друга больше никто и никогда не видел. Некоторое время у старика болела душа — он сам не думал, что способен так привязаться к другому человеческому существу, да к тому же чужому во всех отношениях. Но время шло, душевные раны зажили (тут я подумал, что старикашкина душа обладает живучестью таракана). Вот только кулон тяготил торговца, он несколько раз порывался его выбросить, но всякий раз, кряхтя, останавливал руку. Сроду он не выбрасывал и не дарил без умысла дорогих вещей; рассудив, он решил, что продаст камень при первой же возможности. И вот — двое торговцев безделушками отказались от покупки под разными предлогами, когда появился я со своими деньгами, молниями и любопытством…

Выслушав старика, я осторожно поинтересовался о его душевном здоровье. Не стал ли он замечать за собой чего-то, прежде не проявлявшегося, или, может быть, окружающие заметили, что после похищения он стал не тот?

Старикашка долго и презрительно смотрел на меня. Я все понял и извинился за бестактный вопрос.

…Змея-Атропку отыскали по женскому визгу, доносившемуся из кухни. Желтобрюхий свалился на голову стряпухе откуда-то сверху, из отдушины, и чудом избежал кипящего котла; еще минут пять змея пытались схватить и запихать в пустую кастрюлю. Брошенный к моим ногам, Атропка имел вид странный и жалкий; под взглядами перепуганной челяди я потребовал отдельную комнату для обратного превращения.

Мне была предоставлена тесная, но относительно чистая клетушка.

С некоторым усилием — усталость, нервы! — я вернул Атропке человеческий облик. И, не дожидаясь, пока полуживой молодец поднимется с пола, сгреб его за шиворот, приблизил безумные глаза к своему лицу:

— Говори… Как хозяин переменился после той переделки? После того, как вроде бы воскрес? Как переменился, говори, не то в жабу перекину!

Атропка икал. Я испугался, что он грохнется в обморок.

— Добрее стал или злее?

Странное движение головой.

— Щедрее стал или прижимистее? Щедрее?

На этот раз вполне определенный жест. «Нет».

— Говори, — сказал я как мог мягко. — Тебе в голову не приходило, что он умом рехнулся?

«Нет».

— Но ты ведь видел, что он изменился?

«Да».

— А другие видели?

— Да, — шевельнулись Атропкины губы. — Отпустите, господин маг, пощадите, ей-же-ей…

Его лицо плаксиво исказилось.

— Говори! — я подтянул его ближе. — Говори, как изменился хозяин, и отпущу в ту же минуту! Ну?

— П-петь перестал, — выдохнул Атропка, силясь отодвинуться от меня подальше.

— Петь?!

— Прежде бывало все пел… В дороге, на ярмарке… Даже кнутом кого охаживал — и то насвистывал… Теперь — не. Молчит. Всегда…

Выпустив Атропку, я ощутил внезапную усталость. Каждый косой взгляд — а весь постоялый двор теперь глядел на меня косо — провоцировал раздражение. Футляр с муляжом неудобно тер мне бок.

Поющий старикашка. Соловушка, чтоб ему пусто было…

— Варенье! Купите, добрые господа, варенье!

— А вот пироги, кому пироги!..

Я поманил торговку пальцем. Купил круглую булку, тут же велел намазать ее розовым вареньем, и так, жуя на ходу (прости меня, печень!), побрел по направлению к гостинице «Отважный суслик».

Толстая тетрадь на цепочке, казалось, охраняла вход. Цепная тетрадь; за дни, проведенные на страже, она безобразно разбухла. Коробились листы, там и сям темнели чернильные пятна. Свободного места не осталось вовсе, и последние посетители оставляли свои жалобы прямо на обложке.

И еще — тетрадь оказалась тяжелой, как кирпич. Она оттягивала мне руку, когда, зажав груз жалоб под мышкой, я поднимался в свою комнату.

Встретив в коридоре горничную, я потребовал, чтобы у меня в номере растопили камин. Если она и удивилась, то виду не подала — каменные стены еще помнят чудовищную жару, вечер стоит белый и теплый, будто парное молоко, однако желания господина мага вовсе не обязаны поддаваться разумному объяснению. Камин — значит камин.

Дождавшись, пока дрова хорошенько разгорятся, я уселся перед каминной решеткой и минут десять смотрел в огонь. Потом протянул руку и уронил в пламя толстую, мелко исписанную тетрадь.

Вот и все.

Я смотрел, как сквознячок листает грязные лиловые страницы, как они скручиваются по краям, темнеют, гаснут. Вопли и стоны о возмездии, о каре, о несправедливости сочились дымком, уползали в каминную трубу. Почти беззвучно.

Простите меня, люди добрые, но всем вам я уж точно не смогу помочь. Ни вдовам, ни сиротам, ни ограбленным, ни оболганным — собственно говоря, для решения ваших проблем не нужна никакая Кара…

Я с трудом оторвал взгляд от догорающей тетради. Подошел к столу; вытащил из кошелька синий камушек на цепочке. Собачья (волчья?) приветливая морда.

И еще один, сердоликовый, с двумя печальными глазами, напоминавшими мне о старой обезьяне.

И еще один — покрытый копотью, снятый с груди заживо сгоревшего старика.

…Огонь, раскаленная решетка, безумец, которого я мог бы спасти, если бы оказался в нужное время в нужном месте…

Я действительно хочу отмстить за него? Давно ставшего для меня чужим человеком? За самодура, тирана, за старого барона Ятера?

Я прикрыл глаза. Еще один камушек предстал перед моим внутренним взором — я не мог положить его на стол рядом с первыми тремя, потому что он остался на поясе строптивой дамы в черном. То была желтая тигриная морда.